Охранники не хотели пускать женщин, особенно когда увидели засохшую кровь на одежде Джулии. Она убедила их пойти посмотреть программу прошедшего вечера, на обложке которой была ее фотография.
Ей нужно было войти внутрь, она хотела вернуть зрение.
Двое охранников исчезли внутри, а Джулия и Марша остались ждать их в морозной ночи. В воздухе витал запах приближающегося снегопада. Джулия почувствовала, как холод щиплет ей щеки и обжигает нос. На мгновение она задалась вопросом, видны ли сейчас звезды во всей их красоте. Как жаль, что она не видит их. И как жаль, что она больше не увидит мать...
События этой ночи вновь пролетели перед ней с отвратительной ясностью. Жестокое убийство повторялось в ее незрячем мире... лицо матери... тщетные вдохи... страшная боль... отчаянная борьба матери за жизнь... и неспособность Джулии спасти ее.
Слезы обожгли ей глаза. Мозг хотел постичь главное. Она сделала над собой усилие, чтобы сосредоточиться. У нее была цель — когда Скотланд-Ярд поймает убийцу, она должна иметь возможность опознать ее. Если же Скотланд-Ярд не сможет этого сделать, она возьмет дело в свои руки.
До сегодняшнего дня она просто хотела видеть. Теперь она должна видеть. Но она не могла никому сказать, что видела убийцу. Она дала обещание главному суперинтенданту.
— Не понимаю, что мы здесь делаем. — Марша от холода стучала зубами.
— Извини, Марша. Я знаю, что это не имеет смысла. Но мы с тобой проработали много лет, поэтому я прошу тебя об огромном одолжении. Пожалуйста, помоги мне с этим. Не спрашивай почему.
Зубы Марши, казалось, застучали еще громче. Джулия смогла уловить смирение в ее голосе:
— Как я могу отказать, когда ты так ставишь вопрос?
Охранники вернулись, опознали Джулию и впустили обеих женщин внутрь. Марша шла впереди, а Джулия, как обычно, сзади держала ее за руку, чуть повыше локтя.
— Ты хоть знаешь, что делаешь? — озабоченно спросила Марша.
— Я должна попытаться. Приведи меня туда, где мы с мамой стояли за кулисами перед тем, как я пошла на сцену.
— Я не уверена, что точно помню это место.
— Знаю. Приведи как можно ближе.
Оказавшись на месте, Джулия услышала, как Марша отошла назад.
— Что-нибудь еще? — Голос Марши, казалось, отзывался эхом в огромной пустоте амфитеатра.
— Я собираюсь восстановить все, как было сегодня вечером перед тем, как я начала играть. Мне нужна тишина.
— Как хочешь.
Как только Марша замолчала, Джулия закрыла глаза и уронила свою трость. Без всякого усилия в ее мозгу внезапно ожили потрясающие этюды Листа. Музыка, казалось, росла внутри нее, порождая всепоглощающее нетерпение. Она пошла, считая каждый шаг. Представила себе свой «Стейнвей», вызвала в воображении восторженный шорох зрительного зала, смогла услышать музыкальное крещендо. Ее обнаженные нервы затрепетали от нетерпения, а пальцы потребовали прикосновения к клавиатуре.
Восемь, семь. Она слышала, как зрители затихли от напряжения.
Шесть, пять. Огромный инструмент дожидается ее, живой, как любое дышащее существо.
Четыре, три. Ужас сдавил горло.
Два... один. Она не увидела света.
Ее плечи упали. Слезы наполнили глаза. Ничего. Все та же темнота, хотя теперь и не бархатная. Холодная, как Антарктида, и оттого неприступная и черная.
Я не могу — не должна — жить так. Я обязана опознать убийцу матери, когда ее поймают.
Она сдержала стон разочарования и неистово протянула руку туда, где, как она ожидала, должен стоять рояль. Его там не было. Застигнутая врасплох, она, пошатываясь, двинулась вперед.
Она вытянула другую руку и споткнулась. Едва устояла. В безумии руки хватали пустоту в поисках ее друга, ее опоры — ее рояля. Вновь она нерешительно двинулась вперед. Но нашла только холодный, пустой воздух. Слезы закапали на пол.
Ничего-ничего-ничего-ничего.
Она не может найти свое зрение. Не может найти рояль. Не может найти убийцу...
— Джулия! Остановись. Ты сейчас упадешь!
Марша схватила ее за руку.
Отчаянным толчком Джулия отпихнула ее.
— Отведи меня обратно за кулисы, — потребовала она. — Я повторю еще раз!
— Нет. Сейчас ты отправишься со мной в мою квартиру. Тебе надо поспать. Отдохнуть. Ты сегодня получила страшный удар, потеряв мать. А завтра утром тебе предстоит долгий перелет в Нью-Йорк. Там тебя будет ждать пресса, готовая съесть заживо. Пожалуйста, Джулия. Пожалей себя. Все это совершенно бессмысленно!
Джулия взяла себя в руки. Неожиданно она поняла, что ушла далеко в сторону, полностью полагаясь на свою способность ориентироваться во тьме, как на автопилот. Но Марша, вероятно, не запомнила точного места, с которого ее отпустила мать, потому она и не смогла найти «Стейнвей». Как только ее наполняла музыка, места ни на что другое не оставалось. Вот почему она накануне натолкнулась на табурет. И вот почему она сейчас не смогла найти рояль.
Она вытерла глаза и покачала головой:
— Отведи меня обратно за кулисы. И опять направь к роялю. Только так я смогу вернуть чувство ориентации. Пожалуйста, Марша. Если ты не поможешь, я буду спотыкаться повсюду, пока не сделаю все сама.
Марша колебалась.
— Боюсь, ты покалечишься. Упадешь, как вчера. Не дай бог, сломаешь палец или кисти рук. Можешь навсегда остаться инвалидом и больше никогда не будешь играть.
Джулия почувствовала, как ужас охватывает ее. Ни отца, ни матери уже нет в живых. У нее нет ничего, кроме музыки.
Но она не могла себе позволить пугаться.
— Я не упаду. Просто укажи мне направление.
Марша вздохнула, отвела ее обратно за кулисы, затем к роялю и обратно.
Казалось, что ноги Джулии запоминают путь. На ходу она чувствовала все неровности деревянного пола. Уши слышали, как звучат шаги, — иногда чистый перестук каблуков, иногда глухой, но чаще нечто среднее. Она прислушивалась к звукам, отражающимся от близкой стены, оборудования или пустой эстрады. В одном месте звуки поглощались, значит, справа от нее толстый занавес. Равновесие тела зависело от мельчайшего поворота или неровностей пола.
Эта опытность органов чувств была сродни привычке к использованию шариковой ручки. Когда в ней много пасты, строчка гладко ложится на бумагу. Но как только паста начинает иссякать, писать становится труднее, пока голый шарик не станет царапать бумагу. Большинство людей думает, что перемены происходят мгновенно. Что паста только что исчезла. Но это не так. Переход к пустоте никогда не бывает мгновенным. Это едва уловимая череда крошечных толчков и трений, которые можно почувствовать и услышать, если вы достаточно чувствительны. То же относится и к ходьбе. Дорога только кажется ровной, и зрячие люди, полагаясь исключительно на свои глаза, не обращают внимания на подсказки, встречающиеся на пути.
После трех попыток Джулия изучила путь. Вернувшись в исходную точку, она вновь воспроизвела в голове великие этюды Листа. Они пришли, как приходит взволнованный друг, их сила и роскошная красота находили отклик во всем теле.
Марша оставила ее, и Джулия пошла одна. Погруженная в музыку, она считала шаги, отсчитывая их по два в сторону убывания.
Потом по одному.
Слезы обожгли глаза. Сердитым движением она смахнула их. Не было ни малейшего проблеска света.
Она вытянула руку и ощутила холодную, гладкую поверхность своего рояля. Наконец-то она выполнила все правильно. Но где же зрение? Боль пронзила сердце. Добрый ангел, который, вероятно, дал ей зрение в Варшаве, а затем еще раз этим вечером, покинул ее. Она не знала, почему зрение дважды возвращалось к ней. Все, что она могла «видеть» теперь, — ужасная тьма. Вечная ночь обволакивала и душила ее.
Прерывающимся голосом она сказала:
— Отведи меня обратно, Марша.
Джулия повторила путь четыре раза. Зрение не вернулось. Давясь слезами, она беззвучно признала правду — слепа. Может быть, навсегда.
— Джулия? — мягко и тревожно спросила Марша.
— Все в порядке. У меня все в порядке. Можно уходить.
Мозг Джулии лихорадочно искал разгадку. Что-то еще не так... что-то не сошлось...
Марша взяла Джулию за руку и быстро повела ее вдоль сцены.
Идя за ней, Джулия снова прокручивала в голове события этой ночи в поисках источника тревоги. О чем она вспоминала у главного суперинтенданта, когда рассказывала о том, что ей говорил психиатр о происхождении слепоты? Накануне вечером, когда зрение возвратилось, она смотрела на зрителей без страха. Она вспоминала о публике не как о великане-людоеде, а как об источнике радости. И зрение тогда не исчезло, она продолжала радостно смотреть на них.
Что же заставило ее ослепнуть вновь?
Если это не был страх перед зрителями, то, может быть, ужасная смерть матери? Она заставила себя восстановить последовательность событий, которая привела к потере зрения в такси...
Тогда ее взгляд был сосредоточен на кольце с александритом, которое грабительница снимала у нее с пальца.
И тут же в мозгу она ощутила странный запах.
Она почувствовала озноб. Кольцо с александритом, которое дед дал ей в вечер дебюта, могло стать «выключателем». Взгляд на него напомнил ей о том, что вызвало слепоту. Это не смерть матери. И не зрители. Многие годы тому назад психиатр, скорее всего, ошибся.
Когда они выходили наружу, в холодную лондонскую ночь, она дала обет довести дело до конца. Запрокинула голову, закрыла глаза и в душе поклялась, что посадит убийцу матери за решетку. Чего бы это ни стоило, куда бы ей ни пришлось поехать, что бы ни пришлось сделать, с какими бы реальными или воображаемыми опасностями ей ни пришлось столкнуться... она сделает все, чтобы остановить женщину, которая жестоко убила ее мать.
Горячая ярость подступила к горлу. Она может убить эту женщину.
Но она подавила злость. Нужно все обдумать. Спланировать...
Чтобы найти убийцу, она должна видеть. Чтобы видеть, нужно излечиться от конверсивного нарушения. У нее не было другого способа, кроме как выяснить, что же нанесло ей тяжкую травму, лишившую возможности смотреть на мир.
8
8.30. СУББОТА
ОЙСТЕР-БЭЙ (ШТАТ НЬЮ-ЙОРК)
Под холодным и синим небом обширный клан Редмондов собирался в семейном гнезде, ожидая Джулию Остриан, чтобы разделить с ней скорбь. Они приезжали в лимузинах, седанах и спортивных машинах, пробираясь сквозь строй журналистов, которые настойчиво совали микрофоны в любое открывшееся окно автомобиля. Из-за того что перед внушительными коваными железными воротами репортеров и просто любопытных собралось великое множество, дорогу пришлось частично перекрыть ограждениями. Местная полиция и полиция округа Нассо регулировали перемещения толпы.
Представители прессы все прибывали, разгружались фургоны, громоздилось оборудование. Прошлой ночью в поздний час новость об ужасном убийстве сестры кандидата в президенты Крейтона Редмонда громом разнеслась по всей стране. Пресса заранее заготовила передовицы и с нетерпением ждала пресс-конференции, запланированной на полдень. Надеялись, что она будет драматичной, со сбивчивыми речами и бурными рыданиями, может быть, и единственная дочь убитой, слепая пианистка, поделится подробностями своего горя. А может, повезет, и она грохнется в обморок.
С дороги внизу фешенебельное поместье не было видно. Его территория простиралась по склону вдоль залива Остер-бэй на престижном северном берегу острова Лонг-Айленд — ветер, солнце и вечно меняющийся вид на залив. На двадцати пяти гектарах разместился особняк в стиле средиземноморского ренессанса с двумя выдержанными в том же стиле домами для приезжих, домом для детей размером в три раза меньше, с чайным домиком в духе палладио, с гаражом на двенадцать машин, теннисными кортами, бассейном и посадочной площадкой для вертолетов.
Обширный комплекс демонстрировал богатство и привилегированность, безмятежность и безопасность. Он назывался Арбор-Нолл, поскольку на рубеже столетий, до того как известный архитектор Эддисон Мизнер построил пятидесятикомнатный особняк, весь склон был покрыт вековыми деревьями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83