Но в ваши обязанности не входит защищать меня от себя самой. Я ожидаю от вас помощи в том, о чем я попрошу. Вот и все. — Она помедлила, уловив сварливость в собственном голосе. — Извините. Я не только устала, но и раздражена. Но я все-таки иду на встречу с другом. Когда я умоюсь, вы можете проводить меня наверх.
За спиной у нее зазвонил телефон. Она повернулась к аппарату, но Норма — юркая, быстроногая кошка — промчалась мимо нее, чтобы схватить трубку.
* * *
17.32. СУББОТА
АВТОСТРАДА В ШТАТЕ НЬЮ-ДЖЕРСИ
Сэм Килайн только что въехал в промышленный центр штата Нью-Джерси, где нефтеочистительные заводы расцвечивают ландшафт на манер многолетних трав, а загрязнение окружающей среды воспринимается так же спокойно, как наступающая зима. Он без особых проблем доехал сюда из Вашингтона. Дозвониться до Джулии Остриан по сотовому не удалось. Вначале не было никакого ответа, а затем линия была занята.
От запаха серы свербело в носу. Наступил вечер. Пока машина мчалась по скоростной магистрали, он сосредоточился на предстоящем разговоре с Джулией. Вопросы складывались у него в голове один за другим, как колода карт. Он нажал кнопку повторного вызова на мобильном. Сердце забилось сильнее, когда на этот раз ему удалось дозвониться.
— Квартира Острианов.
Женский голос не имел ничего общего с его представлением о голосе Джулии Остриан. Так могла ответить консьержка или горничная.
Он решил рискнуть. Если он назовет ее «Джулия Остриан», а не просто «Джулия», то женщина у телефона подумает, что он не знает знаменитую пианистку и не даст ему говорить с ней.
Он сказал:
— Могу я поговорить с Джулией? — У него возникла идея. — Я старый друг Дэниэла Остриана, ее деда.
Не совсем правда, но и не полная ложь.
— Вы звоните слишком поздно. Она сейчас уходит...
На заднем плане женский голос спросил, кто звонит.
— Передайте ей, что я не отниму много времени, но думаю, что ее дед был бы рад моей встрече с ней, — это уже была самая наглая ложь. — Я мог бы прийти в любое время сегодня вечером или завтра. Как ей удобно. Но сегодня вечером для меня было бы лучше.
Женщина неохотно повторила сказанное им. И тогда он услышал ответ, на который надеялся. От волнения стук сердца стал отдаваться в ушах.
— Мисс Остриан говорит, что сможет принять вас сегодня в семь часов, — сказала ему женщина. — Вас устраивает?
Он ответил, что да.
* * *
5.40. СУББОТА
НЬЮ-ЙОРК
Джулия стремилась встретиться с Орионом Граполисом, но вместе с тем у нее были причины нервничать и чувствовать себя вероломной. Три года с ней работал прекрасный психиатр, терпеливо пытавшийся помочь ей победить страх перед зрителями, чтобы вернуть зрение, но его диагноз, похоже, был ошибочным. Не зрители, а что-то другое заставляло ее слепнуть. Она постаралась отбросить мысль о предательстве. Просто ей срочно требуется помощь.
Проходя вслед за Нормой через вестибюль здания, она, как экскурсовод, рассказывала ей, где находятся навесы и деревянные детали ручной работы, где гладкий итальянский мрамор выложен в виде черных и белых прямоугольников и где находятся изящные панели из флинтгласа. Образы возникали у нее в голове автоматически, без раздумий.
Когда они поднимались в лифте, Норма спросила:
— Как вы это все помните?
— Я мысленно вижу это. Почти как фотографии. Таким же способом я запоминаю музыку — буквально вижу ноты на нотном стане, хотя я могла никогда и не видеть записи пьесы.
— У вас необычная память.
Они остановились на четвертом этаже.
— Нам нужна квартира 4-А, — сказала Джулия.
Она могла «видеть» и планировку — три спальни, четыре ванные комнаты, кабинет, гостиная и кухня. Когда Орион и Эдда Граполис переехали сюда, им пришлось пробивать дополнительную дверь прямо в коридор, ведущий в кабинет Ориона, чтобы его пациенты могли приходить и уходить, не заходя в квартиру.
— Мне позвонить, — спросила Норма, — или вы сами?
Она остановилась, и Джулия по нескольким шагам поняла, что они должны быть у квартиры.
— Там, в семи метрах отсюда, есть дверь, — сказала Джулия. — Она находится около окна. Это дверь прямо в его кабинет, но на ней нет никакого номера...
Норма провела ее вперед и снова остановилась. Джулия нашла дверь и постучала.
Дверь сразу же открылась, и голос Ориона Граполиса прогрохотал:
— Джулия! Как я рад тебя видеть. Заходи, заходи. Кто это с тобой?
* * *
Джулия семь лет не была в кабинете врача. Желудок сдавило, и одолевало желание убежать, хотя она и не могла понять почему. Вместо этого она устроилась в большом и уютном кресле. Когда она рассталась с последним доктором, ее убедили в том, что профессионал не сделает с ней ничего такого, что она не могла бы сделать сама. Но сейчас она надеялась на Ориона Граполиса и его естественный гипноз.
— Теперь у тебя есть помощница. — Он отошел, чтобы сесть напротив Джулии, — примерно в трех метрах, как она определила по его голосу. — Норма, да? Похоже, она беспокоится за тебя.
Джулия усмехнулась:
— Она, должно быть, решила, что со мной здесь произойдет нечто ужасное. Она действительно подумала, что ей следовало бы остаться здесь, так ведь? — Ей нравилась спокойная профессиональная атмосфера комнаты.
— Держу пари, что она сейчас от волнения не находит себе места там внизу, в моей квартире.
— Она не знает, что в Лондоне к тебе возвращалось зрение?
Она покачала головой:
— Учти, ты единственный, кто, кроме Скотланд-Ярда, знает о том, что я видела убийцу мамы.
— Ты, наверно, очень огорчена, — решил Орион. — Но мне кажется, ты еще и рассержена.
Она помолчала. Затем выпалила:
— Если бы я не потеряла зрение, я смогла бы помочь. Маму удалось бы спасти...
Боль пронзила ее грудь.
Орион наблюдал за ней и откликнулся на ее слова:
— То есть ты ощущаешь вину.
— Да. — В ее голосе прозвучало страдание. — Почему я опять ослепла? И в первую очередь, почему же все-таки зрение возвращалось ко мне?
Она рассказала ему о первом проблеске зрения в Варшаве, о том, как оно вернулось к ней в Лондоне и сохранялось, пока она не посмотрела на кольцо с александритом, подаренное дедом.
— Можешь ли ты мне это объяснить? Ведь не чудо же и не какое-нибудь волшебство сделало меня зрячей...
Орион Граполис был похож на медвежонка, носил пышные усы и обладал добрым сердцем. У него был острый ум, что в сочетании с природной добротой делало его не только человеком, способным сострадать, но и прекрасным врачом. Он чувствовал облегчение от того, что убедил Эдду отложить отпуск, хотя и знал, что позже за это придется жестоко расплачиваться. Через некоторое время жена успокоилась и смеялась над его очередной врачебной байкой. И никто, похоже, не мог до конца понять, что возможность помочь значила для него гораздо больше, чем научный вклад в будущее психотерапии.
— Я отвечу тебе вопросом на вопрос, — сказал он. — Скажи мне, что ты думала о себе в дни и недели, предшествовавшие смерти матери? Можешь ли ты сказать, что ты стала увереннее в себе?
Она помедлила, пытаясь вспомнить. Это были хорошие гастроли. До Лондона она отыграла четырнадцать концертов в двенадцати городах. Каждый из них проходил прекрасно, и даже более...
— Странно, что ты об этом спрашиваешь, но помню, как перед поездкой в Лондон я ждала чего-то неожиданного. — Она остановилась. — Примерно то же я чувствовала в Варшаве.
Он кивнул:
— Это укладывается в картину. А как ты себя чувствовала непосредственно перед игрой?
Она улыбнулась:
— Чудесно. Мне казалось, я готова взлететь. Как будто все в мире правильно, и я делаю в точности то, что мне предписано. Это что-нибудь значит?
— Очень даже значит, дорогая Джулия. И, вероятно, именно поэтому зрение возвращалось к тебе непосредственно перед выступлением и в Варшаве, и в Лондоне. Ты была на пике уверенности. Ты была не просто удовлетворена собой, а очень довольна, твое конверсивное нарушение было побеждено психологическим подъемом. Проще говоря, ты вылечила сама себя.
Она сделала глубокий вдох, впитывая его слова.
— Может ли время повлиять на процесс?
— Не всегда. Но ты жила в теплой атмосфере маминой любви. Ты делала работу, которая удовлетворяла тебя. И ты не боролась со своей слепотой. Так?
Она энергично кивнула:
— Именно так! Я вспоминаю свои мысли о том, что, хотя я и слепая, мой мир полон запахов, ощущений и звуков! — Она сделала паузу. — А как насчет кольца моего деда? Как, по-твоему, могло оно спровоцировать возвращение слепоты?
— Я пока не могу сказать ничего определенного, но посмотрим, что нам удастся разузнать сегодня.
Ей так хотелось хоть какой-то гарантии.
— Скажи мне, что мы будем делать?
Он стал удобнее устраиваться в кресле и делал это довольно долго, невзирая на то что Джулии не терпелось начать работать.
— В естественном гипнозе я являюсь просто проводником, который помогает тебе пройти по пути, который ты бы и сама одолела. Я подталкиваю тебя, чтобы ты пустилась, так сказать, в галоп. Другие виды терапии побуждают пациента вначале стать зависимым, а уже затем построить свою независимость. Естественный гипноз предполагает больше совместных усилий. Мы считаем его ненасильственным методом, партнерским, ведь нам предстоит работать вместе.
Он рассматривал ее. Джулия казалась совсем маленькой в этом непомерно большом кресле. Он купил его для того, чтобы дать пациентам ощущение безопасности, сравнимое с нахождением в материнской утробе.
Ее голос вдруг напрягся.
— Мне кажется, в ночь моего дебюта произошло что-то, что заставило меня наутро проснуться слепой. Это не может быть только страх перед зрителями. Никто из моих родственников не может вспомнить ничего особенного. Я должна узнать, что тогда случилось, и сделать это нужно сейчас. Ты говоришь, что естественный гипноз может быть быстрым...
— Это так. Особенно если пациент находится на грани прорыва. Поскольку ты уже дважды спонтанно обретала способность видеть, я бы сказал, что ты готова к этому. Возможно, к очень быстрому продвижению. Но мы не знаем, в какую сторону. Фактически, мы не знаем, произойдет ли сегодня что-нибудь вообще. Ты не должна принуждать себя. Если не сейчас, то когда-нибудь ты в конце концов продвинешься к следующей обязательной стадии болезни и излечения, какой бы она ни была.
— Понимаю.
Но ее лицо просто кричало о нетерпении. Золотисто-каштановые волосы рассыпались, как облако и, когда он на какое-то мгновение отвлекся, она показалась ему похожей на ангела, которого он видел на рождественской елке у матери еще в Афинах.
— Давай-ка начнем. — Его голос смягчился. — Устраивайся максимально комфортно. Знай, что сейчас время для успокоения, и нет ничего важнее покоя. Пусть тело утонет в кресле, и успокаивайся...
— Подожди, — рассердилась Джулия. — Я думала, мы будем заниматься гипнозом. Что ты будешь пытаться ввести меня в транс.
И вновь она вспомнила старые фильмы, в которых раскачивают золотые часы на цепочке перед глазами пациентов и жертв в жутких темных комнатах. Она сделала гримасу, наглядно продемонстрировав пренебрежительное отношение к гипнозу. Немудрено, что она никогда не стремилась к нему. И вообще, возможно, визит сюда был ошибкой.
Он улыбнулся:
— Иногда люди думают, что гипнотизер заставляет «клиента» «заснуть» и делает ему «внушение». Или приказывает смотреть на мерцающий свет свечи, а затем объявляет ему, что у него отяжелели веки, тело цепенеет, и вскоре бедный простофиля засыпает и начинает кудахтать как курица. — Он усмехнулся. — Но это — киношные штучки для профанов. Естественный гипноз основан на снятии психологического напряжения. Ты находишься в сознании и помогаешь мне, а я не Свенгали, чтобы указывать тебе, что думать или чувствовать.
Как только мышцы ее лица расслабились, он понял, что она боится не только того, что может узнать о себе, но и просто своего пребывания здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
За спиной у нее зазвонил телефон. Она повернулась к аппарату, но Норма — юркая, быстроногая кошка — промчалась мимо нее, чтобы схватить трубку.
* * *
17.32. СУББОТА
АВТОСТРАДА В ШТАТЕ НЬЮ-ДЖЕРСИ
Сэм Килайн только что въехал в промышленный центр штата Нью-Джерси, где нефтеочистительные заводы расцвечивают ландшафт на манер многолетних трав, а загрязнение окружающей среды воспринимается так же спокойно, как наступающая зима. Он без особых проблем доехал сюда из Вашингтона. Дозвониться до Джулии Остриан по сотовому не удалось. Вначале не было никакого ответа, а затем линия была занята.
От запаха серы свербело в носу. Наступил вечер. Пока машина мчалась по скоростной магистрали, он сосредоточился на предстоящем разговоре с Джулией. Вопросы складывались у него в голове один за другим, как колода карт. Он нажал кнопку повторного вызова на мобильном. Сердце забилось сильнее, когда на этот раз ему удалось дозвониться.
— Квартира Острианов.
Женский голос не имел ничего общего с его представлением о голосе Джулии Остриан. Так могла ответить консьержка или горничная.
Он решил рискнуть. Если он назовет ее «Джулия Остриан», а не просто «Джулия», то женщина у телефона подумает, что он не знает знаменитую пианистку и не даст ему говорить с ней.
Он сказал:
— Могу я поговорить с Джулией? — У него возникла идея. — Я старый друг Дэниэла Остриана, ее деда.
Не совсем правда, но и не полная ложь.
— Вы звоните слишком поздно. Она сейчас уходит...
На заднем плане женский голос спросил, кто звонит.
— Передайте ей, что я не отниму много времени, но думаю, что ее дед был бы рад моей встрече с ней, — это уже была самая наглая ложь. — Я мог бы прийти в любое время сегодня вечером или завтра. Как ей удобно. Но сегодня вечером для меня было бы лучше.
Женщина неохотно повторила сказанное им. И тогда он услышал ответ, на который надеялся. От волнения стук сердца стал отдаваться в ушах.
— Мисс Остриан говорит, что сможет принять вас сегодня в семь часов, — сказала ему женщина. — Вас устраивает?
Он ответил, что да.
* * *
5.40. СУББОТА
НЬЮ-ЙОРК
Джулия стремилась встретиться с Орионом Граполисом, но вместе с тем у нее были причины нервничать и чувствовать себя вероломной. Три года с ней работал прекрасный психиатр, терпеливо пытавшийся помочь ей победить страх перед зрителями, чтобы вернуть зрение, но его диагноз, похоже, был ошибочным. Не зрители, а что-то другое заставляло ее слепнуть. Она постаралась отбросить мысль о предательстве. Просто ей срочно требуется помощь.
Проходя вслед за Нормой через вестибюль здания, она, как экскурсовод, рассказывала ей, где находятся навесы и деревянные детали ручной работы, где гладкий итальянский мрамор выложен в виде черных и белых прямоугольников и где находятся изящные панели из флинтгласа. Образы возникали у нее в голове автоматически, без раздумий.
Когда они поднимались в лифте, Норма спросила:
— Как вы это все помните?
— Я мысленно вижу это. Почти как фотографии. Таким же способом я запоминаю музыку — буквально вижу ноты на нотном стане, хотя я могла никогда и не видеть записи пьесы.
— У вас необычная память.
Они остановились на четвертом этаже.
— Нам нужна квартира 4-А, — сказала Джулия.
Она могла «видеть» и планировку — три спальни, четыре ванные комнаты, кабинет, гостиная и кухня. Когда Орион и Эдда Граполис переехали сюда, им пришлось пробивать дополнительную дверь прямо в коридор, ведущий в кабинет Ориона, чтобы его пациенты могли приходить и уходить, не заходя в квартиру.
— Мне позвонить, — спросила Норма, — или вы сами?
Она остановилась, и Джулия по нескольким шагам поняла, что они должны быть у квартиры.
— Там, в семи метрах отсюда, есть дверь, — сказала Джулия. — Она находится около окна. Это дверь прямо в его кабинет, но на ней нет никакого номера...
Норма провела ее вперед и снова остановилась. Джулия нашла дверь и постучала.
Дверь сразу же открылась, и голос Ориона Граполиса прогрохотал:
— Джулия! Как я рад тебя видеть. Заходи, заходи. Кто это с тобой?
* * *
Джулия семь лет не была в кабинете врача. Желудок сдавило, и одолевало желание убежать, хотя она и не могла понять почему. Вместо этого она устроилась в большом и уютном кресле. Когда она рассталась с последним доктором, ее убедили в том, что профессионал не сделает с ней ничего такого, что она не могла бы сделать сама. Но сейчас она надеялась на Ориона Граполиса и его естественный гипноз.
— Теперь у тебя есть помощница. — Он отошел, чтобы сесть напротив Джулии, — примерно в трех метрах, как она определила по его голосу. — Норма, да? Похоже, она беспокоится за тебя.
Джулия усмехнулась:
— Она, должно быть, решила, что со мной здесь произойдет нечто ужасное. Она действительно подумала, что ей следовало бы остаться здесь, так ведь? — Ей нравилась спокойная профессиональная атмосфера комнаты.
— Держу пари, что она сейчас от волнения не находит себе места там внизу, в моей квартире.
— Она не знает, что в Лондоне к тебе возвращалось зрение?
Она покачала головой:
— Учти, ты единственный, кто, кроме Скотланд-Ярда, знает о том, что я видела убийцу мамы.
— Ты, наверно, очень огорчена, — решил Орион. — Но мне кажется, ты еще и рассержена.
Она помолчала. Затем выпалила:
— Если бы я не потеряла зрение, я смогла бы помочь. Маму удалось бы спасти...
Боль пронзила ее грудь.
Орион наблюдал за ней и откликнулся на ее слова:
— То есть ты ощущаешь вину.
— Да. — В ее голосе прозвучало страдание. — Почему я опять ослепла? И в первую очередь, почему же все-таки зрение возвращалось ко мне?
Она рассказала ему о первом проблеске зрения в Варшаве, о том, как оно вернулось к ней в Лондоне и сохранялось, пока она не посмотрела на кольцо с александритом, подаренное дедом.
— Можешь ли ты мне это объяснить? Ведь не чудо же и не какое-нибудь волшебство сделало меня зрячей...
Орион Граполис был похож на медвежонка, носил пышные усы и обладал добрым сердцем. У него был острый ум, что в сочетании с природной добротой делало его не только человеком, способным сострадать, но и прекрасным врачом. Он чувствовал облегчение от того, что убедил Эдду отложить отпуск, хотя и знал, что позже за это придется жестоко расплачиваться. Через некоторое время жена успокоилась и смеялась над его очередной врачебной байкой. И никто, похоже, не мог до конца понять, что возможность помочь значила для него гораздо больше, чем научный вклад в будущее психотерапии.
— Я отвечу тебе вопросом на вопрос, — сказал он. — Скажи мне, что ты думала о себе в дни и недели, предшествовавшие смерти матери? Можешь ли ты сказать, что ты стала увереннее в себе?
Она помедлила, пытаясь вспомнить. Это были хорошие гастроли. До Лондона она отыграла четырнадцать концертов в двенадцати городах. Каждый из них проходил прекрасно, и даже более...
— Странно, что ты об этом спрашиваешь, но помню, как перед поездкой в Лондон я ждала чего-то неожиданного. — Она остановилась. — Примерно то же я чувствовала в Варшаве.
Он кивнул:
— Это укладывается в картину. А как ты себя чувствовала непосредственно перед игрой?
Она улыбнулась:
— Чудесно. Мне казалось, я готова взлететь. Как будто все в мире правильно, и я делаю в точности то, что мне предписано. Это что-нибудь значит?
— Очень даже значит, дорогая Джулия. И, вероятно, именно поэтому зрение возвращалось к тебе непосредственно перед выступлением и в Варшаве, и в Лондоне. Ты была на пике уверенности. Ты была не просто удовлетворена собой, а очень довольна, твое конверсивное нарушение было побеждено психологическим подъемом. Проще говоря, ты вылечила сама себя.
Она сделала глубокий вдох, впитывая его слова.
— Может ли время повлиять на процесс?
— Не всегда. Но ты жила в теплой атмосфере маминой любви. Ты делала работу, которая удовлетворяла тебя. И ты не боролась со своей слепотой. Так?
Она энергично кивнула:
— Именно так! Я вспоминаю свои мысли о том, что, хотя я и слепая, мой мир полон запахов, ощущений и звуков! — Она сделала паузу. — А как насчет кольца моего деда? Как, по-твоему, могло оно спровоцировать возвращение слепоты?
— Я пока не могу сказать ничего определенного, но посмотрим, что нам удастся разузнать сегодня.
Ей так хотелось хоть какой-то гарантии.
— Скажи мне, что мы будем делать?
Он стал удобнее устраиваться в кресле и делал это довольно долго, невзирая на то что Джулии не терпелось начать работать.
— В естественном гипнозе я являюсь просто проводником, который помогает тебе пройти по пути, который ты бы и сама одолела. Я подталкиваю тебя, чтобы ты пустилась, так сказать, в галоп. Другие виды терапии побуждают пациента вначале стать зависимым, а уже затем построить свою независимость. Естественный гипноз предполагает больше совместных усилий. Мы считаем его ненасильственным методом, партнерским, ведь нам предстоит работать вместе.
Он рассматривал ее. Джулия казалась совсем маленькой в этом непомерно большом кресле. Он купил его для того, чтобы дать пациентам ощущение безопасности, сравнимое с нахождением в материнской утробе.
Ее голос вдруг напрягся.
— Мне кажется, в ночь моего дебюта произошло что-то, что заставило меня наутро проснуться слепой. Это не может быть только страх перед зрителями. Никто из моих родственников не может вспомнить ничего особенного. Я должна узнать, что тогда случилось, и сделать это нужно сейчас. Ты говоришь, что естественный гипноз может быть быстрым...
— Это так. Особенно если пациент находится на грани прорыва. Поскольку ты уже дважды спонтанно обретала способность видеть, я бы сказал, что ты готова к этому. Возможно, к очень быстрому продвижению. Но мы не знаем, в какую сторону. Фактически, мы не знаем, произойдет ли сегодня что-нибудь вообще. Ты не должна принуждать себя. Если не сейчас, то когда-нибудь ты в конце концов продвинешься к следующей обязательной стадии болезни и излечения, какой бы она ни была.
— Понимаю.
Но ее лицо просто кричало о нетерпении. Золотисто-каштановые волосы рассыпались, как облако и, когда он на какое-то мгновение отвлекся, она показалась ему похожей на ангела, которого он видел на рождественской елке у матери еще в Афинах.
— Давай-ка начнем. — Его голос смягчился. — Устраивайся максимально комфортно. Знай, что сейчас время для успокоения, и нет ничего важнее покоя. Пусть тело утонет в кресле, и успокаивайся...
— Подожди, — рассердилась Джулия. — Я думала, мы будем заниматься гипнозом. Что ты будешь пытаться ввести меня в транс.
И вновь она вспомнила старые фильмы, в которых раскачивают золотые часы на цепочке перед глазами пациентов и жертв в жутких темных комнатах. Она сделала гримасу, наглядно продемонстрировав пренебрежительное отношение к гипнозу. Немудрено, что она никогда не стремилась к нему. И вообще, возможно, визит сюда был ошибкой.
Он улыбнулся:
— Иногда люди думают, что гипнотизер заставляет «клиента» «заснуть» и делает ему «внушение». Или приказывает смотреть на мерцающий свет свечи, а затем объявляет ему, что у него отяжелели веки, тело цепенеет, и вскоре бедный простофиля засыпает и начинает кудахтать как курица. — Он усмехнулся. — Но это — киношные штучки для профанов. Естественный гипноз основан на снятии психологического напряжения. Ты находишься в сознании и помогаешь мне, а я не Свенгали, чтобы указывать тебе, что думать или чувствовать.
Как только мышцы ее лица расслабились, он понял, что она боится не только того, что может узнать о себе, но и просто своего пребывания здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83