Херри-бой грациозно перемещался вокруг меня, и мне ничего не оставалось делать, как подчиниться ритму этого странного танца. Одно я знала твердо: я должна находиться от него на максимальном удалении, на противоположном конце диаметра. Мы сделали несколько кругов, и Херри-бой наконец остановился. Интуитивно он выбрал самую удачную точку: теперь я находилась прямо против купола, а Херри — против меня. Его лицо исчезло в темноте, я видела только силуэт: идеально круглая голова и столб шеи, основанием упирающийся в куртку.
Я же оказалась полностью освещена. Именно этого ты и хотел, Херри-бой: чтобы я была полностью освещена.
Добившись этого, Херри-бой затих. Я не видела его лица, но чувствовала, как жадно он рассматривает меня. Он вытащил на свет все мои пороки и теперь хочет изучить их.
— Ну? — спросила я. — Что дальше? Он молчал.
— Что случилось? Вы напрочь забыли русский? А совсем недавно так сносно болтали, Херри…
— Теперь я понимаю его, — медленно произнес, нет, скорее выдохнул Херри-бой.
— Кого?
— Лукаса… Я понимаю, почему он выбрал вас, Катрин… Я бы тоже выбрал вас.
— Не валяйте дурака, Херри. Я замерзла, я устала и хочу спать.
— Как я его понимаю…
— И жрать я тоже хочу, — я специально грубила ему, может быть, хоть это приведет его в чувство.
Но он совсем не слышал меня; расстояние между нами медленно сокращалось. Фонарик выпал из рук Херри и звякнул о камни. Нет, он сам отбросил его.
— Катрин, вы именно такая, какой он видел вас…
Дверь была сзади, мне ничего не стоило развернуться и бежать. Но я не могла и пошевелиться. Оболочка, которая до сих пор укрывала Херри-боя от реальности, вдруг неожиданно прорвалась, и моему изумленному взору предстала так долго скрываемая страсть. Жажда жизни, вот что это было. Жажда женщины, некогда принадлежавшей великому художнику. Теперь и Херри-бой хотел обладать ей, чтобы почувствовать Лукаса Устрицу до конца. Странно, но это совсем не оскорбляло меня. Напротив, новое, неведомое доселе желание вдруг поднялось во мне и горячей волной затопило глаза. Не только Херри-бой видел меня глазами Лукаса, но и я сама — сама! — почувствовала то же, что и дочь бургомистра, утонувшая в своей несчастной любви.
Херри-бой осторожно подходил ко мне — он как будто боялся, что хрупкое равновесие веков, возникшее между нами, неожиданно нарушится. Из темноты проступало его лицо — бледное и восторженное. Страсть заострила его черты подобно смерти, иначе и быть не могло: здесь, в естественной декорации, мы заново проживали давно отыгранный сюжет. Тени и шепоты вернулись снова, они наблюдали за нами, они прекрасно знали, что будет дальше.
— Вы прекрасны, Катрин, — губы Херри-боя едва шевелились, но я различала каждую букву, каждое слово. — Вы прекрасны…
Где-то совсем рядом снова послышался странный утробный звук, но теперь он больше не пугал меня. Я готова была поверить, что ждала этих слов и этого мужчину несколько веков. Я готова была поверить во что угодно…
Херри-бой осторожно опустил меня на камни, ставшие вдруг мягкими и податливыми, и принялся осторожно расстегивать куртку. Он все еще боялся прикоснуться ко мне, я видела, чего это ему стоило… И когда его бледное лицо оказалось совсем рядом, я подняла глаза к небу, только на секунду, — чтобы тотчас закрыть их в предчувствии поцелуя, — и увидела это…
Наваждение прошло. Херри-бой снова стал Херри-боем, вот только прямоугольник неба, очерченный острыми краями стен рыбной лавки Рогира Лонгтерена, вернее, два прямоугольника — большой и маленький — узкая часть дома и его широкая часть… Контуры этого прямоугольника живо напомнили мне наспех срисованный план. Боже мой, неужели все так просто?
— Херри! — едва выговорила я и уперлась ладонями в его грудь. — Херри… Я нашла его…
Мой резкий голос — возможно, чересчур резкий, — сразу же отрезвил голландца. Его почти невесомое до сих пор тело сразу же стало тяжелым и неповоротливым, как тело насильника.
— Я нашла его, Херри!
— Кого? .
— Ключ, о котором вы говорили… Он здесь. Слово, зашифрованное в картине, вы помните, да?..
— TOLLE…
— Да, “Возьми!” Кажется, я знаю, где нужно взять.
— Подождите, я ничего не понимаю, Катрин…
— Смотрите на верхнюю часть стены! Вы видите, как они смыкаются? Два прямоугольника, Херри, два прямоугольника, как на плане, — большая и маленькая комнаты. Вы помните план, Херри?
— Я… Не знаю…
— Вы помните, где находилась замочная скважина, открытый рот старика в тиаре? Вы помните?!
Мне вовсе не нужно было прибегать к услугам Херри-боя: нарисованный на бумаге план прочно засел в моей голове. Два состыкованных прямоугольника и замочная скважина у левой стороны меньшего из них. Сбиваясь и проглатывая слова, я поведала об этом Херри. Он испуганно смотрел на меня, казалось, что глаза его сейчас вылезут из орбит.
— Вы понимаете, Херри? Вы понимаете меня?..
Договорить я не успела — вздохи и стоны внутри острова становились все явственнее: казалось, его распирало изнутри, или отголоски какого-то далекого землетрясения или взрывной волны доходят сюда. Совершенно ошарашенный, Херри-бой цеплялся за мои руки, он не мог даже представить, что разгадка будет такой простой.
Но в конце концов он сумел справиться с собой и попытался осмыслить сказанное.
— Я знал… Я знал, что вы найдете его, Катрин… Боже мой, неужели это правда? Катрин…
Таким возбужденным я не видела его никогда. Волосы Херри-боя прилипли ко лбу, желваки на щеках ходили как поршни, а кадык беспомощно дергался.
— Идемте… Возьмем план и попытаемся сравнить… Если все обстоит так, как вы говорите… Я даже представить себе не могу… Если все так… О, если бы это было так!
Он поднялся сам и помог подняться мне. Еще несколько минут ушло на поиски фонарика. Чертыхаясь и все время натыкаясь на пальцы друг друга, мы искали его среди битых камней — Херри-бой даже не помнил, куда отбросил его. Так ничего и не найдя, мы, не сговариваясь, бросились к двери и выскочили на улицу.
— Быстрее, Катрин, быстрее, не отставайте, — умолял меня Херри-бой.
Эта его внезапная и такая низменная суетливость рассмешила меня.
— Успокойтесь, Херри. Лукас Устрица ждал вас пять веков, подождет еще немного…
— Вы правы, конечно, правы… Но умоляю вас, быстрее, Катрин!..
Теперь мы были похожи на старателей, охваченных золотой лихорадкой. Сравнение не в нашу пользу, но круг человеческих страстей чрезвычайно ограничен, и вырваться из него невозможно: любовь, ненависть, жажда наживы, исследовательский зуд — не так много пунктов в перечне.
— Куда вы дели свою кочергу, Херри? — спросила я, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.
Он посмотрел на меня непонимающе, я вообще сомневалась в том, что он видит меня сейчас. Черные прямоугольники неба — вот что мелькало у него перед глазами. А ведь еще несколько минут назад я была для него потерянным раем.
…Только в доме мы отдышались.
Херри-бой бросился к бумажкам и фотографиям, которые по-прежнему валялись на полу перед камином: он сличал их, поворачивал разными сторонами, он сразу и безоглядно поверил в мою догадку.
— Вы правы, Катрин, вы правы, — без устали повторял Херри-бой. — Вы правы, боже мой, как все просто и как гениально!..
Глядя на копошащегося у камина голландца, я вдруг почувствовала, что смертельно устала. И еще одно чувство зрело во мне.
Страх.
Страх, легкий и невинный, как первый поцелуй; легкий и невинный, как прогул уроков; легкий и невинный, как потрескивание крошечной погремушки на хвосте скорпиона.
— Подождите… Что вы собираетесь делать, Херри?
— Вы хотели спросить, что МЫ собираемся делать? Сейчас мы возьмем софиты… У меня несколько сильных ламп, они могут работать автономно. Мы решим, какая именно стена… Я поверить не могу, что вы сделали это!..
— И вам не страшно, Херри? — У моих ног лежали фотографии, на которых Зверь поднимался из бездны.
— Страшно? О чем вы говорите, Катрин?
— Картина, которая убивает. Странные звуки в глубине острова. Снимки, которые вы делали семь лет. Вам не страшно?
— Но послание… Лукас зашифровал его, и в нем написано “Возьми!”. Мы должны взять, Катрин. ОН сам просил нас об этом. Он знал, он предвидел, что спустя пять веков придете именно вы и тайна перестанет быть тайной… Мы теряем время, Катрин…
— А если все то о чем вы говорили мне сегодня днем, — если все это правда? Вы же сами сказали — Лукас мостил дорогу… И вы догадываетесь кому. Пусть тайна останется.
— Нет! — резко оборвал меня Херри-бой. — Нет! Как можно повернуть ключ в замке и остановиться на пороге? Он сказал “Возьми!”. И мы возьмем, Катрин. Я возьму, чего бы это мне ни стоило.
— Даже если весь мир провалится в ад?.. Неужели обыкновенная исследовательская похоть стоит того?
Херри-бой посмотрел на меня с ненавистью, и в его голосе прорезался металл:
— Не будем терять время, Катрин. Если вы не пойдете, я пойду сам… Но…
Договорить он не успел. Напряженную тишину дома вдруг прорезал телефонный звонок. Я вздрогнула и тотчас же успокоилась: как бы то ни было — этот звонок принадлежит реальному миру, он возвращает к реальности и нас.
Херри с досадой посмотрел на телефон.
— Возьмите трубку, Херри, — мягко посоветовала я. — Звонят. Разве вы не слышите?
Он нехотя подчинился. Приложив трубку к уху, Херри-бой несколько секунд рассеянно слушал, а потом протянул трубку мне.
— Это вас, Катрин. Ваш друг. Я забыл поблагодарить его за пиво…
Снегирь! Это было так неожиданно: услышать его голос у самой кромки Северного моря. Я взяла трубку и услышала знакомое сопение.
— Лавруха, какого черта?
— Он оставил мне телефон, твой голландец… Слава богу, что оставил, — голос Снегиря, тусклый и безжизненный, испугал меня, и все же я сказала по инерции:
— Тебя отлично слышно, Снегирь… Что случилось, не можешь без меня и двух дней прожить? Тогда женись, я не буду возражать…
— Жека, — выдохнул Снегирь и замолчал.
В его молчании было что-то пугающее, что-то непоправимое, что-то такое, что у меня сразу засосало под ложечкой.
— Что случилось, Снегирь? — выдохнула я.
Он по-прежнему ничего не говорил. Только сопение в трубку, а потом странный звук, похожий на спазм.
— Что? С ней что-то случилось? Не молчи, Лавруха!..
— Ее нет, — я услышала на другом конце провода глухое рыдание. — Ее нет, Катька…
— Что значит — нет? — эти слова, тяжелые и неподъемные, не принадлежали мне, они просто не могли мне принадлежать. — Что значит — “нет”, Снегирь?
— Она умерла… Ее убили… Прошлой ночью… Прости… Тебе нужно приехать, ты понимаешь?.. Похороны…
Кажется, я на секунду потеряла сознание, а когда пришла в себя, трубка попискивала короткими гудками.
— Снегирь, — закричала я в пустую мембрану. — Снегирь!.. Это не правда… Нет… Это не может быть правдой… Ты слышишь меня, Снегирь?..
Отшвырнув трубку и все еще слабо соображая, я опустилась на пол. Остров, Мертвый город Лукаса Устрицы, Херри-бой с жалкими листочками и софитами — все это потеряло смысл. И Голландия потеряла смысл, и все картины всех музеев, вместе взятые. Снегирь что-то напутал, дурацкая шутка, жестокая шутка, но такие шутки не в его духе.
— Мне нужно уехать, Херри, — глухим вымороченным голбсом сказала я. — Немедленно. Я возвращаюсь в Россию.
— Что-нибудь серьезное? — вежливо спросил Херри-бой.
— Не знаю… Но моя подруга… Вы видели ее… Жека… Случилось что-то ужасное. Я должна уехать, Херри. Прямо сейчас. Вы понимаете…
— Вы же знаете, Катрин, — Херри досадливо поморщился. — Катер неисправен. Я не могу вам помочь. Механик будет уже послезавтра.
— Я не могу здесь оставаться… Неужели вы не понимаете? Я должна уехать, черт вас возьми!
— Сожалею, — он едва скрывал досаду, и именно в эту минуту я возненавидела чистенького голландца так, как ненавидела никого и никогда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Я же оказалась полностью освещена. Именно этого ты и хотел, Херри-бой: чтобы я была полностью освещена.
Добившись этого, Херри-бой затих. Я не видела его лица, но чувствовала, как жадно он рассматривает меня. Он вытащил на свет все мои пороки и теперь хочет изучить их.
— Ну? — спросила я. — Что дальше? Он молчал.
— Что случилось? Вы напрочь забыли русский? А совсем недавно так сносно болтали, Херри…
— Теперь я понимаю его, — медленно произнес, нет, скорее выдохнул Херри-бой.
— Кого?
— Лукаса… Я понимаю, почему он выбрал вас, Катрин… Я бы тоже выбрал вас.
— Не валяйте дурака, Херри. Я замерзла, я устала и хочу спать.
— Как я его понимаю…
— И жрать я тоже хочу, — я специально грубила ему, может быть, хоть это приведет его в чувство.
Но он совсем не слышал меня; расстояние между нами медленно сокращалось. Фонарик выпал из рук Херри и звякнул о камни. Нет, он сам отбросил его.
— Катрин, вы именно такая, какой он видел вас…
Дверь была сзади, мне ничего не стоило развернуться и бежать. Но я не могла и пошевелиться. Оболочка, которая до сих пор укрывала Херри-боя от реальности, вдруг неожиданно прорвалась, и моему изумленному взору предстала так долго скрываемая страсть. Жажда жизни, вот что это было. Жажда женщины, некогда принадлежавшей великому художнику. Теперь и Херри-бой хотел обладать ей, чтобы почувствовать Лукаса Устрицу до конца. Странно, но это совсем не оскорбляло меня. Напротив, новое, неведомое доселе желание вдруг поднялось во мне и горячей волной затопило глаза. Не только Херри-бой видел меня глазами Лукаса, но и я сама — сама! — почувствовала то же, что и дочь бургомистра, утонувшая в своей несчастной любви.
Херри-бой осторожно подходил ко мне — он как будто боялся, что хрупкое равновесие веков, возникшее между нами, неожиданно нарушится. Из темноты проступало его лицо — бледное и восторженное. Страсть заострила его черты подобно смерти, иначе и быть не могло: здесь, в естественной декорации, мы заново проживали давно отыгранный сюжет. Тени и шепоты вернулись снова, они наблюдали за нами, они прекрасно знали, что будет дальше.
— Вы прекрасны, Катрин, — губы Херри-боя едва шевелились, но я различала каждую букву, каждое слово. — Вы прекрасны…
Где-то совсем рядом снова послышался странный утробный звук, но теперь он больше не пугал меня. Я готова была поверить, что ждала этих слов и этого мужчину несколько веков. Я готова была поверить во что угодно…
Херри-бой осторожно опустил меня на камни, ставшие вдруг мягкими и податливыми, и принялся осторожно расстегивать куртку. Он все еще боялся прикоснуться ко мне, я видела, чего это ему стоило… И когда его бледное лицо оказалось совсем рядом, я подняла глаза к небу, только на секунду, — чтобы тотчас закрыть их в предчувствии поцелуя, — и увидела это…
Наваждение прошло. Херри-бой снова стал Херри-боем, вот только прямоугольник неба, очерченный острыми краями стен рыбной лавки Рогира Лонгтерена, вернее, два прямоугольника — большой и маленький — узкая часть дома и его широкая часть… Контуры этого прямоугольника живо напомнили мне наспех срисованный план. Боже мой, неужели все так просто?
— Херри! — едва выговорила я и уперлась ладонями в его грудь. — Херри… Я нашла его…
Мой резкий голос — возможно, чересчур резкий, — сразу же отрезвил голландца. Его почти невесомое до сих пор тело сразу же стало тяжелым и неповоротливым, как тело насильника.
— Я нашла его, Херри!
— Кого? .
— Ключ, о котором вы говорили… Он здесь. Слово, зашифрованное в картине, вы помните, да?..
— TOLLE…
— Да, “Возьми!” Кажется, я знаю, где нужно взять.
— Подождите, я ничего не понимаю, Катрин…
— Смотрите на верхнюю часть стены! Вы видите, как они смыкаются? Два прямоугольника, Херри, два прямоугольника, как на плане, — большая и маленькая комнаты. Вы помните план, Херри?
— Я… Не знаю…
— Вы помните, где находилась замочная скважина, открытый рот старика в тиаре? Вы помните?!
Мне вовсе не нужно было прибегать к услугам Херри-боя: нарисованный на бумаге план прочно засел в моей голове. Два состыкованных прямоугольника и замочная скважина у левой стороны меньшего из них. Сбиваясь и проглатывая слова, я поведала об этом Херри. Он испуганно смотрел на меня, казалось, что глаза его сейчас вылезут из орбит.
— Вы понимаете, Херри? Вы понимаете меня?..
Договорить я не успела — вздохи и стоны внутри острова становились все явственнее: казалось, его распирало изнутри, или отголоски какого-то далекого землетрясения или взрывной волны доходят сюда. Совершенно ошарашенный, Херри-бой цеплялся за мои руки, он не мог даже представить, что разгадка будет такой простой.
Но в конце концов он сумел справиться с собой и попытался осмыслить сказанное.
— Я знал… Я знал, что вы найдете его, Катрин… Боже мой, неужели это правда? Катрин…
Таким возбужденным я не видела его никогда. Волосы Херри-боя прилипли ко лбу, желваки на щеках ходили как поршни, а кадык беспомощно дергался.
— Идемте… Возьмем план и попытаемся сравнить… Если все обстоит так, как вы говорите… Я даже представить себе не могу… Если все так… О, если бы это было так!
Он поднялся сам и помог подняться мне. Еще несколько минут ушло на поиски фонарика. Чертыхаясь и все время натыкаясь на пальцы друг друга, мы искали его среди битых камней — Херри-бой даже не помнил, куда отбросил его. Так ничего и не найдя, мы, не сговариваясь, бросились к двери и выскочили на улицу.
— Быстрее, Катрин, быстрее, не отставайте, — умолял меня Херри-бой.
Эта его внезапная и такая низменная суетливость рассмешила меня.
— Успокойтесь, Херри. Лукас Устрица ждал вас пять веков, подождет еще немного…
— Вы правы, конечно, правы… Но умоляю вас, быстрее, Катрин!..
Теперь мы были похожи на старателей, охваченных золотой лихорадкой. Сравнение не в нашу пользу, но круг человеческих страстей чрезвычайно ограничен, и вырваться из него невозможно: любовь, ненависть, жажда наживы, исследовательский зуд — не так много пунктов в перечне.
— Куда вы дели свою кочергу, Херри? — спросила я, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.
Он посмотрел на меня непонимающе, я вообще сомневалась в том, что он видит меня сейчас. Черные прямоугольники неба — вот что мелькало у него перед глазами. А ведь еще несколько минут назад я была для него потерянным раем.
…Только в доме мы отдышались.
Херри-бой бросился к бумажкам и фотографиям, которые по-прежнему валялись на полу перед камином: он сличал их, поворачивал разными сторонами, он сразу и безоглядно поверил в мою догадку.
— Вы правы, Катрин, вы правы, — без устали повторял Херри-бой. — Вы правы, боже мой, как все просто и как гениально!..
Глядя на копошащегося у камина голландца, я вдруг почувствовала, что смертельно устала. И еще одно чувство зрело во мне.
Страх.
Страх, легкий и невинный, как первый поцелуй; легкий и невинный, как прогул уроков; легкий и невинный, как потрескивание крошечной погремушки на хвосте скорпиона.
— Подождите… Что вы собираетесь делать, Херри?
— Вы хотели спросить, что МЫ собираемся делать? Сейчас мы возьмем софиты… У меня несколько сильных ламп, они могут работать автономно. Мы решим, какая именно стена… Я поверить не могу, что вы сделали это!..
— И вам не страшно, Херри? — У моих ног лежали фотографии, на которых Зверь поднимался из бездны.
— Страшно? О чем вы говорите, Катрин?
— Картина, которая убивает. Странные звуки в глубине острова. Снимки, которые вы делали семь лет. Вам не страшно?
— Но послание… Лукас зашифровал его, и в нем написано “Возьми!”. Мы должны взять, Катрин. ОН сам просил нас об этом. Он знал, он предвидел, что спустя пять веков придете именно вы и тайна перестанет быть тайной… Мы теряем время, Катрин…
— А если все то о чем вы говорили мне сегодня днем, — если все это правда? Вы же сами сказали — Лукас мостил дорогу… И вы догадываетесь кому. Пусть тайна останется.
— Нет! — резко оборвал меня Херри-бой. — Нет! Как можно повернуть ключ в замке и остановиться на пороге? Он сказал “Возьми!”. И мы возьмем, Катрин. Я возьму, чего бы это мне ни стоило.
— Даже если весь мир провалится в ад?.. Неужели обыкновенная исследовательская похоть стоит того?
Херри-бой посмотрел на меня с ненавистью, и в его голосе прорезался металл:
— Не будем терять время, Катрин. Если вы не пойдете, я пойду сам… Но…
Договорить он не успел. Напряженную тишину дома вдруг прорезал телефонный звонок. Я вздрогнула и тотчас же успокоилась: как бы то ни было — этот звонок принадлежит реальному миру, он возвращает к реальности и нас.
Херри с досадой посмотрел на телефон.
— Возьмите трубку, Херри, — мягко посоветовала я. — Звонят. Разве вы не слышите?
Он нехотя подчинился. Приложив трубку к уху, Херри-бой несколько секунд рассеянно слушал, а потом протянул трубку мне.
— Это вас, Катрин. Ваш друг. Я забыл поблагодарить его за пиво…
Снегирь! Это было так неожиданно: услышать его голос у самой кромки Северного моря. Я взяла трубку и услышала знакомое сопение.
— Лавруха, какого черта?
— Он оставил мне телефон, твой голландец… Слава богу, что оставил, — голос Снегиря, тусклый и безжизненный, испугал меня, и все же я сказала по инерции:
— Тебя отлично слышно, Снегирь… Что случилось, не можешь без меня и двух дней прожить? Тогда женись, я не буду возражать…
— Жека, — выдохнул Снегирь и замолчал.
В его молчании было что-то пугающее, что-то непоправимое, что-то такое, что у меня сразу засосало под ложечкой.
— Что случилось, Снегирь? — выдохнула я.
Он по-прежнему ничего не говорил. Только сопение в трубку, а потом странный звук, похожий на спазм.
— Что? С ней что-то случилось? Не молчи, Лавруха!..
— Ее нет, — я услышала на другом конце провода глухое рыдание. — Ее нет, Катька…
— Что значит — нет? — эти слова, тяжелые и неподъемные, не принадлежали мне, они просто не могли мне принадлежать. — Что значит — “нет”, Снегирь?
— Она умерла… Ее убили… Прошлой ночью… Прости… Тебе нужно приехать, ты понимаешь?.. Похороны…
Кажется, я на секунду потеряла сознание, а когда пришла в себя, трубка попискивала короткими гудками.
— Снегирь, — закричала я в пустую мембрану. — Снегирь!.. Это не правда… Нет… Это не может быть правдой… Ты слышишь меня, Снегирь?..
Отшвырнув трубку и все еще слабо соображая, я опустилась на пол. Остров, Мертвый город Лукаса Устрицы, Херри-бой с жалкими листочками и софитами — все это потеряло смысл. И Голландия потеряла смысл, и все картины всех музеев, вместе взятые. Снегирь что-то напутал, дурацкая шутка, жестокая шутка, но такие шутки не в его духе.
— Мне нужно уехать, Херри, — глухим вымороченным голбсом сказала я. — Немедленно. Я возвращаюсь в Россию.
— Что-нибудь серьезное? — вежливо спросил Херри-бой.
— Не знаю… Но моя подруга… Вы видели ее… Жека… Случилось что-то ужасное. Я должна уехать, Херри. Прямо сейчас. Вы понимаете…
— Вы же знаете, Катрин, — Херри досадливо поморщился. — Катер неисправен. Я не могу вам помочь. Механик будет уже послезавтра.
— Я не могу здесь оставаться… Неужели вы не понимаете? Я должна уехать, черт вас возьми!
— Сожалею, — он едва скрывал досаду, и именно в эту минуту я возненавидела чистенького голландца так, как ненавидела никого и никогда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60