Тогда Синклер сказал далее, обращаясь главным образом к дочери:
— Ну а мы направили в Москву своих соглядатаев, якобы чтобы выразить соболезнование, а на самом деле посмотреть, кто будет присутствовать на похоронах, сфотографировать скрытыми камерами и еще сделать кое-что. Мы в свое время завербовали его и думали, что он поставлял нам ценную информацию, а на самом деле, как потом оказалось, этот офицер выполнял задание советской контрразведки и все время гнал нам тонко замаскированную дезинформацию. Спустя восемь лет все выяснилось. Оказалось, что этот офицер жив-здоров, а вся эта затея с похоронами тоже была тщательно разработанная советской контрразведкой операция, рассчитанная, видимо, на то, чтобы втереть нам очки и побольнее уязвить. Для проведения похорон с того двойного агента сняли гипсовую маску и ловко наложили ее на какого-то подвернувшегося под руку покойника. В ту пору, в добрые брежневские времена, их высшему руководству ничего не стоило пристрелить любого человека ради нужного дела, так что вполне может статься, что они отдали приказ достать хоть из-под земли труп бедолаги, похожего на «крота». Но точно, конечно же, утверждать я не могу.
— А не проще было бы заявить, — спросил я, — что вы в автокатастрофе обгорели столь сильно, что и предъявить-то для опознания, по сути, нечего.
— Конечно, проще, — объяснил Синклер, — но гораздо рискованнее. Неопознанный труп обычно вызывает всяческие подозрения.
— А фотография? — вспомнила Молли. — Твоя фотография с... перерезанным горлом?
— В наши дни даже такое фото вполне можно сделать, — стал пояснять ей отец, по всему было видно, что он уже устал и непрочь отдохнуть. — Один мой знакомый, который в свое время работал в лаборатории технических средств массовой информации Массачусетского технологического института...
— А, понятно, — догадался я, — ручная ретушь фотографий.
Хэл согласно кивнул, а Молли глядела и ничего не понимала.
Я пояснил:
— А помнишь ли, как пару лет назад журнал «Нэшнл джиогрэфик» поместил на обложке фотографию, на которой пирамида в Гизе оказалась немного подвинутой, чтобы лучше смотрелась?
Молли кивнула головой.
— В определенных кругах снимок вызвал серьезные противоречивые споры — напомнил я. — Ну, в общем, в наше время можно так отретушировать фотографию, что и узнать-то нельзя толком, что на ней сфотографировано.
— Совершенно верно, — подтвердил Синклер.
— А еще и лицо фотографируется таким образом, что внимание при разглядывании карточки сосредоточивается не на том, убит ли человек на самом деле, а каким образом его прикончили.
— Ну что ж, — заметила Молли отцу, — стало быть, обманул ты меня здорово. Я-то думала, что тебя и впрямь убили, что тебе перерезали глотку, а потом инсценировали автомобильную катастрофу, думала, что мой отец погиб от руки убийцы! А он, видите ли, все это время преспокойно отсиживался здесь и наслаждался плаванием под парусом по канадскому озеру. — Голос у нее напрягся, становился все громче и грознее. — Да разве так поступают? Разве это дело — заставлять меня думать, что тебя убили? Разве это дело — поступать так с твоей чертовой дочерью?
— Молли... — попытался заставить ее замолчать Синклер.
— Пугать и травмировать твою собственную дочь? И ради чего все это? — продолжала наступать Молли.
— Молли! — повысил в отчаянии голос отец. — Послушай! Ну пожалуйста, выслушай меня. Суть всего этого — спастись от смерти.
Хэл глубоко вздохнул и начал рассказывать.
65
Смеркалось, в комнате, где мы сидели — с окнами, из которых открывается живописный вид, и обставленной простой мебелью, — темнело. Глаза постепенно привыкали к темноте, но Синклер света не включал, не хотелось и нам подниматься и включать. Мы сидели, еще не придя в себя от изумления, смотрели на его неясные в темноте очертания и слушали.
— Первое, что я сделал, Вен, когда стал директором ЦРУ, — продолжал между тем рассказывать Хэл, — приказал принести из архивов твое опечатанное дело, заведенное пятнадцать лет назад следственной комиссией. У меня всегда были подозрения насчет этого дела, и если ты требовал, чтобы тебя привлекли к суровой ответственности, но тебя ни в чем не обвиняли, то я хотел знать, что же все-таки в действительности произошло в тот день.
Если бы в ту пору, когда я начал снова копать это дело, в мире сохранялись прежние порядки, то выяснить бы ничего не удалось и дело так и осталось бы нераскрытым. Но к тому времени Советский Союз уже перестал существовать и нам стало значительно легче устанавливать контакты с советской разведкой. В материалах расследования упоминалось настоящее имя того парня, который собирался перебежать к нам. Его фамилия Берзин. И вот очень сложными путями, какими — рассказывать не буду, мне удалось установить с ним контакт.
Каким-то образом о его намерении перейти к нам стало известно и его начальству, предполагаю, что Берзин сам признался в этом. Одним словом, Берзина посадили в тюрьму. К счастью, не расстреляли — когда Хрущев пришел к власти, они прекратили расстреливать своих граждан, и хорошо сделали, — ну а впоследствии освободили и сослали на поселение в один захолустный городишко в семидесяти пяти милях к северу от Москвы.
Ну вот, дальше, значит, так. Освободив его из тюрьмы, власти бывшего Советского Союза им больше не интересовались. Таким образом, мне удалось заключить с этим человеком взаимовыгодный договор: я организовал ему вместе с женой побег из страны, а он, в обмен на свободу, передал мне кое-какие материалы, которые тогда, в Париже, намеревался передать нам, — свидетельствующие, что Тоби был, по всей видимости, завербован советскими спецслужбами и работал на них под псевдонимом Сорока.
— А что значит «завербован»? — перебила его Молли.
— А это значит, что он пошел работать на советскую разведку не по идеологическим соображениям, не потому что был приверженцем коммунистических идей, — стал объяснять Синклер. — Вербовка его произошла, видимо, в 1956 году, а может, и раньше. Очевидно, остроглазые кагэбэшники засекли Тоби, что он присваивал деньги из фондов ЦРУ, и поставили перед ним ультиматум: либо сотрудничай с нами, либо мы все расскажем твоему начальству в Лэнгли, а тогда жди последствий. Ну, Тоби и предпочел сотрудничество.
Ну так вот, этот Берзин сказал, что он сохранил микропленку с записью разговоров с тобой и с Тоби, и передал ее мне. Запись подтвердила, что Тоби вел двойную игру, а ты был ни при чем в том кровавом инциденте. Я сделал копию микропленки, а оригинал оставил Берзину на случай, если таковой представится, чтобы он передал его тебе лично, если ты попросишь.
Далее я выяснил, что Тоби с тех пор больше не занимался секретными операциями. Ему поручили вести разные второстепенные проекты, которые представлялись мне бесперспективными и даже пустячными, вроде телепатии, экстрасенсов и тому подобные исследования, и не могли дать практически ничего путного.
— А почему же его не арестовали? — спросил я.
— Это было бы ошибкой, — пояснил Синклер. — Его нельзя было арестовать, пока не выявлены сообщники. Я не мог рисковать и спугнуть их раньше времени.
— Ну ладно. А вот если Тоби — один из тех заговорщиков, — спросила меня Молли, — то почему же тогда он не побоялся подходить к тебе совсем близко там, в Тоскане?
— А потому, что знал, что меня накачали всякими лекарствами и наркотиками, и я ничего толком не соображал, — объяснил я.
— О чем это вы говорите? — поинтересовался Синклер.
Молли повернулась ко мне и многозначительно посмотрела. Я отвернулся и подумал: а стоит ли рассказывать про мой дар Синклеру, хоть он и верит каждому нашему слову? И, уйдя от ответа, сказал:
— В вашем письме объясняется насчет золота и насчет того, как вы помогли Орлову вывезти его. По всему видно, что вы писали письмо после встречи с ним в Цюрихе. А что произошло потом?
— Я понимал, что появление в Цюрихе сразу такого количества золота вызовет немалый переполох, — сказал он. — Но каковы будут последствия — не имел понятия. Поэтому я и направил Шейлу встретиться с Орловым, провести с ним второй раунд переговоров и окончательно утрясти сделку. По возвращении из Цюриха, всего через несколько часов, ее убили в Джорджтауне, в нескольких шагах от собственного дома.
Сердце мое было разбито, я не на шутку перепугался — стало быть, очередь за мной. Я понимал, что из игры мне так просто не выйти, ибо влез в нее по самую макушку и даже выше. Своими глазами я видел, как за золото разгоралась борьба, которую, очевидно, затеяли «Чародеи». К тому же я, по сути, ничего не соображал — находился в шоке, никак не мог оправиться от утраты Шейлы.
Хотя лица Хэла в темноте уже не было видно, по смутным очертаниям его фигуры я догадывался, что он искренне переживал, вспоминая прошлое, но находился ли в возбужденном состоянии, сказать наверняка не мог. Во всяком случае, сосредоточившись, я попытался настроиться на волну его мыслей и уловить их, но ничего не получалось, так как я сидел от него на порядочном расстоянии.
— Ну а потом они заявились и по мою душу, — между тем продолжал он рассказывать. — Буквально спустя несколько часов после убийства Шейлы двое вломились в мой дом. Но я был настороже, под подушкой хранил пистолет, ну и, само собой, одного из убийц уложил на месте, другой же уцелел... он отскочил в сторону. Ясно, однако, что он старался не просто прикончить меня, а убить более изощренным способом: так, чтобы все выглядело как несчастный случай. Поэтому и действовал как-то скованно и нерешительно.
— И вы пошли с ним на мировую? — догадался я.
— Как это? — не поняла Молли.
— Верно, мы договорились, — ответил Хэл. — Я заключил с ним сделку. В конце концов, у шефа ЦРУ ведь тоже имеется кое-что в запасе, не так ли? По сути дела, я перекупил его, как меня учили, еще когда я был сопливым стажером. В моем распоряжении имелись деньги на непредвиденные расходы, и я смог наскрести для него приличную сумму, а что еще более важно — обеспечить ему безопасность.
Ну так вот: от него-то мне и стало известно, что и задание убить меня он получил от Траслоу, и Шейлу убил тоже он по заданию того же Траслоу. И золото чуть было не уплыло из моих рук, из рук американского и российского правительств, и чуть не оказалось в руках «Чародеев». Траслоу уже начал подготовку к тому, чтобы подвести меня под монастырь, для чего изготовил поддельные фотографии, где я якобы снят на Каймановых островах, сфабриковал подложные проездные билеты и прочие фальшивки. Он намеревался убить меня, а затем взвалить на меня вину за пропажу золота.
Затем я узнал, что Траслоу погряз вкупе с другими в коррупции, что он один из клики «Чародеев», и понял, что он не успокоится, пока все золото не попадет ему в руки, и что я должен исчезнуть.
Для этого первым делом я изготовил фотографию, убедительно свидетельствующую, что я мертв. Эта фотография понадобилась и наемному убийце в качестве убедительного доказательства моей смерти, чтобы содрать с Траслоу обещанные полмиллиона долларов. И вот в один прекрасный день я «умер», поскольку похожий на меня человек погиб в результате автокатастрофы. Ну а убийца получил полное алиби. Для него это была очень выгодная крупная сделка, как и для меня тоже.
— Ну, а где же он теперь? — спросила Молли.
— Не знаю. Думаю, что где-то в Южной Америке. Возможно, в Эквадоре.
И впервые за весь вечер я услышал голос мысли Хэла, четкий и звучный, как звон судового колокола: «А я сделал так, что его убили».
* * *
Теперь отдельные фрагменты стали составляться в единую картину, многое прояснилось, и я решился прервать повествование Синклера.
— А что вам известно, — спросил я, — об одном наемном убийце, немце по происхождению, по кличке Макс?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83