А несколькими минутами раньше водитель по нашей просьбе высадил Молли у агентства по прокату автомашин, в нескольких кварталах от сената. Ей не понравился мой замысел в общем плане: она считала, что если я рискую своей жизнью ради спасения жизни ее отца, то почему она должна быть в стороне, дежуря наготове в машине, на которой мы все втроем потом скроемся? Она, дескать, уже ждала меня, умирая от страха в автомобиле, тогда, в Баден-Бадене, около здания ванной, и больше дожидаться не намерена.
— А я не желаю, чтобы ты шла туда, — говорил я ей на пути в Капитолий. — Пусть подвергается опасности лишь кто-то один из нас.
Она попыталась энергично и пылко протестовать, но я терпеливо объяснял:
— Да даже если бы у тебя изменили внешность, все равно появляться в зале нам обоим слишком рискованно. К посетителям будут приглядываться особенно пристально, и нам никак нельзя, чтобы нас засекли вместе. Будет один — тогда, может, и опознают одного, а если мы будем вдвоем, тогда и вероятность того, что нас засекут, возрастет вдвое. Да и само наше дело требует, чтобы в зале был только один человек.
— Ну а поскольку личность убийцы мы не знаем, то к чему же эта маскировка?
— Могут оказаться и другие люди — работающие на Траслоу или немцы, которых, без сомнения, проинструктируют насчет моего возможного появления. А также люди, которых специально нацелят на то, чтобы опознать и ликвидировать меня, — разъяснял я.
— Ну ладно. Но я все же никак не возьму в толк, почему ты не можешь тайком пронести пистолет на балкон для прессы и поразить оттуда убийцу? Сильно сомневаюсь, чтобы и там был установлен детектор металла.
— Кто знает, может там установили такой на сегодняшний вечер, хотя я тоже сомневаюсь. Но в любом случае, если даже пронесешь туда пистолет — толку от него будет мало. Балкон для прессы находится наверху — слишком далеко от места, где выступают свидетели. Стало быть, и слишком далеко от места, где должен находиться убийца.
— Слишком далеко? — возразила Молли. — Но ты же, Бен, меткий стрелок. Господи, да я же сама стрелок что надо!
— Нет, это не дело, — резко ответил я. — Я непременно должен быть там, вблизи от убийцы, чтобы определить наверняка, что это именно он. Балкон для прессы расположен слишком далеко.
Я все же переспорил Молли, и она нехотя согласилась с моими доводами. В вопросах медицины она, конечно, разбирается лучше меня, но в том, что нам предстояло сделать, — тут уж, извините, верх мой.
Здание Капитолия было все залито светом, его купол ярко сиял в вечерних сумерках. Рабочий день кончился, правительственные служащие спешили по домам; как всегда в это время, на улицах образовались транспортные заторы.
Около Оленьего корпуса собралась порядочная толпа народу: приглашенные, просто зеваки и журналисты. Перед дверью вытянулась змейкой длинная очередь, видимо, люди ждали, когда позволят проходить в зал № 216. Среди них были знаменитые деятели, знакомые этих деятелей и просто те, кто достал входной билет по блату. В толпе находились довольно известные лица, что, собственно, и не удивительно: предстоящие чрезвычайные слушания были своего рода сенсацией в Вашингтоне: чтобы посмотреть их и послушать, в столицу съехались многие ведущие сильные мира сего. Явился и новый директор Центрального разведывательного управления Александр Траслоу, только что возвратившийся из Германии.
А он-то ради чего объявился здесь?
Присутствовали также телевизионщики двух из четырех крупнейших американских телевизионных общенациональных компаний, откликающихся на все более или менее значительные события в мире и регулярно показывающие их в программах новостей.
Как же станут реагировать телезрители всего мира, когда увидят на экранах, что нежданный свидетель — не кто иной, как покойный Харрисон Синклер? По-видимому, все просто впадут в транс.
Но даже внезапное появление Синклера будет ничто по сравнению с прямой трансляцией по телевидению сцены, как его убивают.
Когда же он появится?
И откуда?
Как же все-таки мне остановить его, защитить, если я не знаю, когда и из какого входа он появится в зале?
Водитель выкатил из фургона на платформу сзади кресло-каталку и под жалобный вой электропривода опустил платформу на землю, затем он высвободил коляску от зажимов на платформе, помог мне взобраться в нее и покатил к входу, около которого толпились люди. Я расплатился с ним, и он ушел.
Я сразу почувствовал себя беззащитным и уязвимым и не на шутку испугался.
Для Траслоу с его подручными и для нового канцлера Германии на карту было поставлено слишком многое. Рисковать тем, что их разоблачат, они никак не могли, об этом и говорить не приходилось.
Всего два человека — какие-то два жалких маленьких человечка — встали на пути между ними и их замыслами покорения всего мира. Между ними и разделенным на сферы влияния новым миром; между ними и их несметными богатствами в будущем. Не какими-то мизерными пятью или даже десятью миллиардами долларов, а многими сотнями миллиардов долларов.
Так что же по сравнению с этими перспективами значили для них жизни двух профессиональных шпионов: Бенджамина Эллисона и Харрисона Синклера?
Так стоит ли сомневаться, что они не остановятся ни перед чем, чтобы только, как говорят в сфере шпионажа, нейтрализовать нас?
Нет, сомневаться не приходится.
И вот там, в зале, отделенный от толпы, в которой я пока находился, миновав две арки с детекторами металла и две цепи охранников, сидел Александр Траслоу, ожидая начала слушаний и бросая реплики знакомым. Сомнений в том, что его охрана уже расставлена повсюду, нет никаких.
Ну, так где же убийца?
И кто этот убийца?
Мысли галопом неслись в голове. Опознают ли меня, хоть я и принял меры предосторожности и изменил свою внешность?
Разоблачат ли меня?
Вроде бы не должны. Но опасения подчас нерациональны и не поддаются логике.
По всему видно, что я безногий инвалид в кресле-каталке. Я поджал ноги под себя, сложил и по-восточному сел на них. Ширина кресла вполне позволяла проделать это. Балог, этот внимательный и мудрый гример, на скорую руку перекроил и ушил мои брюки, и теперь они выглядели так, словно несчастный инвалид специально переделал их из великолепной костюмной пары. Эффект поддерживал подвернутый плед. Никто и не станет присматриваться к жалкому безногому старику в кресле-каталке.
Волосы у меня стали такими, будто естественно поседели, как и борода, а нанесенные на лицо старческие морщины выглядят так, что и не распознать, что они искусственные, при самом пристальном разглядывании. На руках заметны старческие темно-каштановые пятна. Толстые очки в роговой оправе придавали лицу солидный профессорский вид, вкупе с другими деталями они полностью изменили мое обличье. Балог напрочь отказался добавлять лишние штрихи, и теперь я только радовался его решению. Выглядел я со стороны как бывший дипломат или бизнесмен средней руки, как человек лет под шестьдесят или чуть больше, на которого тяжело прожитые годы наложили свой отпечаток. Как ни разглядывай, на Бенджамина Эллисона я ничуть не походил.
А может, мне это только казалось?
Сделать такую маскировку меня надоумил, разумеется, образ Тоби Томпсона — человека, которого мне больше не придется повстречать, с которым не доведется больше столкнуться лицом к лицу на узкой дорожке. Его убили, но идею он успел подать мне своим примером.
Конечно, инвалид в кресле-каталке привлекает к себе внимание, но в то же время особого интереса к своей личности не возбуждает — таков парадокс человеческого характера. Люди оборачиваются и таращат на него глаза, но тут же отводят взгляд, будто сразу же вспоминают знакомого инвалида в такой же коляске, и им становится не по себе или чувствуют себя неловко, что их застали такими любопытствующими и разглядывающими чужое несчастье. А в результате калека в коляске зачастую остается как бы незамеченным.
Ну я, разумеется, постарался заявиться к началу слушаний как можно позднее, но и не слишком уж поздно. Сидеть в зале чрезмерно долго — опасно, ибо непременно усиливается вероятность, хоть и малая, что тебя в конце концов распознают.
Предпринял я и другие меры предосторожности — этому меня надоумила Молли. Поскольку одним из самых сильных человеческих ощущений являются обонятельные, воспринимаемые человеком зачастую подсознательно, она придумала положить на сиденье в кресло немного какого-то вещества, издающего характерный запах больницы или поликлиники. Такой больничный запах каким-то неуловимым образом еще больше маскировал мою внешность. Идея Молли, по-моему, оказалась просто находкой.
И вот я стоял (вернее, сидел в кресле) среди суетящейся толпы и озирался с видом, приличествующим моему положению инвалида, подыскивая место, где бы поудобнее встать в очередь к входу-в здание. Какая-то пожилая пара жестами пригласила меня встать впереди них. Я подъехал к ним и поблагодарил, встав впереди в очередь.
У входа стоял длинный стол с детекторами металла, которыми ловко орудовали моложавые штатные охранники Капитолия, они же выдавали голубые карточки для прохода тем лицам, которые были в списках приглашенных. Когда подошла моя очередь, я представился доктором Чарльзом Ллойдом из Массачусетской больницы широкого профиля в Бостоне.
Вереницей, один за другим, посетители проходили через детекторный контроль. Как обычно, изредка поднималась ложная тревога. Вот и стоящий передо мной мужчина стал было проходить через детекторную арку, но зазвенел тревожный звонок. Его вежливо попросили вынуть из карманов все ключи и монеты. В техническом описании такой арки, которое любезно разыскал для меня Сиджер, я вычитал, что у детектора металла типа «Сёрч-гейт-III», который как раз и был установлен у входа, самая сильная чувствительность проявляется в центре и там можно уловить наличие нержавеющей стали весом всего 3,7 унции. Помимо этого я предусмотрел, что меры безопасности не ограничатся этим детектором.
Разумеется, кресло-каталка привлечет повышенное внимание охранников. Мне было известно, что Тоби не раз провозил через детекторы металла в аэропортах свой пистолет, просто положив его под себя на сиденье и прикрыв листом свинцовой фольги, а на лист еще накладывал мягкую подушечку. Однако следовать слепо его приему я не осмелился. Скрытый таким образом пистолет легко обнаружить даже при поверхностном досмотре.
Поэтому я встроил свой довольно необычный двухствольный американский пистолет «дерринджер-4» в подлокотник каталки. Так как кругом сталь, обнаружить пистолет детектором просто невозможно. Поэтому, приближаясь к арке с детектором металла, я сохранял спокойствие, будучи уверен, что пистолет не обнаружат. Но сердце мое все же глухо и учащенно стучало в груди, а в ушах этот стук отдавался глухими громовыми раскатами, заглушающими все остальные шумы. От страха со лба моего ручьем стекал по левой брови пот, застилая глаз.
Нет, громовые стуки сердца не услышит никто. А вот внезапно выступившую испарину отчетливо увидят все. Да любой переодетый агент охраны, поднатасканный на обнаружение таких признаков стресса или возбуждения, сразу же возьмет меня на прицел. А с чего бы, дескать, зто такой благообразный с виду джентльмен в инвалидной коляске вдруг ни с того ни с сего начал обливаться потом? В зале народу пока не так много, да и не особенно жарко, даже вот прохладный ветерок обдувает.
Мне крайне необходимо что-то срочно предпринять, чтобы держать себя в руках и контролировать поведение, но я никак не мог успокоиться и приглушить нервное напряжение.
И вот, видя, как капли пота градом катятся по моему лицу, меня поманил жестом молодой чернокожий человек в униформе охранника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
— А я не желаю, чтобы ты шла туда, — говорил я ей на пути в Капитолий. — Пусть подвергается опасности лишь кто-то один из нас.
Она попыталась энергично и пылко протестовать, но я терпеливо объяснял:
— Да даже если бы у тебя изменили внешность, все равно появляться в зале нам обоим слишком рискованно. К посетителям будут приглядываться особенно пристально, и нам никак нельзя, чтобы нас засекли вместе. Будет один — тогда, может, и опознают одного, а если мы будем вдвоем, тогда и вероятность того, что нас засекут, возрастет вдвое. Да и само наше дело требует, чтобы в зале был только один человек.
— Ну а поскольку личность убийцы мы не знаем, то к чему же эта маскировка?
— Могут оказаться и другие люди — работающие на Траслоу или немцы, которых, без сомнения, проинструктируют насчет моего возможного появления. А также люди, которых специально нацелят на то, чтобы опознать и ликвидировать меня, — разъяснял я.
— Ну ладно. Но я все же никак не возьму в толк, почему ты не можешь тайком пронести пистолет на балкон для прессы и поразить оттуда убийцу? Сильно сомневаюсь, чтобы и там был установлен детектор металла.
— Кто знает, может там установили такой на сегодняшний вечер, хотя я тоже сомневаюсь. Но в любом случае, если даже пронесешь туда пистолет — толку от него будет мало. Балкон для прессы находится наверху — слишком далеко от места, где выступают свидетели. Стало быть, и слишком далеко от места, где должен находиться убийца.
— Слишком далеко? — возразила Молли. — Но ты же, Бен, меткий стрелок. Господи, да я же сама стрелок что надо!
— Нет, это не дело, — резко ответил я. — Я непременно должен быть там, вблизи от убийцы, чтобы определить наверняка, что это именно он. Балкон для прессы расположен слишком далеко.
Я все же переспорил Молли, и она нехотя согласилась с моими доводами. В вопросах медицины она, конечно, разбирается лучше меня, но в том, что нам предстояло сделать, — тут уж, извините, верх мой.
Здание Капитолия было все залито светом, его купол ярко сиял в вечерних сумерках. Рабочий день кончился, правительственные служащие спешили по домам; как всегда в это время, на улицах образовались транспортные заторы.
Около Оленьего корпуса собралась порядочная толпа народу: приглашенные, просто зеваки и журналисты. Перед дверью вытянулась змейкой длинная очередь, видимо, люди ждали, когда позволят проходить в зал № 216. Среди них были знаменитые деятели, знакомые этих деятелей и просто те, кто достал входной билет по блату. В толпе находились довольно известные лица, что, собственно, и не удивительно: предстоящие чрезвычайные слушания были своего рода сенсацией в Вашингтоне: чтобы посмотреть их и послушать, в столицу съехались многие ведущие сильные мира сего. Явился и новый директор Центрального разведывательного управления Александр Траслоу, только что возвратившийся из Германии.
А он-то ради чего объявился здесь?
Присутствовали также телевизионщики двух из четырех крупнейших американских телевизионных общенациональных компаний, откликающихся на все более или менее значительные события в мире и регулярно показывающие их в программах новостей.
Как же станут реагировать телезрители всего мира, когда увидят на экранах, что нежданный свидетель — не кто иной, как покойный Харрисон Синклер? По-видимому, все просто впадут в транс.
Но даже внезапное появление Синклера будет ничто по сравнению с прямой трансляцией по телевидению сцены, как его убивают.
Когда же он появится?
И откуда?
Как же все-таки мне остановить его, защитить, если я не знаю, когда и из какого входа он появится в зале?
Водитель выкатил из фургона на платформу сзади кресло-каталку и под жалобный вой электропривода опустил платформу на землю, затем он высвободил коляску от зажимов на платформе, помог мне взобраться в нее и покатил к входу, около которого толпились люди. Я расплатился с ним, и он ушел.
Я сразу почувствовал себя беззащитным и уязвимым и не на шутку испугался.
Для Траслоу с его подручными и для нового канцлера Германии на карту было поставлено слишком многое. Рисковать тем, что их разоблачат, они никак не могли, об этом и говорить не приходилось.
Всего два человека — какие-то два жалких маленьких человечка — встали на пути между ними и их замыслами покорения всего мира. Между ними и разделенным на сферы влияния новым миром; между ними и их несметными богатствами в будущем. Не какими-то мизерными пятью или даже десятью миллиардами долларов, а многими сотнями миллиардов долларов.
Так что же по сравнению с этими перспективами значили для них жизни двух профессиональных шпионов: Бенджамина Эллисона и Харрисона Синклера?
Так стоит ли сомневаться, что они не остановятся ни перед чем, чтобы только, как говорят в сфере шпионажа, нейтрализовать нас?
Нет, сомневаться не приходится.
И вот там, в зале, отделенный от толпы, в которой я пока находился, миновав две арки с детекторами металла и две цепи охранников, сидел Александр Траслоу, ожидая начала слушаний и бросая реплики знакомым. Сомнений в том, что его охрана уже расставлена повсюду, нет никаких.
Ну, так где же убийца?
И кто этот убийца?
Мысли галопом неслись в голове. Опознают ли меня, хоть я и принял меры предосторожности и изменил свою внешность?
Разоблачат ли меня?
Вроде бы не должны. Но опасения подчас нерациональны и не поддаются логике.
По всему видно, что я безногий инвалид в кресле-каталке. Я поджал ноги под себя, сложил и по-восточному сел на них. Ширина кресла вполне позволяла проделать это. Балог, этот внимательный и мудрый гример, на скорую руку перекроил и ушил мои брюки, и теперь они выглядели так, словно несчастный инвалид специально переделал их из великолепной костюмной пары. Эффект поддерживал подвернутый плед. Никто и не станет присматриваться к жалкому безногому старику в кресле-каталке.
Волосы у меня стали такими, будто естественно поседели, как и борода, а нанесенные на лицо старческие морщины выглядят так, что и не распознать, что они искусственные, при самом пристальном разглядывании. На руках заметны старческие темно-каштановые пятна. Толстые очки в роговой оправе придавали лицу солидный профессорский вид, вкупе с другими деталями они полностью изменили мое обличье. Балог напрочь отказался добавлять лишние штрихи, и теперь я только радовался его решению. Выглядел я со стороны как бывший дипломат или бизнесмен средней руки, как человек лет под шестьдесят или чуть больше, на которого тяжело прожитые годы наложили свой отпечаток. Как ни разглядывай, на Бенджамина Эллисона я ничуть не походил.
А может, мне это только казалось?
Сделать такую маскировку меня надоумил, разумеется, образ Тоби Томпсона — человека, которого мне больше не придется повстречать, с которым не доведется больше столкнуться лицом к лицу на узкой дорожке. Его убили, но идею он успел подать мне своим примером.
Конечно, инвалид в кресле-каталке привлекает к себе внимание, но в то же время особого интереса к своей личности не возбуждает — таков парадокс человеческого характера. Люди оборачиваются и таращат на него глаза, но тут же отводят взгляд, будто сразу же вспоминают знакомого инвалида в такой же коляске, и им становится не по себе или чувствуют себя неловко, что их застали такими любопытствующими и разглядывающими чужое несчастье. А в результате калека в коляске зачастую остается как бы незамеченным.
Ну я, разумеется, постарался заявиться к началу слушаний как можно позднее, но и не слишком уж поздно. Сидеть в зале чрезмерно долго — опасно, ибо непременно усиливается вероятность, хоть и малая, что тебя в конце концов распознают.
Предпринял я и другие меры предосторожности — этому меня надоумила Молли. Поскольку одним из самых сильных человеческих ощущений являются обонятельные, воспринимаемые человеком зачастую подсознательно, она придумала положить на сиденье в кресло немного какого-то вещества, издающего характерный запах больницы или поликлиники. Такой больничный запах каким-то неуловимым образом еще больше маскировал мою внешность. Идея Молли, по-моему, оказалась просто находкой.
И вот я стоял (вернее, сидел в кресле) среди суетящейся толпы и озирался с видом, приличествующим моему положению инвалида, подыскивая место, где бы поудобнее встать в очередь к входу-в здание. Какая-то пожилая пара жестами пригласила меня встать впереди них. Я подъехал к ним и поблагодарил, встав впереди в очередь.
У входа стоял длинный стол с детекторами металла, которыми ловко орудовали моложавые штатные охранники Капитолия, они же выдавали голубые карточки для прохода тем лицам, которые были в списках приглашенных. Когда подошла моя очередь, я представился доктором Чарльзом Ллойдом из Массачусетской больницы широкого профиля в Бостоне.
Вереницей, один за другим, посетители проходили через детекторный контроль. Как обычно, изредка поднималась ложная тревога. Вот и стоящий передо мной мужчина стал было проходить через детекторную арку, но зазвенел тревожный звонок. Его вежливо попросили вынуть из карманов все ключи и монеты. В техническом описании такой арки, которое любезно разыскал для меня Сиджер, я вычитал, что у детектора металла типа «Сёрч-гейт-III», который как раз и был установлен у входа, самая сильная чувствительность проявляется в центре и там можно уловить наличие нержавеющей стали весом всего 3,7 унции. Помимо этого я предусмотрел, что меры безопасности не ограничатся этим детектором.
Разумеется, кресло-каталка привлечет повышенное внимание охранников. Мне было известно, что Тоби не раз провозил через детекторы металла в аэропортах свой пистолет, просто положив его под себя на сиденье и прикрыв листом свинцовой фольги, а на лист еще накладывал мягкую подушечку. Однако следовать слепо его приему я не осмелился. Скрытый таким образом пистолет легко обнаружить даже при поверхностном досмотре.
Поэтому я встроил свой довольно необычный двухствольный американский пистолет «дерринджер-4» в подлокотник каталки. Так как кругом сталь, обнаружить пистолет детектором просто невозможно. Поэтому, приближаясь к арке с детектором металла, я сохранял спокойствие, будучи уверен, что пистолет не обнаружат. Но сердце мое все же глухо и учащенно стучало в груди, а в ушах этот стук отдавался глухими громовыми раскатами, заглушающими все остальные шумы. От страха со лба моего ручьем стекал по левой брови пот, застилая глаз.
Нет, громовые стуки сердца не услышит никто. А вот внезапно выступившую испарину отчетливо увидят все. Да любой переодетый агент охраны, поднатасканный на обнаружение таких признаков стресса или возбуждения, сразу же возьмет меня на прицел. А с чего бы, дескать, зто такой благообразный с виду джентльмен в инвалидной коляске вдруг ни с того ни с сего начал обливаться потом? В зале народу пока не так много, да и не особенно жарко, даже вот прохладный ветерок обдувает.
Мне крайне необходимо что-то срочно предпринять, чтобы держать себя в руках и контролировать поведение, но я никак не мог успокоиться и приглушить нервное напряжение.
И вот, видя, как капли пота градом катятся по моему лицу, меня поманил жестом молодой чернокожий человек в униформе охранника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83