Полные губы были слегка расслаблены, обнажая ряд небольших белых зубов. Веки опускались, словно приглашая сон.
Сэм отвернулся. Он подумал о предательстве Пинка и о том, что оно едва не стоило Джулии жизни. Грудь сдавило.
— Я заказал еду в номер. Нет нужды идти в ресторан и засвечиваться там.
* * *
Пока они ожидали ужина, Джулия сидела за столом и звонила во францисканские церкви от Нью-Йорка до Буффало, но в каждой получала один и тот же ответ: никакого отца Майкла с немецким акцентом и фургоном «Фольксваген» у них нет.
— А вы уверены, что он был францисканцем?
Сэм устроился на кровати, которая находилась ближе к двери, и наблюдал за Джулией, сидевшей с телефонной трубкой в руке. У нее была какая-то плавная, скорее даже нежная грация. Но под ней скрывалась физическая выносливость и решимость отстаивать собственное мнение. Такое сочетание его очень привлекало.
— Я видела, как священник выезжал из Роллинг-Хиллса.
Она повернулась, чтобы посмотреть на Сэма, вытянувшегося на кровати. Руки он сложил под головой, ноги положил одну на другую. На нем все еще была кожаная куртка. Его длинное тело представляло собой образец того, как надо отдыхать. Но никакого спокойствия в нем на самом деле не было. Он просто излучал какую-то хищную настороженность.
— На нем было традиционное облачение, — сказала Джулия.
— Длинная коричневая ряса с капюшоном, подпоясанная веревкой?
— Она является одним из символов их ордена. Они подражают святому Франциску, так как верят, что он показал людям пример совершенного следования Христу. Они дают обеты бедности, целомудрия и покорности, посвящая себя молитве и служению. Облачение и символизирует все это. Оно делается из простой и грубой ткани, наподобие власяницы Исайи, при этом оно кроится и шьется в форме креста.
Он кивнул:
— Вы много знаете об этом.
Она улыбнулась:
— Все мои родственники — католики. Вот кое-что и узнала, то там, то здесь.
— Но вы не католичка.
Она покачала головой:
— Если есть Бог... — Она задумалась. — Это прозвучит глупо, но я верю в это... Если Бог существует, то цвета — это его смех, а музыка — его небесное дыхание. Или ее небесное дыхание. У меня есть духовная жизнь, которая важна для меня, поэтому я никогда не стремилась присоединиться к какой-либо церкви. Наверное, музыка — это мой посредник для любой силы, которая там есть. А как насчет вас?
— Я не любитель присоединяться.
У нее открылся рот.
— Вы? Мистер ЦРУ? — Она засмеялась. — Какая ложь!
Он нахмурился:
— Я не верю ни в какие обязательства, кроме преданности Компании.
Как только эти слова сорвались с языка, он уже пожалел о них.
— В самом деле? — Она опять засмеялась. — Что ж, тогда нас двое. Я тоже не верю.
Он удивленно воззрился на нее.
— Что тут шокирующего, Сэм? Мне еще предстоит встретить мужчину, с которым захочется провести жизнь. Мужчины приносят столько огорчений. Они строят фантазии относительно каждой женщины, проходящей мимо. Мужчинами правят гормоны. Вот почему их поведение настолько иррационально.
Сэм был поражен.
— Вы что, хотите сказать, что я — управляемый гормонами идиот?
Джулия игриво улыбнулась:
— Я просто дразню. В конце концов, у человека с таким количеством подружек, как вы...
— Подружек? — Его глаза сузились. — Что навело вас на эту мысль?
— Во-первых, плед в «Дуранго» — «Шанель № 5». Затем, пока вы брали напрокат машину, я залезла в бардачок, чтобы взять другой пистолет, поскольку Рейли отобрал мой. И что же я там нахожу? Бюстгальтер и трусики какой-то женщины. От фирмы «Викториас сикрет». Запах других духов. Кроме того, там была бумажка с парой женских имен и телефонных номеров. Я убедилась, сэр, что вы повеса.
Брови Сэма резко подпрыгнули.
— А вы — любопытная Варвара.
Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась. Но ее слова застряли в горле, потому что вслед за этим между ними пробежала какая-то искорка и возникло щемящее чувство. Сейчас было не самое безопасное время для разговоров. Для размышлений. Для чувств.
Раздался стук в дверь, и чары рассеялись. Сэм услышал собственное учащенное дыхание и на мгновение почувствовал слабость. Но тут же вскочил, вынул браунинг из кобуры и шагнул к двери.
Это был официант с их ужином.
Они сидели за столом у окна. Еда была, конечно, не для гурманов, но хорошая — домашние гамбургеры, приготовленная и поданная на доске картошка, зеленый салат и пиво. Вызывающий аппетит аромат наполнил комнату. Дразнящий запах гамбургеров преследовал Сэма с самой заправки «Шелл» в Армонке. При обычном укладе жизни желудок был одним из его высших приоритетов.
Для Джулии это был праздник ощущений. Еще никогда пища не казалась настолько вкусной. Цвета были живыми — ярко-зеленый салат, коричневый гамбургер на бежевой булочке, хрустящая золотистая картошка, слоисто-белая внутри. Ей нравилась естественность и приятность процесса утоления голода. На мгновение ощущение близкой опасности, которая преследовала их, отодвинулось на задний план.
Она улыбнулась ему:
— Скажите что-нибудь по-русски.
Он поднял голову:
— С удовольствием, Джулия.
Затем повторил то же по-английски.
Он продолжал говорить по-русски, и она наблюдала, как с его губ слетают странные, ритмичные слова. Они сходили с его языка с такой же легкостью, как и английские. Его красивое лицо сияло.
— Что это значит? — поинтересовалась она.
— Это отрывок из Николая Гоголя, великого русского писателя девятнадцатого века.
"Русь! Русь!
Вижу тебя из моего чудного, прекрасного далека...
И грозно объемлет меня могучее пространство, страшною силою отразясь во глубине моей; неестественной властью осветились мои очи... О! Какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль!"
— Вам все это нравится, — откликнулась она. — Не просто Россия, а ее изучение. Изучение множества вещей. Вот почему вы получили степень доктора философии и стали заниматься исследованиями. И все-таки вы еще и неистовый агент-ковбой: бросаете свою машину навстречу опасностям, разбиваете кулаком носы людей, вроде того типа у будки при въезде в приют, о котором вы говорили.
— И что?
Она засмеялась, радуясь его растерянности.
После того как они закончили есть, Джулия встала.
— Подождите минутку! — Он вдруг обратил внимание на ее штанину, где в темно-синей ткани были видны два отверстия и засохшая кровь. — Что же вы даже не упомянули, что ранены?
Она посмотрела вниз:
— Это всего лишь царапина. Я промою ее.
— Правильно. Дайте-ка взглянуть на нее и заодно на ваши руки.
Он снял куртку. Под ней была черная облегающая футболка. Неожиданно стали видны все его мышцы и вся его сила. Широкие плечи и плоский живот. Он отстегнул кобуру, снял ее и аккуратно положил на шкаф. Жест был настолько характерно мужской, что у нее перехватило дыхание.
Она последовала за ним в ванную комнату.
— Сядьте здесь.
Он опустил стульчак на унитазе, и она села. Мягкими движениями он снял бинты с ее рук.
— Смотрится нормально — инфекции нет. Попробуйте сжать и разжать кулаки. — Она выполнила это. — Скоро вы будете вновь играть этюды.
— Вы знаете этюды Листа?
— Прекрасно знаю. У меня есть ваш компакт-диск. Мы не будем больше бинтовать вам руки. На воздухе они быстрее заживут. А теперь давайте посмотрим вашу ногу. Снимите брюки.
Она засмотрелась на него. Яркий свет ванной комнаты освещал его волосы и загорелую кожу. Мужской запах закружил ей голову. Она встала, расстегнула брюки и дала им упасть.
Сэм встал на колени. Джулия ощущала его теплое дыхание на своей ноге. Она не хотела этих эмоций, которые проносились через нее подобно бесконечной волне прилива.
Он почувствовал, как от близости к ней выступил пот на лбу. В голове словно сработал выключатель, и воспоминания об Ирини сошли на нет. Мучившее его чувство вины, казалось, отошло в прошлое. Ирини всегда будет оставаться в его сердце, но, может быть, теперь там есть место и для кого-то еще.
— Вы правы, — сказал он хриплым голосом. — Рана неглубокая. Вам чертовски повезло.
Он промыл рану теплой водой с мылом, обсушил, прикладывая к ней чистое полотенце. Ее кожа была бледна, как лунный свет, и на ощупь напоминала шелк. Сэм был подхвачен приливом эмоций, захвачен красотой ее длинных ног, ее тонкими черными трусиками, запутался в сетях своего восторга от нее, ее музыки, ее сильной воли, ее... всего в ней...
Он встал и посмотрел ей в глаза:
— Это глупо.
— Знаю, — прошептала она.
Он притянул ее к себе, и их губы слились. Ее тело охватил жар, возбуждающий, требующий. Она обвила его руками и утонула в нем, она ощутила вспышку желания, стирающего остальной мир. Только он. Только они. Только сейчас.
Его руки изучающими прикосновениями скользнули под ее блузку. Она с трудом переводила дыхание, а он целовал ей шею, уши, лоб, глаза. Он хотел ее более чем любую другую женщину на свете. И он желал ее прямо сейчас. Она тихо застонала. Он наклонился, сорвал с нее трусики и понес на кровать.
46
Потом они лежали, обнявшись. Горела лишь настольная лампа, и тени наполняли тихую комнату. Прохладный воздух сочился из-за занавесок. Джулии показалось, что где-то далеко в мотеле она услышала счастливое щебетание детских голосов. Она ощущала удовлетворенность, лежа рядом с Сэмом, прижавшись к нему всем телом. Каждый раз, когда он двигался, она остро чувствовала силу его тела и то, как это тело ей нравилось.
— Это твоя рука или моя? — спросил Сэм.
Она усмехнулась и подняла свой локоть:
— Моя.
Она сплела свои пальцы с его пальцами, затем стала поворачивать сцепленные руки, рассматривая их. Его пальцы были лишь немного длиннее, чем ее. Но они выглядели широкими и сильными.
— Смотри, как мы прекрасно подходим друг другу.
— Во всех отношениях.
Она вновь усмехнулась:
— И в этом тоже.
— Мне кажется, я окончательно доказал, что мной руководят гормоны, в полном соответствии с твоим определением.
Он поцеловал ее в ухо.
— Слава богу. Я думаю, что это одно из самых привлекательных твоих свойств.
— Твои гормоны тебя тоже не подводят.
Она улыбнулась и перебралась ему на грудь, чтобы заглянуть в его серые глаза.
— У тебя действительно есть мой компакт-диск?
— У меня есть они все.
Ему нравилось смотреть на нее. Его многое восхищало в женщинах. Но Джулия отличалась необыкновенным изяществом и грациозностью движений.
— Есть кое-что еще, что мне в тебе нравится. То, как ты играешь. Музыка, которую ты выбираешь. Возьми «Двадцать четыре прелюдии» Шопена. Менее талантливый пианист утомил бы аудиторию до смерти — настолько это маленькие и сжатые пьесы. Но когда ты играешь, они становятся энциклопедией настроений и эмоций — всех, от страдания до удовлетворенности и духовного очищения.
Она улыбнулась. Он знал и понимал ее музыку.
— Мне они тоже очень нравятся.
Там были прелюдии как в мажорной, так и в минорной тональности, и, как это было свойственно Шопену — величайшему пианисту всех времен, — многие из них требовали высочайшей виртуозности. Но она любила принимать вызов и была без ума от чудесной музыки.
— А что еще тебе нравится?
— Второй концерт Прокофьева. Это, конечно, настоящий шедевр. Когда ты играешь его, то вкладываешь определенные личные интонации.
Он видел, как она скатилась с него одним плавным движением, при этом длинная дута ее спины образовывала грациозную кривую. Ее соски порозовели и лишь отчасти набухли, словно в ожидании. Волосы ниспадали на бледные плечи сладко пахнущим облаком. И тут он заметил, сколь миниатюрны и тонки все ее черты. Совершенный маленький нос. Полные сексуальные губы. Безупречные и подобные полумесяцам брови с крошечными волосинками, ровными, как тычинки. Румянец покрыл все ее тело, которое словно излучало розовый свет. Он коснулся ее живота и убрал палец. На мгновение кожа стала белой, как слоновая кость, но восстановленный кровоток сразу же вернула ей прежний цвет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Сэм отвернулся. Он подумал о предательстве Пинка и о том, что оно едва не стоило Джулии жизни. Грудь сдавило.
— Я заказал еду в номер. Нет нужды идти в ресторан и засвечиваться там.
* * *
Пока они ожидали ужина, Джулия сидела за столом и звонила во францисканские церкви от Нью-Йорка до Буффало, но в каждой получала один и тот же ответ: никакого отца Майкла с немецким акцентом и фургоном «Фольксваген» у них нет.
— А вы уверены, что он был францисканцем?
Сэм устроился на кровати, которая находилась ближе к двери, и наблюдал за Джулией, сидевшей с телефонной трубкой в руке. У нее была какая-то плавная, скорее даже нежная грация. Но под ней скрывалась физическая выносливость и решимость отстаивать собственное мнение. Такое сочетание его очень привлекало.
— Я видела, как священник выезжал из Роллинг-Хиллса.
Она повернулась, чтобы посмотреть на Сэма, вытянувшегося на кровати. Руки он сложил под головой, ноги положил одну на другую. На нем все еще была кожаная куртка. Его длинное тело представляло собой образец того, как надо отдыхать. Но никакого спокойствия в нем на самом деле не было. Он просто излучал какую-то хищную настороженность.
— На нем было традиционное облачение, — сказала Джулия.
— Длинная коричневая ряса с капюшоном, подпоясанная веревкой?
— Она является одним из символов их ордена. Они подражают святому Франциску, так как верят, что он показал людям пример совершенного следования Христу. Они дают обеты бедности, целомудрия и покорности, посвящая себя молитве и служению. Облачение и символизирует все это. Оно делается из простой и грубой ткани, наподобие власяницы Исайи, при этом оно кроится и шьется в форме креста.
Он кивнул:
— Вы много знаете об этом.
Она улыбнулась:
— Все мои родственники — католики. Вот кое-что и узнала, то там, то здесь.
— Но вы не католичка.
Она покачала головой:
— Если есть Бог... — Она задумалась. — Это прозвучит глупо, но я верю в это... Если Бог существует, то цвета — это его смех, а музыка — его небесное дыхание. Или ее небесное дыхание. У меня есть духовная жизнь, которая важна для меня, поэтому я никогда не стремилась присоединиться к какой-либо церкви. Наверное, музыка — это мой посредник для любой силы, которая там есть. А как насчет вас?
— Я не любитель присоединяться.
У нее открылся рот.
— Вы? Мистер ЦРУ? — Она засмеялась. — Какая ложь!
Он нахмурился:
— Я не верю ни в какие обязательства, кроме преданности Компании.
Как только эти слова сорвались с языка, он уже пожалел о них.
— В самом деле? — Она опять засмеялась. — Что ж, тогда нас двое. Я тоже не верю.
Он удивленно воззрился на нее.
— Что тут шокирующего, Сэм? Мне еще предстоит встретить мужчину, с которым захочется провести жизнь. Мужчины приносят столько огорчений. Они строят фантазии относительно каждой женщины, проходящей мимо. Мужчинами правят гормоны. Вот почему их поведение настолько иррационально.
Сэм был поражен.
— Вы что, хотите сказать, что я — управляемый гормонами идиот?
Джулия игриво улыбнулась:
— Я просто дразню. В конце концов, у человека с таким количеством подружек, как вы...
— Подружек? — Его глаза сузились. — Что навело вас на эту мысль?
— Во-первых, плед в «Дуранго» — «Шанель № 5». Затем, пока вы брали напрокат машину, я залезла в бардачок, чтобы взять другой пистолет, поскольку Рейли отобрал мой. И что же я там нахожу? Бюстгальтер и трусики какой-то женщины. От фирмы «Викториас сикрет». Запах других духов. Кроме того, там была бумажка с парой женских имен и телефонных номеров. Я убедилась, сэр, что вы повеса.
Брови Сэма резко подпрыгнули.
— А вы — любопытная Варвара.
Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась. Но ее слова застряли в горле, потому что вслед за этим между ними пробежала какая-то искорка и возникло щемящее чувство. Сейчас было не самое безопасное время для разговоров. Для размышлений. Для чувств.
Раздался стук в дверь, и чары рассеялись. Сэм услышал собственное учащенное дыхание и на мгновение почувствовал слабость. Но тут же вскочил, вынул браунинг из кобуры и шагнул к двери.
Это был официант с их ужином.
Они сидели за столом у окна. Еда была, конечно, не для гурманов, но хорошая — домашние гамбургеры, приготовленная и поданная на доске картошка, зеленый салат и пиво. Вызывающий аппетит аромат наполнил комнату. Дразнящий запах гамбургеров преследовал Сэма с самой заправки «Шелл» в Армонке. При обычном укладе жизни желудок был одним из его высших приоритетов.
Для Джулии это был праздник ощущений. Еще никогда пища не казалась настолько вкусной. Цвета были живыми — ярко-зеленый салат, коричневый гамбургер на бежевой булочке, хрустящая золотистая картошка, слоисто-белая внутри. Ей нравилась естественность и приятность процесса утоления голода. На мгновение ощущение близкой опасности, которая преследовала их, отодвинулось на задний план.
Она улыбнулась ему:
— Скажите что-нибудь по-русски.
Он поднял голову:
— С удовольствием, Джулия.
Затем повторил то же по-английски.
Он продолжал говорить по-русски, и она наблюдала, как с его губ слетают странные, ритмичные слова. Они сходили с его языка с такой же легкостью, как и английские. Его красивое лицо сияло.
— Что это значит? — поинтересовалась она.
— Это отрывок из Николая Гоголя, великого русского писателя девятнадцатого века.
"Русь! Русь!
Вижу тебя из моего чудного, прекрасного далека...
И грозно объемлет меня могучее пространство, страшною силою отразясь во глубине моей; неестественной властью осветились мои очи... О! Какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль!"
— Вам все это нравится, — откликнулась она. — Не просто Россия, а ее изучение. Изучение множества вещей. Вот почему вы получили степень доктора философии и стали заниматься исследованиями. И все-таки вы еще и неистовый агент-ковбой: бросаете свою машину навстречу опасностям, разбиваете кулаком носы людей, вроде того типа у будки при въезде в приют, о котором вы говорили.
— И что?
Она засмеялась, радуясь его растерянности.
После того как они закончили есть, Джулия встала.
— Подождите минутку! — Он вдруг обратил внимание на ее штанину, где в темно-синей ткани были видны два отверстия и засохшая кровь. — Что же вы даже не упомянули, что ранены?
Она посмотрела вниз:
— Это всего лишь царапина. Я промою ее.
— Правильно. Дайте-ка взглянуть на нее и заодно на ваши руки.
Он снял куртку. Под ней была черная облегающая футболка. Неожиданно стали видны все его мышцы и вся его сила. Широкие плечи и плоский живот. Он отстегнул кобуру, снял ее и аккуратно положил на шкаф. Жест был настолько характерно мужской, что у нее перехватило дыхание.
Она последовала за ним в ванную комнату.
— Сядьте здесь.
Он опустил стульчак на унитазе, и она села. Мягкими движениями он снял бинты с ее рук.
— Смотрится нормально — инфекции нет. Попробуйте сжать и разжать кулаки. — Она выполнила это. — Скоро вы будете вновь играть этюды.
— Вы знаете этюды Листа?
— Прекрасно знаю. У меня есть ваш компакт-диск. Мы не будем больше бинтовать вам руки. На воздухе они быстрее заживут. А теперь давайте посмотрим вашу ногу. Снимите брюки.
Она засмотрелась на него. Яркий свет ванной комнаты освещал его волосы и загорелую кожу. Мужской запах закружил ей голову. Она встала, расстегнула брюки и дала им упасть.
Сэм встал на колени. Джулия ощущала его теплое дыхание на своей ноге. Она не хотела этих эмоций, которые проносились через нее подобно бесконечной волне прилива.
Он почувствовал, как от близости к ней выступил пот на лбу. В голове словно сработал выключатель, и воспоминания об Ирини сошли на нет. Мучившее его чувство вины, казалось, отошло в прошлое. Ирини всегда будет оставаться в его сердце, но, может быть, теперь там есть место и для кого-то еще.
— Вы правы, — сказал он хриплым голосом. — Рана неглубокая. Вам чертовски повезло.
Он промыл рану теплой водой с мылом, обсушил, прикладывая к ней чистое полотенце. Ее кожа была бледна, как лунный свет, и на ощупь напоминала шелк. Сэм был подхвачен приливом эмоций, захвачен красотой ее длинных ног, ее тонкими черными трусиками, запутался в сетях своего восторга от нее, ее музыки, ее сильной воли, ее... всего в ней...
Он встал и посмотрел ей в глаза:
— Это глупо.
— Знаю, — прошептала она.
Он притянул ее к себе, и их губы слились. Ее тело охватил жар, возбуждающий, требующий. Она обвила его руками и утонула в нем, она ощутила вспышку желания, стирающего остальной мир. Только он. Только они. Только сейчас.
Его руки изучающими прикосновениями скользнули под ее блузку. Она с трудом переводила дыхание, а он целовал ей шею, уши, лоб, глаза. Он хотел ее более чем любую другую женщину на свете. И он желал ее прямо сейчас. Она тихо застонала. Он наклонился, сорвал с нее трусики и понес на кровать.
46
Потом они лежали, обнявшись. Горела лишь настольная лампа, и тени наполняли тихую комнату. Прохладный воздух сочился из-за занавесок. Джулии показалось, что где-то далеко в мотеле она услышала счастливое щебетание детских голосов. Она ощущала удовлетворенность, лежа рядом с Сэмом, прижавшись к нему всем телом. Каждый раз, когда он двигался, она остро чувствовала силу его тела и то, как это тело ей нравилось.
— Это твоя рука или моя? — спросил Сэм.
Она усмехнулась и подняла свой локоть:
— Моя.
Она сплела свои пальцы с его пальцами, затем стала поворачивать сцепленные руки, рассматривая их. Его пальцы были лишь немного длиннее, чем ее. Но они выглядели широкими и сильными.
— Смотри, как мы прекрасно подходим друг другу.
— Во всех отношениях.
Она вновь усмехнулась:
— И в этом тоже.
— Мне кажется, я окончательно доказал, что мной руководят гормоны, в полном соответствии с твоим определением.
Он поцеловал ее в ухо.
— Слава богу. Я думаю, что это одно из самых привлекательных твоих свойств.
— Твои гормоны тебя тоже не подводят.
Она улыбнулась и перебралась ему на грудь, чтобы заглянуть в его серые глаза.
— У тебя действительно есть мой компакт-диск?
— У меня есть они все.
Ему нравилось смотреть на нее. Его многое восхищало в женщинах. Но Джулия отличалась необыкновенным изяществом и грациозностью движений.
— Есть кое-что еще, что мне в тебе нравится. То, как ты играешь. Музыка, которую ты выбираешь. Возьми «Двадцать четыре прелюдии» Шопена. Менее талантливый пианист утомил бы аудиторию до смерти — настолько это маленькие и сжатые пьесы. Но когда ты играешь, они становятся энциклопедией настроений и эмоций — всех, от страдания до удовлетворенности и духовного очищения.
Она улыбнулась. Он знал и понимал ее музыку.
— Мне они тоже очень нравятся.
Там были прелюдии как в мажорной, так и в минорной тональности, и, как это было свойственно Шопену — величайшему пианисту всех времен, — многие из них требовали высочайшей виртуозности. Но она любила принимать вызов и была без ума от чудесной музыки.
— А что еще тебе нравится?
— Второй концерт Прокофьева. Это, конечно, настоящий шедевр. Когда ты играешь его, то вкладываешь определенные личные интонации.
Он видел, как она скатилась с него одним плавным движением, при этом длинная дута ее спины образовывала грациозную кривую. Ее соски порозовели и лишь отчасти набухли, словно в ожидании. Волосы ниспадали на бледные плечи сладко пахнущим облаком. И тут он заметил, сколь миниатюрны и тонки все ее черты. Совершенный маленький нос. Полные сексуальные губы. Безупречные и подобные полумесяцам брови с крошечными волосинками, ровными, как тычинки. Румянец покрыл все ее тело, которое словно излучало розовый свет. Он коснулся ее живота и убрал палец. На мгновение кожа стала белой, как слоновая кость, но восстановленный кровоток сразу же вернула ей прежний цвет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83