На их предложение откликнулся только Витя Мещеряков. Как оказалось, клюшкой он орудовал намного лучше, чем кием, и потому в первый же час спустил пятьсот долларов. Плюнув на такое разорительное мероприятие, он отправился к себе в каюту спать, хотя еще не было и девяти вечера.
С наступлением сумерек напряжение начало возрастать. День, при свете которого все выглядело нестрашным и почти комичным, закончился. Антон, в отсутствие Макса считавший себя ответственным за пассажиров, собственноручно задраил люки на кормовую и носовую палубы, чтобы ничто извне не могло проникнуть на “Эскалибур”. Тщетная предосторожность, думала я. Если зло и существует, то оно кроется не снаружи, а внутри. Может быть, в нас самих. От этих мыслей у меня разболелась голова, даже коньяк не помог, я продулась в бридж, которому на скорую руку обучила меня Аника, – и перестала быть для нее ценным партнером. Я уступила свое место Распопову, и теперь они играли вчетвером: Аника, ее муж Андрей, Распопов и Борис Иванович.
Распопов, лишившись своего антагониста, сразу же погрустнел, потерял лоск и больше не вспоминал брошенную на произвол судьбы область. Похоже, они с Лаккаем составляли великолепную пару цирковых клоунов: рыжего и белого… Белый исчез. Или Лаккай был рыжим?
Постоянно потеющий Альберт Бенедиктович ошивался вокруг бильярдного стола, стараясь не отходить от Антона больше чем на полметра. По его настоянию Антон закрыл три иллюминатора бильярдной еще и “броняшками” – специальными железными герметическими заслонками.
– Я дичью быть не собираюсь, – тряся бородой, заявил Альберт Бенедиктович. – А вдруг “им” придет в голову в иллюминатор пульнуть… Куда вы, Антон?
– Мне нужно выйти, – сказал Антон, направляясь к двери.
– Как это выйти… Вы же обещали… Скоро десять, а вы выйти решили!
– Скажите об этом моему мочевому пузырю, – бросил нейрохирург яростным шепотом, который был слышен в каждом уголке кают-компании.
– Я с вами…
– Не валяйте дурака. Оставайтесь со всеми… Филя за вами присмотрит.
– Я вам доверяю…
– Я приду через пять минут… – Антон махнул рукой и вышел.
Адвокат засопел. Чтобы быть совсем уж уверенным в своей безопасности, он весь вечер старался вообще не подходить к иллюминаторам и, если бы это было возможно, приковал бы себя наручниками либо к Антону, либо к Филе. Все это вызывало незлобивые подначивания, впрочем, довольно нервные. Около десяти, когда Антон был уже на месте и адвокат снова прилип к нему как банный лист к заднице, к Альберту Бенедиктовичу подплыл Муха и протянул ему поднос:
– Меню, пожалуйста, дорогуша!
На подносе лежал злополучный листок из судового журнала, – Муха сохранил его. При виде листка Альберта Бенедиктовича передернуло, борода немедленно задралась вверх, а лысина покрылась испариной.
– Очень остроумно, молодой человек!
– А нам больше ничего не остается делать, как упражняться в остроумии. Вы не находите?
– Я нахожу вас бестактным паршивцем.
– Ну, вы тоже не в моем вкусе, роднуля, – сказал напоследок Муха, но от адвоката все-таки отвязался.
До десяти вечера все напряженно молчали. Никто не верил в написанное на листке из старого судового журнала, и все-таки, все-таки… Я как приклеенная следила за большими часами (вчера они тоже остановились на двенадцати, и Муха специально подвел их, подтянув гири и качнув маятник). И все время натыкалась еще на чьи-то взгляды. Особенно преуспел в этом Альберт Бенедиктович. Стараясь не отходить от Антона и Фили далеко, он пожирал тусклый циферблат глазами.
Еще никогда стрелки не ползли так медленно.
Муху эта ситуация скорее забавляла:
– Да вы так не переживайте, а то и вправду богу душу отдадите ровно в десять. По причине апоплексического удара…
Адвокат засопел, как стреноженный кабан, но ничего не ответил.
Наконец часы пробили десять. С каждым глухим ударом напряжение нарастало, достигло пика на девятом ударе и сразу же сошло на нет на десятом.
Ничего не произошло.
Альберт Бенедиктович ощупал себя и радостно засмеялся.
– Я-жив-я-жив-я-жив, – запричитал он, а потом исполнил вокруг бильярдного стола некое подобие сарабанды. – Я жив, слава тебе господи… Фу-у, ну и натерпелся! В жизни ничего подобного не испытывал. Приеду – обязательно все это запишу… Теперь-то я точно знаю, что чувствует приговоренный к смерти…
– Вот видите, Альберт Бенедиктович, наше путешествие оказалось полезным, кто будет отрицать, что опасность бодрит и держит организм в постоянном напряжении. Разве кто-нибудь будет это отрицать? Незабываемые впечатления, правда? – снова вылез Вадик. Пожалуй, сторонников у него прибавилось.
– Хорошо, – хмуро сказал губернатор Распопов, только что пасанувший с двумя трефами. – Тогда где все-таки Лаккай? Никто нам так и не объяснил его исчезновение. А между тем прошли почти сутки…
– Да вы, я смотрю, скучаете без него, Николай Иванович, – проницательно заметил вернувшийся к жизни адвокат. – Я думаю, со временем все выяснится.
– Но этот матрос…
– Этому матросу нельзя доверять. Ведь нет никаких свидетелей. А все эти байки о сверхъестественных силах оставьте на его совести… Нужно подождать.
– Сколько? – вполне серьезно спросил Распопов.
– Даже в розыск так быстро не объявляют, Николай Иванович… – блеснул Альберт Бенедиктович своими профессиональными знаниями.
– Да, – подтвердил Вадик. – Всему свое время!
Пожелтевшая страничка из судового журнала казалась теперь всего лишь жалкой бумажкой, наваждение рассеялось, и окончательно осмелевший адвокат протянул за ней пухлую руку:
– Если вы не возражаете, я оставлю ее у себя… Как трофей, так сказать. Как осколок снаряда, который чуть меня не укокошил…
– Берите, берите, Альберт Бенедиктович, – сразу же согласился Муха. – И давайте выпьем по поводу вашего счастливого избавления. Возвращения, так сказать, в строй живых и невредимых.
– Отличная мысль, молодой человек! – Адвоката несло. – Кстати, у меня возникла блестящая мысль: давайте все сейчас отправимся на палубу, под звезды, к морю, ко льдам! Мухамеджан, голубчик, у нас есть еще шампанское?
– Можно принять из него ванну, если желаете, – улыбнулся Муха.
– Тогда идемте!
Мысль адвоката понравилась всем: почему бы не вспрыснуть столь радостное событие, качели жизни на “Эскалибуре” исправно раскачивались от страха к наслаждению и обратно. Вот все и стало на свои места, думала я, действительно, незабываемая поездка.
– Ну, как тебе тревеллинг? – спросил меня Вадик.
– Это не тревеллинг, это хеппенинг какой-то, – сказала я. – Инсталляция. Парад-алле. Театр перед микрофоном…
– А я что говорил!..
Первая партия пассажиров потянулась к выходу и прямо в дверях столкнулась с Сокольниковым. Он был в джинсах и наспех наброшенной на плечи рубахе. Только что из койки вылез, неприязненно подумала я, хорошо еще, что не в набедренной повязке, только и знает, что за жратвой и выпивкой шастать, можно представить, какой свинарник они развели в каюте…
– Вы не видели Клио? – спросил Сокольников ревнивым голосом.
– Клио? – удивился Муха. – Она сюда даже не заходила.
– Как не заходила? – теперь уже удивился банкир.
– Ее не было, – подтвердил Антон.
– Она же сказала мне, что пошла взять что-нибудь выпить… Она сказала…
Адвокат за спиной Антона судорожно вздохнул и выронил на пол бутылку шампанского. В бильярдной повисла угрожающая тишина.
– Она сказала, что сейчас придет, – беспомощно повторял Сокольников. – Здесь и идти-то две минуты. Где она?
– Успокойтесь, Валерий Адамович… Ее здесь не было.
– Этого не может быть… Она сказала… А где моя дочь?
– Она у Макса. Ему сегодня пробили голову…
– Плевать мне на голову какого-то Макса… Где Клио, черт возьми?
– Предлагаю пойти ее поискать, – неуверенно сказал Филипп. – Может быть, она спустилась к девочке…
– Да они терпеть друг друга не могут! Где Клио?
– Пойдемте поищем.
Часы за моей спиной пробили половину одиннадцатого. Этот тяжелый глухой звук показался мне набатом. Я оказалась свободной от тяжелого липкого страха только на полчаса… Должно быть, другие чувствовали то же самое.
– Я спущусь к Максу, приведу Карпика, – сказала я, едва ворочая непослушным языком. Сокольников не удостоил меня даже взглядом. Он судорожно заправил рубашку в джинсы: его лицо выражало решимость найти Клио во что бы то ни стало.
Все остальные отправились на поиски певицы. Я малодушно отказалась принимать в них участие, как только увидела всклокоченного Сокольникова на пороге бильярдной. Моя собственная интуиция, эта продажная девка, чьими услугами я всегда пользовалась бесплатно, шептала мне: не ходи, не ходи, не ходи. И я не пошла.
Я не пошла только потому, что не хотела быть первой, кто найдет Клио….
Стараясь ничего не видеть и не слышать, я с трудом добралась до каюты Макса на матросской палубе и заколотила в двери как бешеная. Спустя несколько секунд дверь открылась. На пороге стояла Карпик.
– Что случилось? – Видимо, в каюте было слишком жарко, и на лице девочки, обычно бледном, сиял легкий румянец.
– Почему ты не спрашиваешь – “кто”, почему ты открываешь просто так?
– Я ненавижу спрашивать “кто”, еще могут подумать, что я боюсь, что я трусиха…
– Ты не понимаешь… Клио нет здесь?
Лицо Карпика исказила гримаска отвращения:
– А почему она должна быть здесь?
– Ну, не знаю… Она куда-то пропала.
– Поищите ее у моего папочки, – с ненавистью сказала девочка.
– В том-то и дело, что ее там нет. Он сам ее ищет…
– Ну, не знаю. Здесь ее не было.
– А Макс?
– Макс спит. – Карпик посторонилась, пропуская меня в каюту. Только теперь я заметила, что Карпик одета в огромную тельняшку с закатанными рукавами. Наверняка это тельняшка Макса.
– В чем это ты? – спросила я, хотя прекрасно видела – в чем.
– Это Макс мне подарил. На память об “Эскалибуре”.
– Ладно. Стало быть, Макс спит…
– Твой доктор сказал, чтобы он не вставал без надобности. У него может быть сотрясение…
– Да-да, я знаю. Макс спит, а ты что делаешь?
– Ничего. Просто сижу. Смотрю на него. Читаю.
Интересно, что может читать интеллектуалка Карпик у Макса? Уж не захватанный ли “Плейбой”? Или другую литературку подобного рода. Во всяком случае, среди наклеенных на стены голых девиц она чувствует себя вполне комфортно…
– Хочешь кофе? – по-хозяйски спросила Карпик.
– Нет, спасибо. Тебе здесь не страшно?
– С Максом не страшно. И с тобой не страшно…
– Да…
Странно, но в каюте, освященной присутствием Макса, наша тонкая, почти эфемерная связь с Карпиком ослабевала, как будто бы в дело вступали другие, гораздо более сильные биополя. Или скорее биополе. Это биополе принадлежало Максу, его шраму на щеке, его спокойной уверенности, его брутальной силе, его угольным ресницам.
Барышня и хулиган, ничего не поделаешь, вот только у Карпика есть преимущество перед другими женщинами: она слишком мала для любви. И потому застрахована от того, чтобы быть изгнанной из утреннего матросского рая в портовом борделе, – “Слушай, забыл, как тебя зовут…”.
– Он долго спит?
– Часа два, – Карпик пошевелила губами.
– Пора его будить.
– Зачем?
– Клио пропала.
– Как – пропала? – На лице Карпика не дрогнул ни один мускул.
– Ее нигде нет. Все ее ищут, а ее нигде нет…
– Ну, не знаю.
– Давай-ка его разбудим, девочка. Карпик молчала.
– Он единственный, кто знает корабль. Кто знает, где искать.
– Ну, хорошо… – Карпик подошла к койке и легонько потрясла Макса за плечо. – Вставай, Макс…
На то, чтобы разбудить механика, ушло несколько минут. Наконец он проснулся, сел в кровати и потряс головой. И только потом увидел меня.
– Что случилось? – спросил он.
– Разве что-то случилось? – Эта фраза сорвалась с моих губ случайно, но почему-то смутила Макса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
С наступлением сумерек напряжение начало возрастать. День, при свете которого все выглядело нестрашным и почти комичным, закончился. Антон, в отсутствие Макса считавший себя ответственным за пассажиров, собственноручно задраил люки на кормовую и носовую палубы, чтобы ничто извне не могло проникнуть на “Эскалибур”. Тщетная предосторожность, думала я. Если зло и существует, то оно кроется не снаружи, а внутри. Может быть, в нас самих. От этих мыслей у меня разболелась голова, даже коньяк не помог, я продулась в бридж, которому на скорую руку обучила меня Аника, – и перестала быть для нее ценным партнером. Я уступила свое место Распопову, и теперь они играли вчетвером: Аника, ее муж Андрей, Распопов и Борис Иванович.
Распопов, лишившись своего антагониста, сразу же погрустнел, потерял лоск и больше не вспоминал брошенную на произвол судьбы область. Похоже, они с Лаккаем составляли великолепную пару цирковых клоунов: рыжего и белого… Белый исчез. Или Лаккай был рыжим?
Постоянно потеющий Альберт Бенедиктович ошивался вокруг бильярдного стола, стараясь не отходить от Антона больше чем на полметра. По его настоянию Антон закрыл три иллюминатора бильярдной еще и “броняшками” – специальными железными герметическими заслонками.
– Я дичью быть не собираюсь, – тряся бородой, заявил Альберт Бенедиктович. – А вдруг “им” придет в голову в иллюминатор пульнуть… Куда вы, Антон?
– Мне нужно выйти, – сказал Антон, направляясь к двери.
– Как это выйти… Вы же обещали… Скоро десять, а вы выйти решили!
– Скажите об этом моему мочевому пузырю, – бросил нейрохирург яростным шепотом, который был слышен в каждом уголке кают-компании.
– Я с вами…
– Не валяйте дурака. Оставайтесь со всеми… Филя за вами присмотрит.
– Я вам доверяю…
– Я приду через пять минут… – Антон махнул рукой и вышел.
Адвокат засопел. Чтобы быть совсем уж уверенным в своей безопасности, он весь вечер старался вообще не подходить к иллюминаторам и, если бы это было возможно, приковал бы себя наручниками либо к Антону, либо к Филе. Все это вызывало незлобивые подначивания, впрочем, довольно нервные. Около десяти, когда Антон был уже на месте и адвокат снова прилип к нему как банный лист к заднице, к Альберту Бенедиктовичу подплыл Муха и протянул ему поднос:
– Меню, пожалуйста, дорогуша!
На подносе лежал злополучный листок из судового журнала, – Муха сохранил его. При виде листка Альберта Бенедиктовича передернуло, борода немедленно задралась вверх, а лысина покрылась испариной.
– Очень остроумно, молодой человек!
– А нам больше ничего не остается делать, как упражняться в остроумии. Вы не находите?
– Я нахожу вас бестактным паршивцем.
– Ну, вы тоже не в моем вкусе, роднуля, – сказал напоследок Муха, но от адвоката все-таки отвязался.
До десяти вечера все напряженно молчали. Никто не верил в написанное на листке из старого судового журнала, и все-таки, все-таки… Я как приклеенная следила за большими часами (вчера они тоже остановились на двенадцати, и Муха специально подвел их, подтянув гири и качнув маятник). И все время натыкалась еще на чьи-то взгляды. Особенно преуспел в этом Альберт Бенедиктович. Стараясь не отходить от Антона и Фили далеко, он пожирал тусклый циферблат глазами.
Еще никогда стрелки не ползли так медленно.
Муху эта ситуация скорее забавляла:
– Да вы так не переживайте, а то и вправду богу душу отдадите ровно в десять. По причине апоплексического удара…
Адвокат засопел, как стреноженный кабан, но ничего не ответил.
Наконец часы пробили десять. С каждым глухим ударом напряжение нарастало, достигло пика на девятом ударе и сразу же сошло на нет на десятом.
Ничего не произошло.
Альберт Бенедиктович ощупал себя и радостно засмеялся.
– Я-жив-я-жив-я-жив, – запричитал он, а потом исполнил вокруг бильярдного стола некое подобие сарабанды. – Я жив, слава тебе господи… Фу-у, ну и натерпелся! В жизни ничего подобного не испытывал. Приеду – обязательно все это запишу… Теперь-то я точно знаю, что чувствует приговоренный к смерти…
– Вот видите, Альберт Бенедиктович, наше путешествие оказалось полезным, кто будет отрицать, что опасность бодрит и держит организм в постоянном напряжении. Разве кто-нибудь будет это отрицать? Незабываемые впечатления, правда? – снова вылез Вадик. Пожалуй, сторонников у него прибавилось.
– Хорошо, – хмуро сказал губернатор Распопов, только что пасанувший с двумя трефами. – Тогда где все-таки Лаккай? Никто нам так и не объяснил его исчезновение. А между тем прошли почти сутки…
– Да вы, я смотрю, скучаете без него, Николай Иванович, – проницательно заметил вернувшийся к жизни адвокат. – Я думаю, со временем все выяснится.
– Но этот матрос…
– Этому матросу нельзя доверять. Ведь нет никаких свидетелей. А все эти байки о сверхъестественных силах оставьте на его совести… Нужно подождать.
– Сколько? – вполне серьезно спросил Распопов.
– Даже в розыск так быстро не объявляют, Николай Иванович… – блеснул Альберт Бенедиктович своими профессиональными знаниями.
– Да, – подтвердил Вадик. – Всему свое время!
Пожелтевшая страничка из судового журнала казалась теперь всего лишь жалкой бумажкой, наваждение рассеялось, и окончательно осмелевший адвокат протянул за ней пухлую руку:
– Если вы не возражаете, я оставлю ее у себя… Как трофей, так сказать. Как осколок снаряда, который чуть меня не укокошил…
– Берите, берите, Альберт Бенедиктович, – сразу же согласился Муха. – И давайте выпьем по поводу вашего счастливого избавления. Возвращения, так сказать, в строй живых и невредимых.
– Отличная мысль, молодой человек! – Адвоката несло. – Кстати, у меня возникла блестящая мысль: давайте все сейчас отправимся на палубу, под звезды, к морю, ко льдам! Мухамеджан, голубчик, у нас есть еще шампанское?
– Можно принять из него ванну, если желаете, – улыбнулся Муха.
– Тогда идемте!
Мысль адвоката понравилась всем: почему бы не вспрыснуть столь радостное событие, качели жизни на “Эскалибуре” исправно раскачивались от страха к наслаждению и обратно. Вот все и стало на свои места, думала я, действительно, незабываемая поездка.
– Ну, как тебе тревеллинг? – спросил меня Вадик.
– Это не тревеллинг, это хеппенинг какой-то, – сказала я. – Инсталляция. Парад-алле. Театр перед микрофоном…
– А я что говорил!..
Первая партия пассажиров потянулась к выходу и прямо в дверях столкнулась с Сокольниковым. Он был в джинсах и наспех наброшенной на плечи рубахе. Только что из койки вылез, неприязненно подумала я, хорошо еще, что не в набедренной повязке, только и знает, что за жратвой и выпивкой шастать, можно представить, какой свинарник они развели в каюте…
– Вы не видели Клио? – спросил Сокольников ревнивым голосом.
– Клио? – удивился Муха. – Она сюда даже не заходила.
– Как не заходила? – теперь уже удивился банкир.
– Ее не было, – подтвердил Антон.
– Она же сказала мне, что пошла взять что-нибудь выпить… Она сказала…
Адвокат за спиной Антона судорожно вздохнул и выронил на пол бутылку шампанского. В бильярдной повисла угрожающая тишина.
– Она сказала, что сейчас придет, – беспомощно повторял Сокольников. – Здесь и идти-то две минуты. Где она?
– Успокойтесь, Валерий Адамович… Ее здесь не было.
– Этого не может быть… Она сказала… А где моя дочь?
– Она у Макса. Ему сегодня пробили голову…
– Плевать мне на голову какого-то Макса… Где Клио, черт возьми?
– Предлагаю пойти ее поискать, – неуверенно сказал Филипп. – Может быть, она спустилась к девочке…
– Да они терпеть друг друга не могут! Где Клио?
– Пойдемте поищем.
Часы за моей спиной пробили половину одиннадцатого. Этот тяжелый глухой звук показался мне набатом. Я оказалась свободной от тяжелого липкого страха только на полчаса… Должно быть, другие чувствовали то же самое.
– Я спущусь к Максу, приведу Карпика, – сказала я, едва ворочая непослушным языком. Сокольников не удостоил меня даже взглядом. Он судорожно заправил рубашку в джинсы: его лицо выражало решимость найти Клио во что бы то ни стало.
Все остальные отправились на поиски певицы. Я малодушно отказалась принимать в них участие, как только увидела всклокоченного Сокольникова на пороге бильярдной. Моя собственная интуиция, эта продажная девка, чьими услугами я всегда пользовалась бесплатно, шептала мне: не ходи, не ходи, не ходи. И я не пошла.
Я не пошла только потому, что не хотела быть первой, кто найдет Клио….
Стараясь ничего не видеть и не слышать, я с трудом добралась до каюты Макса на матросской палубе и заколотила в двери как бешеная. Спустя несколько секунд дверь открылась. На пороге стояла Карпик.
– Что случилось? – Видимо, в каюте было слишком жарко, и на лице девочки, обычно бледном, сиял легкий румянец.
– Почему ты не спрашиваешь – “кто”, почему ты открываешь просто так?
– Я ненавижу спрашивать “кто”, еще могут подумать, что я боюсь, что я трусиха…
– Ты не понимаешь… Клио нет здесь?
Лицо Карпика исказила гримаска отвращения:
– А почему она должна быть здесь?
– Ну, не знаю… Она куда-то пропала.
– Поищите ее у моего папочки, – с ненавистью сказала девочка.
– В том-то и дело, что ее там нет. Он сам ее ищет…
– Ну, не знаю. Здесь ее не было.
– А Макс?
– Макс спит. – Карпик посторонилась, пропуская меня в каюту. Только теперь я заметила, что Карпик одета в огромную тельняшку с закатанными рукавами. Наверняка это тельняшка Макса.
– В чем это ты? – спросила я, хотя прекрасно видела – в чем.
– Это Макс мне подарил. На память об “Эскалибуре”.
– Ладно. Стало быть, Макс спит…
– Твой доктор сказал, чтобы он не вставал без надобности. У него может быть сотрясение…
– Да-да, я знаю. Макс спит, а ты что делаешь?
– Ничего. Просто сижу. Смотрю на него. Читаю.
Интересно, что может читать интеллектуалка Карпик у Макса? Уж не захватанный ли “Плейбой”? Или другую литературку подобного рода. Во всяком случае, среди наклеенных на стены голых девиц она чувствует себя вполне комфортно…
– Хочешь кофе? – по-хозяйски спросила Карпик.
– Нет, спасибо. Тебе здесь не страшно?
– С Максом не страшно. И с тобой не страшно…
– Да…
Странно, но в каюте, освященной присутствием Макса, наша тонкая, почти эфемерная связь с Карпиком ослабевала, как будто бы в дело вступали другие, гораздо более сильные биополя. Или скорее биополе. Это биополе принадлежало Максу, его шраму на щеке, его спокойной уверенности, его брутальной силе, его угольным ресницам.
Барышня и хулиган, ничего не поделаешь, вот только у Карпика есть преимущество перед другими женщинами: она слишком мала для любви. И потому застрахована от того, чтобы быть изгнанной из утреннего матросского рая в портовом борделе, – “Слушай, забыл, как тебя зовут…”.
– Он долго спит?
– Часа два, – Карпик пошевелила губами.
– Пора его будить.
– Зачем?
– Клио пропала.
– Как – пропала? – На лице Карпика не дрогнул ни один мускул.
– Ее нигде нет. Все ее ищут, а ее нигде нет…
– Ну, не знаю.
– Давай-ка его разбудим, девочка. Карпик молчала.
– Он единственный, кто знает корабль. Кто знает, где искать.
– Ну, хорошо… – Карпик подошла к койке и легонько потрясла Макса за плечо. – Вставай, Макс…
На то, чтобы разбудить механика, ушло несколько минут. Наконец он проснулся, сел в кровати и потряс головой. И только потом увидел меня.
– Что случилось? – спросил он.
– Разве что-то случилось? – Эта фраза сорвалась с моих губ случайно, но почему-то смутила Макса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59