– Выкладывай, – хмуро сказал Макс.
– Она знает. – Вадик вместе с камерой повернулся ко мне. Можно только представить себе, как я буду выглядеть на пленке! – Она знает… Мы говорили об этом. Об американской действующей тюрьме для туристов… Может быть, нам тоже решили устроить что-то вроде этого… Экстремальный тур, экстремальный вид охоты… Вы же имели на руках путевки, значит, согласились с их условиями… Пошевелите мозгами. Все так и выходит. Это игра. Обыкновенная игра. И весь набор к игре: страшилки, пугачки для нервных “новых русских”. Так бы и тряслись, здесь сидя, если бы… Если бы не я.
Все недоверчиво засмеялись. Даже запуганный обстоятельствами Альберт Бенедиктович позволил себе хихикнуть.
По лицу Макса пробежала тень: он не мог смириться с тем, что какой-то болван оператор попытался проанализировать то, что пока еще никому не удавалось проанализировать. Никому за сегодняшний длинный день.
– Во всяком случае, это хоть какое-то объяснение, – задумчиво сказал Антон. – Какое-то реальное объяснение. Его можно взять за рабочую гипотезу. Почему нет?
– Ну, хорошо. А что дальше? – Филипп обратился к Вадику. За ним повернули головы и все остальные.
– Не знаю, – просто сказал Вадик. – Поживем – увидим. Или в газетке почитаем. Хорошо, что некоторые из нас владеют иностранными языками…
И он многозначительно посмотрел на Макса, который все еще изучал английскую статью.
– Подождите, тут еще кое-что написано… Сразу не понял, подзабыл английский-то…
– Ну, давайте, что там еще? – нетерпеливо сказал Антон.
– Сейчас… Попробую адекватно перевести… Ага! “К сожалению, с самого начала корабль преследовали неудачи… Была утеряна связь…” Вот! “А в ночь на двадцать шестое, как нам сообщил капитан корабля, с судна бесследно исчез преподобный сэр Оливер Бейли, глава…”
– Ну, все, хватит! – Альберт Бенедиктович зажал руками мясистые уши. – Хватит!
– Ладно. – Макс спокойно сложил подметный листок вчетверо. – Хватит так хватит.
– Ночь на двадцать шестое, – заметил Муха. – Это как раз сегодня.
И обвел всех нестерпимо блестящим взглядом:
– Ну, признавайтесь, кто хочет быть преподобным сэром Оливером Бейли!
– Поживем – увидим, – сказал сразу погрустневший Вадик и опустил камеру. Перспектива стать пропавшим Оливером Бейли не прельщала никого.
– Мне плевать на все ваши размышления, – сказал Макс. – Считайте, что это игра или все, что угодно. Вот только корабль – это не игрушка. Его жизнедеятельность необходимо поддерживать, иначе мы все здесь загнемся до конца первого тайма… Или чего там еще? Поэтому, как единственный среди вас профессионал, я назначаю корабельные вахты: на центральном пульте управления, при двигателях, в рубке… Пока хватит. У котлов добровольцы уже появились, как я понимаю.
– Верно понимаете, господин капитан “Эскалибура”, – отозвался Муха.
– Значит, так. Первые вахты по два человека, по четыре часа – на капитанском мостике и на центральном посту управления. С полуночи до четырех утра, с четырех до восьми и так далее… Порядок нужно поддерживать, иначе корабль перестанет быть кораблем.
– Интересно, как вы собираетесь назначать людей? – спросил Альберт Бенедиктович. – Спички, что ли, тянуть будем?
– Необязательно.
Я вспомнила капитанский мостик, величественную картину замерзшего моря, замерзшие приборы, флаг – “Вы идете к опасности”… Быть может, если я буду в рубке, то приду к опасности быстрее. Опасность всегда приятнее неизвестности…
– Если позволите, Макс, я возьму на себя первую вахту в рубке.
– Вообще-то, у нас достаточное количество мужчин…
– Если есть волонтеры, почему бы не удовлетворить их страстное желание? – Альберт Бенедиктович нервно затряс ногой.
– Хорошо, – согласился Макс.
– Я тоже… Если вы не возражаете. – Конечно же, это был Антон. – Я тоже согласен на дежурство в рубке.
– Ладно. Вы двое. – Макс удовлетворенно почесал шрам. – С двенадцати часов можете заступать.
– Теперь самое ответственное – двигатели. Первым буду я. И мне нужен еще один человек. – Обведя всех взглядом, он остановился на Лаккае. – Вот вы, господин политик.
– Почему я?
– Хорошо, не вы. Тогда кто?
– Испугались, батенька? – Наконец-то и губернатор Распопов, почувствовавший себя в безопасности, получил возможность отыграться. – Да, это вам не языком молотить по предвыборным урнам… Не бюллетенчики опускать…
– Хорошо, – сдался Лаккай, только для того, чтобы не слушать нападок своего идейного противника. – Я согласен…
Вот только взгляд его застыл, и на секунду показалось, что он смотрит куда-то внутрь себя.
* * *
– Давайте не включать света, – попросил Антон. Собственно, и просить было не нужно.
Только отсюда, из темноты капитанского мостика, ночное море представало во всем своем необузданном и диком величии. Еще вечером Макс, по настоятельной просьбе всех посвященных, снял этот дурацкий флажок “Вы идете к опасности”. Напоминание исчезло, и опасность исчезла вместе с напоминанием… Остаток дня был наполнен каким-то лихорадочным весельем: все легко приняли завиральную теорию Вадика и вовсю ее комментировали. Было еще несколько комментариев, в основном выше шестнадцати градусов. Только деликатная Аника ограничилась девятиградусным вином. Муха, поставивший себе такую русскую цель споить швейцарку, практически не отходил от нее. То же самое можно было сказать и о муже Аники. Измученный неуловимым призраком шантажа, он был вынужден крейсировать между Мухой и Аникой, пристально следя за их разговорами. Несколько дней такой вот слежки, лениво думала я, и ты можешь тронуться мозгами, несчастный Андре.
В конце вечера подвыпивший Муха вылез на стойку и провозгласил тост за пустой корабль и его хозяев. Новых хозяев. По своду морских правил, если судно брошено командой, то его хозяином автоматически становится тот, кто это судно найдет и приведет в ближайший порт.
– А что? – вещал Муха, обливая шампанским всех желающих. – Япония здесь недалеко, приведем суденышко куда-нибудь в Саппоро и продадим япошкам на металлолом. А денежки поделим. Как вам такая идея, а?
Идея была воспринята с энтузиазмом, никто уже не думал о преподобном сэре Оливере Бейли, о газетном листке с английским тезкой “Эскалибура”, о фотографии капитана, датированной 1929 годом.
– Отличная мысль! – воодушевился слетевший с катушек и выпивший больше всех джина хоккеист Витя Мещеряков. – Только как денежки будем делить? И сколько они запросят?..
– Не пойдет. – Макс, которому нужно было через час заступать на вахту вместе с Арсеном Лаккаем, был одним из немногих трезвенников в кают-компании. – Судно не брошено командой, так как я сам являюсь членом команды. И по закону этот корабль принадлежит мне. Только мне. Пассажиры в расчет не берутся.
– И сколько же за него можно отхватить? – поинтересовался Муха.
Макс произвел в уме некоторые подсчеты:
– Если со всей электронной начинкой, учитывая ремонт и все такое… Три миллиона долларов, как минимум…
– Да вы миллионер, роднуля! Добро пожаловать в клуб долларовых миллионеров. У нас их здесь наверняка с пяток наберется! Вы как думаете?
Макс не думал никак. Похоже, что три миллиона долларов расшевелили его воображение. Несколько минут он мрачно сидел в углу кают-компании, а потом ушел, бросив на ходу Лаккаю, что ждет его на центральном пульте управления через полтора часа. Следом за Максом ушла и Карпик, послав мне на прощание воздушный поцелуй. Я догнала ее уже в коридоре.
– Карпик! Я прошу тебя, не ходи одна. Пожалуйста… Мало ли. Пока ничего не ясно.
– Почему не ясно? Все ясно. Твой дурак Вадик все так здорово объяснил…
– Ну, раз он так здорово все объяснил, значит, он уже не дурак, верно?
– Ну, не знаю… Я пойду спать…
Я представила, как Карпик возвращается к себе в каюту, покинутую отцом ради женщины, которая ей ненавистна. Маленькая хрупкая Карпик, с маленькими хрупкими плечами, трогательно-некрасивая…
– Если хочешь, можешь заночевать у меня в каюте. Мы сейчас пойдем туда, посидим с тобой… Я подожду, пока ты заснешь…
– Не надо. Я пойду к себе.
– Ты правда не боишься?
– Я боюсь, – серьезно сказала она. – Только я боюсь того, чего и вправду надо бояться. Это вы не боитесь того, чего надо бояться…
– Вы? – Я так и не уловила смысла в бессвязной речи Карпика.
– Вы – взрослые…
– Взрослые бывают разными, Карпик.
– Да, я знаю. Ты не такая. Ты совсем другая… Я тебя люблю. И хочу, чтобы ты осталась с нами…
Я обняла девочку за плечи и услышала, как бешено колотится ее сердечко.
– В качестве кого, Карпик? Она молчала.
– Это невозможно… Я не могу остаться с вами. Но твоим другом я буду всегда, слышишь?
– Ты ему нравишься, правда?
– Кому?
– Этому дрянскому Антону. Гад!
– Зачем ты так, Карпик? Доктор – очень милый человек…
– Да, я знаю… Прости меня. Спокойной ночи, Ева.
– Спокойной ночи, Карпик. Закрывайся хорошенько.
– Да… – Она молча выскользнула из моих объятий и побрела по коридору, маленькая и несчастная.
У самой двери в кают-компанию, повинуясь какому-то импульсу, я оглянулась. Карпик благополучно прошла мимо своей каюты. Каюты номер двенадцать. Или мне это только показалось? Или она действительно направилась в сторону каюты Клио – туда, где сейчас находится ее отец. Похоже, этих двоих действительно изранила смертельная страсть… Только один раз Сокольников воровато выскочил за бутербродами и воровато попросил меня, чтобы я приглядела за дочкой… Должно быть, он и взял боцманский ключ, чтобы маленькая бестия, со свойственной ей безудержной бесцеремонностью, не открыла этим ключом двери Клио в самый неподходящий момент…
Именно так, безудержная бесцеремонность, бедная Карпик. Я с трудом подавила в себе желание броситься за ней. В конце концов, она справится со всем сама, упрямая девчонка….
* * *
… – Давайте не будем включать света, – попросил Антон. Собственно, и просить было не нужно.
– Давайте.
– Море во льдах выглядит романтично, вы не находите?
– Пожалуй. Который час? Антон посмотрел на часы:
– Половина второго. Половина второго, а мы с вами не обменялись и десятью предложениями.
– Остается еще два с половиной часа.
– Надеюсь, они будут более продуктивными.
– Может быть.
– Что вы думаете обо всем об этом?
– Сейчас – ничего.
– Вы считаете, что ваш… м-м… Ваш приятель, этот Вадик… Что он прав?
– Я не знаю. Но лучше хоть какое-то объяснение, пусть самое не правдоподобное, чем отсутствие всякого объяснения.
– Возможно, вы и правы… Но если это игра – то очень дорогостоящая игра. Одна эвакуация команды чего бы стоила.
Я улыбнулась:
– Видите, вот и вы втянулись в нее, приняли ее условия.
– Бог с ней, не хочу даже говорить об этом.
– Тогда о чем же вы хотите говорить?
– О вас…
– Обо мне?
– О чем же еще можно говорить в тихую лунную ночь? – По всем правилам необязательного корабельного флирта он должен придвинуться ко мне на максимально возможное расстояние, попытаться запустить лапу мне под свитер и…
Но он не сделал этого. Наоборот, отошел к широким окнам. Теперь я хорошо видела его силуэт на фоне черного неба и льдов, мерцающих изнутри каким-то ирреальным, никогда не виденным мной светом. Силуэт, который не способен заставить сердце биться сильнее. Этот тип мужчины совершенно мне противопоказан: почти квадратная фигура (смешно вспомнить, что я приняла его за “братка” в нашу первую встречу), по-мальчишески круглая заросшая голова, короткая основательная шея… Пожалуй, он соответствует своей фамилии – Улманис – хуторянин-латыш, да и только. Нейрохирург, кто бы мог подумать, ему нужно возить сено в августе, копать картошку в начале сентября и всю зиму делать детей. С такой же непритязательной хуторянкой, как и он сам…
Интересно, почему же все-таки мое сердце бьется сильнее?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59