Картина ушла, а мы с Лаврухой в одно мгновение стали богатыми. И зайцами проскочили в никогда не принадлежавший нам хай-класс.
— Красиво сработано, — выдохнул Лавруха, вытирая галстуком вспотевший лоб. — Беспроигрышная тактика…
— Ты о ком?
— О нынешнем владельце… Дождался критического момента и саданул старому хрычу прямо в яйца. Но для такой тактики нужно иметь железные нервы и быть профессионалом экстра-класса. Аукционным игроком. Похоже, что он работает на кого-то, не для себя покупает…
— Все-то ты знаешь, Снегирь!
— А ты смотри и учись. Такие игры, между прочим, тоже входят в систему профессиональной подготовки галерейщиков.
Я с удивлением уставилась на Лавруху. Я и подумать не могла, что Снегирь обладает такими познаниями в аукционных играх.
— Ну, что варежку разинула, миллионерша? — подмигнул мне Снегирь.
— Я даже не знала, что ты у нас такой крупный специалист.
— Ты еще многого обо мне не знаешь. Идем, шампанского на радостях выпьем.
В холле Снегирь продолжил свою лекцию.
— Это же чистой воды психология, Кэт. Парень — физиономист от бога, да еще, наверное, с хорошим образованием. Наблюдает за участниками торгов, выжидает момент. Ясно, что повышать ставки до бесконечности никто не в состоянии. И максимальная сумма всегда прочитывается на чьей-то алчной роже.
— Ты думаешь?
— Уверен. Когда предел наступает, игрока всегда что-то выдает.
— Как он мог увидеть, он же сидел на последнем ряду…
— Ты заметила, что у него был сотовый? Наверняка кто-то из команды сидел неподалеку от банкира с таким же телефоном. Или хозяин…
— Это только твои предположения, Лавруха.
— Не лишенные оснований предположения.
Я несколько секунд разглядывала Снегиря. В нем ровным счетом ничего не изменилось: та же потешная рожа, те же толстые губы и не поддающаяся никаким бритвам поросячья щетина. Те же круглые и блестящие птичьи глаза (Лаврухина внешность всегда старалась соответствовать фамилии). Ничего не изменилось, и изменилось все. Я бросилась Лаврухе на шею, с трудом подавив торжествующий крик.
— Ты чего, Кэт?
— У нас все получилось, Лаврентий! Мы провернули это дельце, и мы богаты! Ты хоть это понимаешь?
— Если честно — нет. Пока не возьму их в руки, наши денежки, ничему не поверю… Кстати, когда мы их получим?
— Не сегодня и не в ближайшую неделю. Ты же знаешь, есть еще куча формальностей… Да и вряд ли тебе кто-то выдаст наличными такую сумму. Вычтут налоги, откроют счет, переведут в банк…
— Лучше заграничный. Швейцарский.
— Хотелось бы.
— Наконец-то я доберусь до Италии…
— А на рождественские каникулы сгоняем в Париж, — поддержала Лавруху я. — Возьмем Жеку, двойняшек и поедем… И еще в Барселону: мечтаю увидеть дома Гауди . И весь остальной мир тоже…
Мы сразу же покинули аукцион, свободные и независимые молодые люди, и уже в дверях гостиницы столкнулись с Херри-боем. Он потерянно стоял у кадки с экзотическим деревцем и курил (я еще ни разу не видела, чтобы он курил).
— Ну, уважаемый, вот все и закончилось, — сказал Лавруха.
— Это большая ошибка. Вы не понимаете…
— Когда вы улетаете, Херри? — спросила я.
— В следующую среду. Вы не могли бы познакомить меня с покупателем?
— Мы даже не знаем, кто он, Херри.
— Да, конечно, — он совсем по-русски бросил окурок в кадку и побрел к выходу.
— Жаль беднягу, — сказала я Лаврухе.
— Что делать… Все получает только победитель. То есть мы. И новый владелец картины, естественно. Поехали в Зеленогорск, Кэт.
…Как и следовало ожидать, правильная Жека вовсе не разделяла наших восторгов. Целый час мы сидели на покосившейся терраске Жекиной дачи, стараясь убедить ее в том счастье, которое нам привалило.
— Как хотите, — Жека воинственно поджимала бледные губы. — Но ни копейки из этой суммы я не возьму…
— Ты хотела сказать — ни цента… Это же доллары, Жека! Целая куча долларов, — в очередной раз пробубнил Снегирь. — Ты решаешь все свои проблемы до конца жизни. Ты и крестники. Живете припеваючи на процент с капитала, Лавруху-младшего устраиваем в Итон, Катысу-младшую устраиваем в Оксфорд…
— Нет. Это плохие деньги…
— Послушай! — Лавруха уже начал терять терпение. — Мы никого не убили и не ограбили в темной подворотне. Мы просто воспользовались шансом, вот и все.
— Они принесут беду, я это чувствую, — с тех пор, как Быкадоров бросил Жеку, в ней, по ее утверждению, открылись экстрасенсорные способности. — Давайте просто забудем о них, раз уж так все получилось. Откажемся… У меня дети, и я хочу жить спокойно.
В концовке общей беседы я не участвовала. Переубедить в чем-то упрямую Жеку было дохлым номером.
По террасе бродили сонные расплавленные тени, отяжелевшие от зноя насекомые падали в чашки с шампанским, и где-то за деревьями вздыхал залив. И меня вдруг пронзило чувство острой зависти к миру вокруг. Тени никогда не лжесвидетельствовали, насекомые — не крали картин, выдохшееся шампанское никогда не запугивало настоящего владельца доски, а заливу и в голову бы не пришло выставить краденую вещь на аукцион. А мы с Лаврухой были мелкими злодеями и портили природе всю ее отчетность.
— Жека! — по-прежнему канючил Снегирь. — Подумай сама, Жека… Мать-одиночка с двумя детьми. Они же растут… А твой батик не продается ни черта. И твоя акварель. А когда детки попросят у тебя компьютер и золотые серьги в уши — вот тогда-то ты и наплачешься…
Почему Снегирю так важно было выпросить у несчастной Жеки индульгенцию, я так до конца и не поняла.
— Даже если я буду подыхать от голода, я никогда не воспользуюсь вашими погаными деньгами! — надменно заявила Жека.
— Ну-ну, — Лавруха отодвинул стул и поднялся. — Идем, Кэт. Как видно, наша подруга страдает патологической честностью. А это требует хирургического вмешательства.
Возле самой калитки он обернулся и заорал:
— Ты дура, Евгения!
А потом по очереди поцеловал вертевшихся под ногами двойняшек и снова не удержался:
— Ваша мама — дура, дети. Идиотка. Так ей и передайте.
…Всю дорогу до Питера мы молчали: визит к Жеке оставил тягостное впечатление, круговой поруки не получилось. Честная Жека была нашим слабым местом, я никогда не подозревала в своей аморфной подруге такой несгибаемости, такого железобетонного упрямства. И не могла понять, почему Жека так противится деньгам. Ведь не убили же мы никого в самом деле. Разве что подняли то, что плохо лежит. Девять человек из десяти поступили бы на нашем месте точно так же. Пошла ты к черту, Жека!..
— Ты ведь тоже так думаешь? — наконец-то нарушил молчание Лавруха, и я вздрогнула.
— Ты о чем?
— О Евгении. Ты ведь тоже думаешь — “пошла ты к черту, Жека”!
— Читаешь мысли. Ладно, подождем немного. Лето скоро кончится, грибов не будет и клюквы тоже. Никакого подножного корма. А когда ей в очередной раз не дадут пособие на детей, сама к нам приползет.
— Будем надеяться, — Лавруха подвел черту под нашими отношениями с Жекой, которые вдруг стали зыбкими и совсем не правильными.
…Мы расстались в метро. Напутствуемая Снегирем (“ничего, скоро будем в персональном бронепоезде раскатывать, старуха”), я перескочила на свою ветку и спустя двадцать минут уже была на заплеванной, до боли родной “Василеостровской”. Под ногами плавился асфальт, распаренные бомжи клянчили пустые бутылки, шла бойкая торговля газетами, мороженым и шаурмой из собачатины. И я вдруг подумала о том, что скоро расстанусь со всем этим.
Расстанусь без сожаления.
Расстанусь и найму себе телохранителя из нацменьшинств. Такого же преданного и узкоглазого, как титовский Жаик. Еще более преданного и узкоглазого. Мои будущие деньги к этому обязывают и это позволяют. Я буду богатой сукой, я перевезу на Невский вывеску своей галереи, я смогу летать в Париж, Лондон и Нью-Йорк на все престижные аукционы, я соберу команду профессионалов и начну сдавать их напрокат всем желающим приобретать картины и вещи инкогнито…
— …Куда прешь, тварь! Глаза разуй! — облаяла меня какая-то толстая бабища с авоськами.
Я открыла было рот, чтобы сладострастно огрызнуться, но тотчас же закрыла его. Не стоит обращать внимание на такие мелочи, когда впереди тебя ждут сияющие вершины.
Вершины стали еще более ослепительными, когда я увидела один из титовских джипов, припаркованных возле моей парадной. Мальчик не соврал, он увяз во мне и хочет видеть. Ну что ж, белая полоса продолжается.
Когда я приблизилась на расстояние контрольного выстрела в голову, из джипа вышел Жаик и привычно обшарил меня глазами.
— Привет, — сказала я. — Термос привезли?
— Сколько вам нужно на сборы? — он даже не удостоил меня ответом.
— На какие сборы?
— Вы знаете. Мне нужно отвезти вас к хозяину.
— А если я не соглашусь?
— Исключено, — его узкие глаза вспыхнули предупредительным светом “Высокое напряжение”. — Будете разбираться с ним сами. Я только выполняю приказ.
Шаг влево, шаг вправо — расстрел. Все понятно.
— Вы подниметесь со мной? — кротко спросила я.
— Да. Если это необходимо.
В сопровождении телохранителя я поднялась в квартиру. Телохранитель, верный психологии предбанников, остался в коридоре, а я уселась в кресло и обвела глазами комнату. Полированная стенка с хрусталем (память о покойной бабушке), люстра, сработанная под маковки Кижей (память о покойной тетке), три пейзажа (привет от Лаврухи) и гобелен с чайками, похожими на отъевшихся уток (привет от Жеки).
И Пупик.
Пупик не обратил никакого внимания на титовского телохранителя. Он вспрыгнул ко мне на руки и потерся спиной о мой подбородок.
— Теряем время, — сказал Жаик.
— Мне нужно сосредоточиться.
В глубине коридора поблескивали его узкие глаза; он может быть отличным натурщиком, прообразом какого-нибудь бога Игуаны, нужно порекомендовать казаха Снегирю… Я сняла со шкафа чемодан (проклятый казах, верный варварским обычаям своей степной родины, даже не подумал помочь мне) и бросила в него стопку белья и пару платьев. Туда же полетели косметика и шорты, которые так нравились Быкадорову. Затем наступил черед ботинок “Катерпиллер”, отмеченных неоднократным проявлением подлости моего кота. Швырнув ботинки прямо на платья, я щелкнула замками.
— Я готова.
— Идемте.
— Подождите, Жаик. Еще кот. Но у меня нет корзинки…
Корзинка Пупика, в которой он путешествовал от дома к дому в скорбные дни моих предательств, осталась на даче у Жеки.
Жаик наконец-то соизволил войти в комнату и подхватил кота за толстый загривок. Я ожидала, что Пупик начнет вырываться и расцарапает рожу неожиданному обидчику. Но Пупик молчал и даже не сучил лапами: он чувствовал, с кем имеет дело.
Мы спустились вниз — я с чемоданом, а Жаик — с котом. Устроившись на сиденье, казах бросил Пупика назад и завел двигатель. На правом запястье у него болтался золотой браслет, совсем не пошлый и вовсе не соответствующий его подневольному чину. Два маленьких бриллианта у застежки и тонкие золотые звенья. Сама застежка была выполнена в виде головы какого-то зверя.
— Ценная вещь, — заметила я.
— Фамильная ценность. Подарю первой девушке, которая мне понравится.
Судя по спокойствию запястья, этой девушкой вряд ли окажусь я.
— Куда мы едем? — я откинулась на сиденье.
— Увидите.
Исчерпывающая информация.
…Лихо проскочив все мосты от Васильевского до Черной речки, мы выбрались на загородную трассу и помчались в сторону Зеленогорска. Стоило тащиться по жаре от Жеки, чтобы снова, спустя какой-то час, проделать тот же путь. Мой отъезд из Питера больше напоминал самый банальный киднеппинг: бандитский джип и бандитская рожа за рулем. Я попыталась разговорить мрачного казаха, но все мои попытки завязать с ним светскую беседу пресекались в зародыше.
До Зеленогорска мы так и не доехали. За Сестрорецком Жаик свернул на нижнюю, недавно отремонтированную трассу, и джип понесся по берегу залива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60