Где мы нашли тебя вчера, а? На палубе, куда и взрослый боится сунуться…
– Я ждала папочку…
– Я понимаю… – Я прижала Карпика к себе. – И все-таки. Это очень странный корабль, и нужно быть очень осторожной.
– Это самый обыкновенный корабль. – Карпик посмотрела мне прямо в глаза, и я увидела в них знание, еще недоступное мне. Или уже недоступное. – Вот увидишь… Мы можем поспорить с тобой, что я буду гулять где вздумается и делать что хочется, – и ничего со мной не случится…
– Я тебе верю, но лучше не будем экспериментировать.
– Нет, правда! – Эта идея так увлекла Карпика, что я даже испугалась. – Самое плохое случается потому, что люди боятся. А я ничего не боюсь.
– Так не бывает. Каждый человек чего-то, да боится.
– Ладно, ты меня поймала. Я боюсь, что ты можешь уехать, и мы с папой останемся одни…
– Ну, насчет этого не беспокойся.
– Я не хотела, чтобы он умирал…
– Кто?
– Муха… Я хотела, чтобы все остались живы.
– Если мы будем осторожными, то с нами ничего не случится…
– Мне жаль. У него такая густая кровь… Мы с Витей полночи убирали.
Я сжала плечи девочки и уткнулась ей в затылок. Бедняжка, что ей пришлось пережить! Тут даже взрослые не справляются, ломают себе хребты (я с легкой брезгливостью вспомнила Вадика и Альберта Бенедиктовича), не то что тринадцатилетняя девочка…
– Я никогда не видела такой густой крови…
Ну откуда же ты могла видеть кровь, девочка… Разве что когда у тебя брали ее из пальца на анализ… Ведь даже коленок ты никогда не сбивала, потому что твоя хромота не давала тебя возможности ни бегать, ни даже гонять на велосипеде… Густая кровь, конечно, густая, ведь Муха азиат, а там другое солнце, и другое небо, и другой ритм жизни, в котором кровь становится похожей на мякоть дыни или персика… Муха, самый безобидный человек.
В дверь кто-то постучал, и я вздрогнула: уж слишком настойчивым был стук, он не предвещал ничего хорошего.
– Я открою, – сказала Карпик спокойно, в отличие от меня она не ждала дурных вестей от каждого стука.
– Давай-ка я сама, девочка…
Я открыла дверь и увидела Антона: на лице его застыло выражение ужаса, и он даже не считал возможным скрывать его.
– Кто?! – выдохнула я.
– Андрей. – только и смог сказать он.
– Андрей?..
– Муж Аники…
Андрей, муж Аники, мы с Карпиком идущие к каюте, приоткрытая дверь душа, смех, бесстыжий Муха, смущенный шоколадный король, его жалкие попытки все объяснить – тогда и сегодня ночью. Сегодня ночью, когда он цеплялся за меня, он что-то хотел доказать мне. Он хотел доказать и доказал. Конечно же, золотое ренессансное правило, не терпящее никаких исключений: чтобы доказать свою невиновность, нужно быть убитым…
Карпик подошла к двери, но, сжав зубы, я отогнала ее, выскочила из каюты и привалилась к ней всем телом; только бы девочке не пришла в голову мысль отправиться сейчас с нами.
Карпик отчаянно заколотила кулаками; она как будто била не дверь, а впивалась острыми костяшками в мой позвоночник.
– Пусти меня, Ева! Так нечестно, Ева… Каждый удар причинял мне боль, а передо мной стоял раздавленный Антон.
– Как? – шепотом спросила я, все еще боясь отойти от двери. – С ним случилось то же, что и с Мухой? Та же рана? – Большего выговорить я не могла.
– Нет. Нет… Его нашел этот дурак Вадик. Когда Макс послал его в душ…
Господи, тот самый душ, который скрывал их с Мухой случайные поцелуи, душ – самое закономерное место для случайной любви…
– Когда Макс послал его в душ, Вадик нашел его там, голого… В одной из кабинок, на железной стойке. Он… Он повесился, Ева…
…Когда мы с Антоном добрались до душа, то увидели в дверях Макса. Мокрый – то ли от воды, то ли от напряжения, – он не пускал внутрь Анику и, держа ее за плечи, что-то пытался объяснить ей.
– Вам пока не нужно быть здесь, Аника. Правда. Потом, не сейчас…
– Я пльохо говорить по-русски… – безостановочно говорила она. – Мнье нужен Андре… Я не видель его… Он ушель… Nuit… Ночь, ви?..
– Вам не нужно… Андрея нет, он мертв.
– Je ne comprends pas… (Я не понимаю)
– Его больше нет. Он умер. Он умер, и его больше нет…
– Je ne comprends pas…
– Уходите… Не сейчас… Нам нужно снять его… Вы не должны видеть…
– Je ne comprends pas…
– Уведите ее! – взмолился Макс. – Уведите ее кто-нибудь!
Странно, Макс, так свободно говоривший на палубе, полной тюленей, по-французски, как будто бы забыл, что знает язык… Или он не хотел быть первым, кто сообщит швейцарке о смерти мужа? Или она сама не хотела ничего слышать? Они не понимали друг друга, не хотели понять… Наконец большому и спокойному Антону удалось оторвать Анику от дверного косяка, и он медленно повел ее по коридору в сторону кают-компании.
– Где он? – спросила я Макса.
– Там, в душе… Я уже снял его… Черт, черт, черт… – В унисон ругательствам Макса я услышала чье-то тоненькое всхлипывание. В уголке предбанника, на полу, сидел голый Вадик. Он закрыл голову руками и тихонько подвывал. Антон сказал, что именно он обнаружил тело Андрея…
– Я знал об этом… Кто-то говорил мне… Кто-то говорил мне, что у повешенных наступает сильная эрекция…
– Что? – Я даже не поняла, о чем говорит Макс.
– Я знал… Но видел такое впервые… У него весь низ живота забрызган спермой… И бедра…
– О чем вы, Макс?
– Я видел… – Теперь и он показался мне полубезумным. Единственный трезвый человек на борту…
Я вошла в душ. Нет, меньше всего мне хотелось видеть мертвое тело Андрея, но нужно было забрать из предбанника оператора.
– Макс, помогите мне! Его нужно вывести из транса, иначе у нас будет еще одно тело…
Макс все-таки взял себя в руки. Вдвоем мы подняли почти не упирающегося Вадика, я с трудом натянула на него штаны, и, только когда попыталась застегнуть пуговицы, он наконец-то очнулся. И забился в наших руках, как пойманная в силки птица.
– Это не мои, не мои! – закричал он так страшно, что у меня заложило уши.
– Что – не твои? – Я готова была его ударить, но сдержалась.
– Это не мои штаны… Это его штаны… Его, висельничка… Корешочка мандрагоры… Зачем ты натянула на меня его штаны? Ты разве не знаешь, что нельзя надевать вещи умершего… Ты моей смерти хочешь, да? Так я и сам умру… Не надо только приманивать ее раньше времени, не надо, я сам умру… Отпусти меня… Вшивый боже, мать твою Деву Марию, да не хочу я этого, не хочу…
Конечно, я спутала, их вещи лежали рядом: дорогие брюки Андрея и загаженные джинсы Вадика, но как же я могла спутать?.. Вадик змеей выполз из брюк Андрея и отшвырнул их так далеко, как только это было возможно. Наспех надев свои собственные, он выскочил из душа. Макс сел на скамью и привалился к стене.
– Ну, – спросил он у меня, – кто следующий? На кого ставите, Ева?
Я не отвечала. Я молча собирала одежду Андрея (дорогие брюки, ремень из крокодиловой кожи, нежная рубашка нежного цвета, белая шелковая майка). Я собирала его вещи и аккуратно складывала их на скамейку рядом с Максом – только чтобы хоть чем-то занять себя. Сложить все вещи и уйти из этого страшного места… А где на корабле есть нестрашные места?.. Макс сидел, закрыв глаза.
– Может быть, это будет ваш друг, а? Я вздрогнула: кого он имеет в виду?
– Оператор, которого вы умудрились втиснуть в штаны мертвеца. Не очень хорошая примета, я об этом слышал.
– Не говорите чепухи, Макс. Хоть вы не говорите чепухи.
– А вы, я смотрю, обладаете железными нервами. Видеть все это и не тронуться мозгами – это гражданский подвиг, знаете ли. Медаль за это вам на грудь.
– Вы тоже. Макс.
– Да, мы друг друга стоим. – Он по-прежнему не открывал глаз. – Если бы мы поженились, то наши дети непременно стали бы палачами. Ни нервов, ни сомнений, вы как думаете?
– Думаю, что вы стали поддаваться общему психозу.
– Трудно не поддаться общему психозу, когда вокруг творятся такие безобразия. А вы молодец, держитесь. Или вы знаете что-то такое, чего не знаю я?..
"Не бойтесь ничего. Вам ничто не угрожает”. Я постараюсь не бояться. Храбрость и ясный ум нужны мне для встречи с тобой…
– Сейчас придет доктор. – Я даже не знала, кому Макс говорит это – мне или себе самому. – Сейчас придет доктор, и мы возьмем еще одно тело, чтобы перенести его на холод. Интересно, для чего мы их сохраняем? И что будет с последним, который останется в живых? Может быть, ему тогда сразу перебраться в цех, вы как думаете, Ева?
– Думаю, что черный юмор все-таки лучше, чем отсутствие всякого юмора…
– Когда-нибудь кто-нибудь найдет этот проклятый корабль. Через много лет климат на земле поменяется, тюлени подохнут от жары, а наш кораблик отправится дрейфовать… Отправится дрейфовать с шестнадцатью трупами на борту…
– Пятнадцатью, – поправила я.
– Почему пятнадцатью? Нас же шестнадцать.
– Мы до сих пор не знаем, что произошло с Лаккаем. Или вы знаете, Макс? – Тоже, нашла время ловить несчастного Харона со шрамом на щеке, который уже умаялся гонять плавсредства через Стикс…
– Не больше, чем вы, Ева. Ладно, будем считать, что пятнадцать и один в запасе, Все очень удивятся в каком-нибудь году… Лет этак через семьдесят. На каком-нибудь другом “Эскалибуре”… Вы как думаете, Ева?
– Думаю, что это произойдет гораздо раньше. – Я бросила носки Андрея на стопку одежды и аккуратно поставила его туфли. – Вы оденете его, Макс?
– Кого?
– Андрея.
– А-а… Да, конечно.
И тогда я увидела смятую белую бумажку, валяющуюся в одной из туфель шоколадного короля. Слишком плотную, чтобы быть случайной. Хорошо, что Макс сидит с закрытыми глазами. Стараясь казаться естественной, я подняла ее и сунула в карман.
– Я пойду, Макс.
– Конечно, идите…
Оставив Макса дожидаться Антона в предбаннике душа, я бросилась по коридору к своей каюте.
Вадика не было.
Опять пошел надираться. Теперь его ничто не остановит.
С колотящимся сердцем я достала из кармана скомканную бумагу и расправила ее. Это снова был конверт: смертельная почта работает на “Эскалибуре” исправно. В правом верхнем углу стояла цифра, которую я уже видела на своем конверте: “3”. А в конверте лежал такой же скомканный листок бумаги. Андрей – если, конечно, этот конверт предназначался Андрею – удостоился даже меньшего внимания, чем я. Никаких увещеваний, никаких предупреждений:
"Душ. Пять утра. Вы должны прийти”.
Да, эта записка принадлежала Андрею. Теперь я была в этом уверена. И время было выбрано самое подходящее: пять утра, час быка, лучший в сутках час для самоубийц. И почерк был таким же, что и в моей записке. Но почему Андрей ушел из жизни способом, отличным от того, какой был выбран для Мухи? Или ему было предоставлено право выбора? Право, от которого он не смог отказаться…
Солнце сияло нестерпимо.
Самое яркое солнце за все время нашего пребывания на “Эскалибуре”. Льды казались такими острыми, что вполне могли бы разрезать на части железный корпус корабля: как ножницы режут бумагу. Могли, если бы захотели. Ночная оттепель сменилась морозом: здесь был странный климат, в этой воронке времени, куда нас засосало вместе с другим, английским “Эскалибуром” Возможно, он скоро появится на горизонте, выбросит флаг “Я хочу установить связь с вами” – полотнище, вертикально разделенное на две части, желтую и серую. Он приблизится и под рев тюленей войдет в нас. И только тогда мы исчезнем, поглотив друг друга. В нашей кают-компании будет председательствовать капитан Николас О'Лири, а отдельный столик займут Клио, Лаккай, преподобный сэр Оливер Бейли и сэр Алан Маршалл, так зеркально повторившие друг друга. Все может быть, все может быть…
* * *
– Не надо принимать поспешных решений, Витя, – ласково сказала я Мещерякову.
– Нет, – твердо ответил он. – Я не останусь на этом корабле ни одного лишнего часа, ни одной лишней минуты…
Мы стояли у лееров на кормовой палубе, и ветер ерошил волосы хоккеиста. Макс, Антон и Филипп спускали на воду фанц-бот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
– Я ждала папочку…
– Я понимаю… – Я прижала Карпика к себе. – И все-таки. Это очень странный корабль, и нужно быть очень осторожной.
– Это самый обыкновенный корабль. – Карпик посмотрела мне прямо в глаза, и я увидела в них знание, еще недоступное мне. Или уже недоступное. – Вот увидишь… Мы можем поспорить с тобой, что я буду гулять где вздумается и делать что хочется, – и ничего со мной не случится…
– Я тебе верю, но лучше не будем экспериментировать.
– Нет, правда! – Эта идея так увлекла Карпика, что я даже испугалась. – Самое плохое случается потому, что люди боятся. А я ничего не боюсь.
– Так не бывает. Каждый человек чего-то, да боится.
– Ладно, ты меня поймала. Я боюсь, что ты можешь уехать, и мы с папой останемся одни…
– Ну, насчет этого не беспокойся.
– Я не хотела, чтобы он умирал…
– Кто?
– Муха… Я хотела, чтобы все остались живы.
– Если мы будем осторожными, то с нами ничего не случится…
– Мне жаль. У него такая густая кровь… Мы с Витей полночи убирали.
Я сжала плечи девочки и уткнулась ей в затылок. Бедняжка, что ей пришлось пережить! Тут даже взрослые не справляются, ломают себе хребты (я с легкой брезгливостью вспомнила Вадика и Альберта Бенедиктовича), не то что тринадцатилетняя девочка…
– Я никогда не видела такой густой крови…
Ну откуда же ты могла видеть кровь, девочка… Разве что когда у тебя брали ее из пальца на анализ… Ведь даже коленок ты никогда не сбивала, потому что твоя хромота не давала тебя возможности ни бегать, ни даже гонять на велосипеде… Густая кровь, конечно, густая, ведь Муха азиат, а там другое солнце, и другое небо, и другой ритм жизни, в котором кровь становится похожей на мякоть дыни или персика… Муха, самый безобидный человек.
В дверь кто-то постучал, и я вздрогнула: уж слишком настойчивым был стук, он не предвещал ничего хорошего.
– Я открою, – сказала Карпик спокойно, в отличие от меня она не ждала дурных вестей от каждого стука.
– Давай-ка я сама, девочка…
Я открыла дверь и увидела Антона: на лице его застыло выражение ужаса, и он даже не считал возможным скрывать его.
– Кто?! – выдохнула я.
– Андрей. – только и смог сказать он.
– Андрей?..
– Муж Аники…
Андрей, муж Аники, мы с Карпиком идущие к каюте, приоткрытая дверь душа, смех, бесстыжий Муха, смущенный шоколадный король, его жалкие попытки все объяснить – тогда и сегодня ночью. Сегодня ночью, когда он цеплялся за меня, он что-то хотел доказать мне. Он хотел доказать и доказал. Конечно же, золотое ренессансное правило, не терпящее никаких исключений: чтобы доказать свою невиновность, нужно быть убитым…
Карпик подошла к двери, но, сжав зубы, я отогнала ее, выскочила из каюты и привалилась к ней всем телом; только бы девочке не пришла в голову мысль отправиться сейчас с нами.
Карпик отчаянно заколотила кулаками; она как будто била не дверь, а впивалась острыми костяшками в мой позвоночник.
– Пусти меня, Ева! Так нечестно, Ева… Каждый удар причинял мне боль, а передо мной стоял раздавленный Антон.
– Как? – шепотом спросила я, все еще боясь отойти от двери. – С ним случилось то же, что и с Мухой? Та же рана? – Большего выговорить я не могла.
– Нет. Нет… Его нашел этот дурак Вадик. Когда Макс послал его в душ…
Господи, тот самый душ, который скрывал их с Мухой случайные поцелуи, душ – самое закономерное место для случайной любви…
– Когда Макс послал его в душ, Вадик нашел его там, голого… В одной из кабинок, на железной стойке. Он… Он повесился, Ева…
…Когда мы с Антоном добрались до душа, то увидели в дверях Макса. Мокрый – то ли от воды, то ли от напряжения, – он не пускал внутрь Анику и, держа ее за плечи, что-то пытался объяснить ей.
– Вам пока не нужно быть здесь, Аника. Правда. Потом, не сейчас…
– Я пльохо говорить по-русски… – безостановочно говорила она. – Мнье нужен Андре… Я не видель его… Он ушель… Nuit… Ночь, ви?..
– Вам не нужно… Андрея нет, он мертв.
– Je ne comprends pas… (Я не понимаю)
– Его больше нет. Он умер. Он умер, и его больше нет…
– Je ne comprends pas…
– Уходите… Не сейчас… Нам нужно снять его… Вы не должны видеть…
– Je ne comprends pas…
– Уведите ее! – взмолился Макс. – Уведите ее кто-нибудь!
Странно, Макс, так свободно говоривший на палубе, полной тюленей, по-французски, как будто бы забыл, что знает язык… Или он не хотел быть первым, кто сообщит швейцарке о смерти мужа? Или она сама не хотела ничего слышать? Они не понимали друг друга, не хотели понять… Наконец большому и спокойному Антону удалось оторвать Анику от дверного косяка, и он медленно повел ее по коридору в сторону кают-компании.
– Где он? – спросила я Макса.
– Там, в душе… Я уже снял его… Черт, черт, черт… – В унисон ругательствам Макса я услышала чье-то тоненькое всхлипывание. В уголке предбанника, на полу, сидел голый Вадик. Он закрыл голову руками и тихонько подвывал. Антон сказал, что именно он обнаружил тело Андрея…
– Я знал об этом… Кто-то говорил мне… Кто-то говорил мне, что у повешенных наступает сильная эрекция…
– Что? – Я даже не поняла, о чем говорит Макс.
– Я знал… Но видел такое впервые… У него весь низ живота забрызган спермой… И бедра…
– О чем вы, Макс?
– Я видел… – Теперь и он показался мне полубезумным. Единственный трезвый человек на борту…
Я вошла в душ. Нет, меньше всего мне хотелось видеть мертвое тело Андрея, но нужно было забрать из предбанника оператора.
– Макс, помогите мне! Его нужно вывести из транса, иначе у нас будет еще одно тело…
Макс все-таки взял себя в руки. Вдвоем мы подняли почти не упирающегося Вадика, я с трудом натянула на него штаны, и, только когда попыталась застегнуть пуговицы, он наконец-то очнулся. И забился в наших руках, как пойманная в силки птица.
– Это не мои, не мои! – закричал он так страшно, что у меня заложило уши.
– Что – не твои? – Я готова была его ударить, но сдержалась.
– Это не мои штаны… Это его штаны… Его, висельничка… Корешочка мандрагоры… Зачем ты натянула на меня его штаны? Ты разве не знаешь, что нельзя надевать вещи умершего… Ты моей смерти хочешь, да? Так я и сам умру… Не надо только приманивать ее раньше времени, не надо, я сам умру… Отпусти меня… Вшивый боже, мать твою Деву Марию, да не хочу я этого, не хочу…
Конечно, я спутала, их вещи лежали рядом: дорогие брюки Андрея и загаженные джинсы Вадика, но как же я могла спутать?.. Вадик змеей выполз из брюк Андрея и отшвырнул их так далеко, как только это было возможно. Наспех надев свои собственные, он выскочил из душа. Макс сел на скамью и привалился к стене.
– Ну, – спросил он у меня, – кто следующий? На кого ставите, Ева?
Я не отвечала. Я молча собирала одежду Андрея (дорогие брюки, ремень из крокодиловой кожи, нежная рубашка нежного цвета, белая шелковая майка). Я собирала его вещи и аккуратно складывала их на скамейку рядом с Максом – только чтобы хоть чем-то занять себя. Сложить все вещи и уйти из этого страшного места… А где на корабле есть нестрашные места?.. Макс сидел, закрыв глаза.
– Может быть, это будет ваш друг, а? Я вздрогнула: кого он имеет в виду?
– Оператор, которого вы умудрились втиснуть в штаны мертвеца. Не очень хорошая примета, я об этом слышал.
– Не говорите чепухи, Макс. Хоть вы не говорите чепухи.
– А вы, я смотрю, обладаете железными нервами. Видеть все это и не тронуться мозгами – это гражданский подвиг, знаете ли. Медаль за это вам на грудь.
– Вы тоже. Макс.
– Да, мы друг друга стоим. – Он по-прежнему не открывал глаз. – Если бы мы поженились, то наши дети непременно стали бы палачами. Ни нервов, ни сомнений, вы как думаете?
– Думаю, что вы стали поддаваться общему психозу.
– Трудно не поддаться общему психозу, когда вокруг творятся такие безобразия. А вы молодец, держитесь. Или вы знаете что-то такое, чего не знаю я?..
"Не бойтесь ничего. Вам ничто не угрожает”. Я постараюсь не бояться. Храбрость и ясный ум нужны мне для встречи с тобой…
– Сейчас придет доктор. – Я даже не знала, кому Макс говорит это – мне или себе самому. – Сейчас придет доктор, и мы возьмем еще одно тело, чтобы перенести его на холод. Интересно, для чего мы их сохраняем? И что будет с последним, который останется в живых? Может быть, ему тогда сразу перебраться в цех, вы как думаете, Ева?
– Думаю, что черный юмор все-таки лучше, чем отсутствие всякого юмора…
– Когда-нибудь кто-нибудь найдет этот проклятый корабль. Через много лет климат на земле поменяется, тюлени подохнут от жары, а наш кораблик отправится дрейфовать… Отправится дрейфовать с шестнадцатью трупами на борту…
– Пятнадцатью, – поправила я.
– Почему пятнадцатью? Нас же шестнадцать.
– Мы до сих пор не знаем, что произошло с Лаккаем. Или вы знаете, Макс? – Тоже, нашла время ловить несчастного Харона со шрамом на щеке, который уже умаялся гонять плавсредства через Стикс…
– Не больше, чем вы, Ева. Ладно, будем считать, что пятнадцать и один в запасе, Все очень удивятся в каком-нибудь году… Лет этак через семьдесят. На каком-нибудь другом “Эскалибуре”… Вы как думаете, Ева?
– Думаю, что это произойдет гораздо раньше. – Я бросила носки Андрея на стопку одежды и аккуратно поставила его туфли. – Вы оденете его, Макс?
– Кого?
– Андрея.
– А-а… Да, конечно.
И тогда я увидела смятую белую бумажку, валяющуюся в одной из туфель шоколадного короля. Слишком плотную, чтобы быть случайной. Хорошо, что Макс сидит с закрытыми глазами. Стараясь казаться естественной, я подняла ее и сунула в карман.
– Я пойду, Макс.
– Конечно, идите…
Оставив Макса дожидаться Антона в предбаннике душа, я бросилась по коридору к своей каюте.
Вадика не было.
Опять пошел надираться. Теперь его ничто не остановит.
С колотящимся сердцем я достала из кармана скомканную бумагу и расправила ее. Это снова был конверт: смертельная почта работает на “Эскалибуре” исправно. В правом верхнем углу стояла цифра, которую я уже видела на своем конверте: “3”. А в конверте лежал такой же скомканный листок бумаги. Андрей – если, конечно, этот конверт предназначался Андрею – удостоился даже меньшего внимания, чем я. Никаких увещеваний, никаких предупреждений:
"Душ. Пять утра. Вы должны прийти”.
Да, эта записка принадлежала Андрею. Теперь я была в этом уверена. И время было выбрано самое подходящее: пять утра, час быка, лучший в сутках час для самоубийц. И почерк был таким же, что и в моей записке. Но почему Андрей ушел из жизни способом, отличным от того, какой был выбран для Мухи? Или ему было предоставлено право выбора? Право, от которого он не смог отказаться…
Солнце сияло нестерпимо.
Самое яркое солнце за все время нашего пребывания на “Эскалибуре”. Льды казались такими острыми, что вполне могли бы разрезать на части железный корпус корабля: как ножницы режут бумагу. Могли, если бы захотели. Ночная оттепель сменилась морозом: здесь был странный климат, в этой воронке времени, куда нас засосало вместе с другим, английским “Эскалибуром” Возможно, он скоро появится на горизонте, выбросит флаг “Я хочу установить связь с вами” – полотнище, вертикально разделенное на две части, желтую и серую. Он приблизится и под рев тюленей войдет в нас. И только тогда мы исчезнем, поглотив друг друга. В нашей кают-компании будет председательствовать капитан Николас О'Лири, а отдельный столик займут Клио, Лаккай, преподобный сэр Оливер Бейли и сэр Алан Маршалл, так зеркально повторившие друг друга. Все может быть, все может быть…
* * *
– Не надо принимать поспешных решений, Витя, – ласково сказала я Мещерякову.
– Нет, – твердо ответил он. – Я не останусь на этом корабле ни одного лишнего часа, ни одной лишней минуты…
Мы стояли у лееров на кормовой палубе, и ветер ерошил волосы хоккеиста. Макс, Антон и Филипп спускали на воду фанц-бот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59