Это была искусная работа, посетителям казалось, что в атмосфере витает запах английского мха и боковым зрением можно уловить блеск рыцарских доспехов.
Из окна бара было видно, что во дворе под дубом стоял агент секретной службы, внимательно оглядывая окрестности. Темные очки подчеркивали его суровую бдительность.
Брайс смотрел на него, размышляя о том, что Редмондов, при всем их благосостоянии и привилегированности, пугало присутствие среди них кандидата в президенты. Им казалось, что сама атмосфера вокруг Крейтона была какой-то разреженной. От него веяло чем-то королевским, словно горностаевая мантия окутала его будущее... и их тоже. Секретная служба была словно дворцовая стража, она проверяла во имя безопасности даже бакалею, доставлявшуюся в поместье. Когда Крейтон во время своей кампании ездил по стране, агенты опечатывали уже за неделю целые этажи в гостинице. Где бы он ни был, каждый день ему звонили из Овального кабинета так же, как и другому кандидату, чтобы держать в курсе текущих событий.
Человек, не вовлеченный в это ревностное служение, быстро начинал понимать, насколько высоко страна ценит президентскую должность. Даже мультимиллиардер не может купить ее. Власть нужно заслужить. В деяниях Крейтона было нечто, чем не мог не восхищаться даже Брайс.
Братья заказали по «кровавой Мэри». Как только выпивка была готова, Дэвид попросил бармена выйти. Предстоял деловой разговор.
— Я думал о доверительных фондах, — сказал Дэвид, когда дверь закрылась, — которые мама дала нам. Я буду настаивать, чтобы Джулия вернула нам управление фондом Маргерит. Маргерит никогда ничего с ним не делала. Ее лишь забавляла мысль, что она может что-то сделать, если захочет. Какой дрянью она все-таки порой была! — Он выпил свой коктейль и посмотрел на младшего брата: — Пойми меня правильно, Брайс. Мне будет не хватать сестры, как и всем нам. Воспоминания о детских забавах и прочее. Ты был слишком молод, чтобы знать, что у нее были недостатки.
— Пусть все поймут тебя правильно, — холодно сказал Брайс. Дэвид никогда не менялся. Все вокруг существует для Дэвида и его денег.
— Джулия не должна повредить тебе, — поспешно сказал Крейтон, упреждая очередную сердитую реплику Брайса, который, казалось, вышел из подавленного состояния, одолевавшего его столько месяцев. — Ее заботит только рояль. Видимо, она унаследовала это чудачество от Джонатана. Старый Дэн Остриан любил свою «культуру» и не дал Джонатану стать бизнесменом. Поэтому имеет смысл взять на себя управление ее деньгами. И я планирую держать ее здесь, пока она не придет в себя. Маргерит превратила ее в беспомощного младенца. Оставить ее жить одну опасно. Девчонка может упасть с каких-нибудь ступенек и сломать себе шею. И любой мошенник в городе сможет держать ее в своей власти.
— Очередная смерть может сильно снизить твою популярность, — в полушутливой манере сделал вывод Дэвид. — Слишком много несчастных случаев — и кандидат уже выглядит слабым. Кажется, что он притягивает беду.
— Спасибо, — закатил глаза Крейтон. — Это, конечно же, утешает.
— Очень рад. Луч света в темноте.
Но Крейтон знал, что Дэвид прав. Оставив Джулию здесь, он надеялся предотвратить новые проблемы, потому что, скорее всего, их, в отличие от смерти Маргерит, не обернешь себе на пользу. Братья обменялись улыбками. Они поняли друг друга.
Дэвид опустил стакан, и его голос стал жестким.
— Если, допустим, ты победишь, нужно будет сразу же провести законопроект, чтобы помочь семье. Боже мой, какие с нас будут драть налоги за имение, когда старик уйдет! Клинтоновский законопроект о землевладении лишь обозначил проблему. Это будет удар по всем нам, когда придется платить налоговой службе, по крайней мере, восемьсот миллионов долларов.
Крейтон сразу посерьезнел.
— Знаю. Это стоит во главе моей повестки дня. Сенатор Бивер готовит черновой вариант...
Брайс лениво слушал. Но теперь, когда Крейтон рассказывал о своих планах и приводил подробности других законопроектов, которые он планировал протащить, Брайс вдруг понял, что Крейтон говорил так, будто знал — действительно знал, — что выиграет. Это было видно по его уверенной манере держаться. Крейтон был прагматиком. Он доказал это в Верховном суде и на кровавых полях сражений Вьетнама...
— Крейтон?
Крейтон нахмурил брови:
— Что, Брайс? Тебе еще что-то не нравится?
Брайс возбужденно подался вперед. Он ощутил озноб, как будто снова стал ребенком, а его старшие братья просто заперли его в чулане.
— Твой специалист по опросам сказал нам, что победа на этих выборах для тебя невозможна. — Он сделал паузу, пытаясь найти правду в темных глазах брата. — Ведь твоя зажигательная речь в библиотеке, вернувшая войска в окопы, не была пустым сотрясением воздуха, так? Ты рассчитал способ, который приведет к победе. — Неожиданный прилив самолюбия охватил Брайса. — Сукин сын! Как ты собираешься вытянуть все это? Может, расскажешь?
Крейтон хихикнул:
— Есть кое-что такое, чего тебе знать не положено, братишка. Правильно, Дэвид?
Дэвид прогрохотал в ответ:
— Он и мне не расскажет, Брайс. Сукин сын, он держит весь план в секрете. Если все получится, новое столетие станет свидетелем политического переворота. — Он улыбнулся. — И я держу пари, что получится.
Беседа продолжалась; Крейтон не отступал от собственного правила не обсуждать любые свои планы. По сути дела, он вообще не признал, что у него есть в запасе какие-то ходы. Каждый раз, когда Крейтон делал паузу, Дэвид бранил старшего брата в своем циничном полушутливом тоне.
Наблюдая за их разговором, Брайс ощутил странное беспокойство. Он размышлял о братьях и удивлялся. Вместе с Маргерит, единственной сестрой, они выросли в этом поместье, бродили по его лесам и плавали в заливе. Здесь же они вырастили своих детей и внуков. Именно здесь умерла их мать после рождения Брайса. И здесь в детстве они пытались скрыться от тирании отца, а затем молча соглашались с ним и созидали себя и свои богатства.
Отец был осью, на которой вращался мир детства. Он был богом и демоном, и его влияние на них проявлялось на генетическом уровне.
Атмосфера дома или сходство Крейтона с отцом подействовали, но только Брайс вдруг почувствовал укол давнего страха за старого Лайла. Этот страх был совершенно нелогичным, и он быстро его отбросил.
В конце концов, отец больше ничем не управлял. Они взяли в свои руки его богатство и его власть. Так было нужно. Старик выжил из ума.
Перелом приближался постепенно. Вначале Лайл просто передал деревья в дар Освенциму. Затем было строительство здания для Университета Мира недалеко от Сан-Хосе в Коста-Рике, а также изрядные денежные подарки для благодетелей человечества в лице общественных организаций вроде Редмондского Фонда разрешения конфликтов. Лайл был готов подписать последние бумаги, отдающие половину их состояния — около десяти миллиардов долларов — для учреждения этого Фонда, когда один из слуг шепнул об этом на ухо Крейтону. Фонд стал бы вторым по величине в мире, пропустив вперед только Эли Лилли и Фонд Компании с ее почти двенадцатью миллиардами долларов, но оказался бы предвестником потери оставшейся части наследства — их денег.
Старик отступил от всего, во что учил их верить.
У них не оставалось выбора, и братья стали действовать. Дэвид без особого шума нашел доктора, который накачал старика наркотиками и поставил ему диагноз — болезнь Альцгеймера. Крейтон позаботился, чтобы дело попало к дружественно настроенному судье, который вынес желательный вердикт — недееспособность. Когда Маргерит ненадолго заезжала в город, они показали ей отчет врача, и, напичканный лекарствами, старик оказался невменяемым в полном соответствии с их описанием. Даже она была вынуждена согласиться. Брайс организовал покупку приюта престарелых в округе Вестчестер. И они заперли там своего отца.
Атавистический инстинкт выживания говорил Брайсу, что это было необходимо. Все, чем он был, все, во что верил, все, ради чего работал всю жизнь, оказалось бы под угрозой, поддержи он безответственное отношение отца к семейным богатствам.
Но когда он слушал братьев, сердце сжала тревога. Потом он твердо сказал себе, что никто больше не должен бояться старика и даже памяти о нем.
10
9.30. СУББОТА
ОКРУГ ВЕСТЧЕСТЕР (ШТАТ НЬЮ-ЙОРК)
Лайл Редмонд в свои восемьдесят пять был дряхлым и немощным. Его одолевали старческие недуги. Донимал мочевой пузырь. Лежа на узкой кровати в приюте для престарелых, он слушал биение своего сердца. Оно выстукивало слова, объясняющие прошлое и смывающие его вину. Все это серое субботнее утро он слушал и слушал, зная, что его опять постигнет неудача. Зная, что ему нужно придумать какой-то иной план, чтобы остановить сыновей и завершить свой грандиозный замысел. Но что потом? Был ли во всем этом какой-то смысл?
Существовал только один выход. Он должен выбраться из этой дыры.
Проблема заключалась в том, что предыдущий план был сорван. А он никак не мог придумать другой.
С начала этой недели всякое приходило ему в голову. Начальник охраны Джон Рейли мрачно сообщил, что его любимый санитар погиб, продавая наркотики:
— Он торговал понемногу. Устроил поножовщину с одним из клиентов. Его нашли в переулке разрезанным на несколько кусков. Мертвым. Плохо. Я знаю, вы любили его.
Старик был потрясен и напуган.
— Чушь! — разбушевался он. — Вы убили мальчишку!
— Это ваши фантазии, мистер Редмонд, — вежливо сказал Рейли. — Вы просто бедный больной человек, страдающий галлюцинациями.
Его лицо было похоже на кусок непрожаренного мяса. Как и все, кто работал здесь, он был нанят сыновьями Лайла Редмонда.
Чтобы наказать старика, один из медиков сделал ему укол пентабарбитала. Как только яд стал распространяться по кровеносной системе, три человека перевернули вверх дном его комнату. Несмотря на одурманенность, он вскоре догадался: они раскопали, что мальчишка по его заданию послал пакеты дочери в Лондон и этому пронырливому типу из ЦРУ в Лэнгли. Они вытащили фотографии из рамок и отодрали все паспарту. Они порезали мебель. Повсюду валялись куски ватина. Они вывалили все ящики из письменного стола. Шкаф. Аптечка. Рылись, как свиньи, в одежде и вещах. Не было ничего, к чему бы они не прикоснулись, не проверили, не разорвали, не испачкали и не осквернили.
Он был потрясен своей реакцией. Его все еще волнуют бесполезные вещи, он ощущает вину за смерть парнишки. Значит, он действительно стар.
Когда клад — его записи и бриллианты — был найден, он застонал. Записи, над которыми он работал целый год, были единственным способом вырваться из этого паршивого приюта, а бриллианты — его последним богатством. Он спрятал их и кусок янтаря в вентиляционной шахте. Когда раздались их победные вопли, его глаза медленно наполнились влагой, а к горлу подступил комок.
Так погибло его будущее. Он почувствовал себя настолько беспомощным, что, если бы в этот самый миг Бог позвал его к себе, он умер бы с готовностью.
Но Бог не позвал. Старик продолжал жить, болезненно осознавая свою беспомощность: пентабарбитал и прошлые ошибки пригвоздили его к кровати, как Христа к кресту.
Шли дни, и медицинский персонал внимательно следил за его здоровьем. Ему казалось, что он плывет по морю нечистот. Когда сознание было ясным, чаще всего приходили мысли о дочери, Маргерит. Он любил ее всеми фибрами своей неуживчивой души. Она была единственным светлым пятном в его жизни, она даже, несмотря на то что братья обманом заставили ее поверить в его дряхлость, навещала его всякий раз, когда оказывалась в стране. Часами сидела у его кровати, когда он бредил в лекарственном безумии. Все остальное время он страдал, тоскуя по ней.
Должно быть, она уже получила пакет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83