— Мама не умерла. Мама ушла на небо… Ты же знаешь, Катюша…
— Я знаю, бог всех забирает на небо.
— Теперь мама будет смотреть на тебя с самого красивого облака. Ты найдешь самое красивое облако на небе, и там обязательно будет мама. И она тебя увидит. Она все видит.
— И сейчас?
— И сейчас…
— А почему у мамы глаза закрыты, тетя Катя? Нельзя видеть, если глаза закрыты, я сама пробовала. Ничего не получилось…
Я беспомощно смотрела на девочку. Я не умела разговаривать с детьми, дети всегда заставали меня врасплох.
— Тетя Катя, можно я скажу тебе что-то по секрету?
— Конечно, девочка.
Катька-младшая взяла меня за руку липкой от конфет ручонкой (конфеты сунул двойняшкам Лавруха) и отвела за ближайший склеп.
— Что, моя хорошая? — спросила я. Сердце мое разрывалось от любви и жалости.
Катька наморщила такие же белесые, как у матери, брови и очень серьезно спросила:
— Тетя Катя… А если я попрошу у бога, чтобы он отпускал маму на выходные… На субботу и воскресенье, когда мы не в саду… Он ведь сделает это? Он отпустит маму? Он ведь добрый, так все говорят… Не надо плакать, тетя Катя…
Подошедший сзади Лавруха-младший обхватил меня за шею и жарко зашептал на ухо:
— Я хочу в туалет, тетя Катя…
— Вот что. Иди к дяде Лаврентию, и он что-нибудь предпримет по твоему спасению.
Лавруха-младший, косолапя и осторожно ставя ботинки на уже опавшие листья, побрел к Снегирю. А я поправила Катьке шарф, вытерла платком запачканные конфетами пальцы и прямо за своей спиной услышала голос:
— Здравствуйте, Катерина Мстиславовна!..
Этот голос я узнала бы из тысячи — так сильно он мне надоел за период нашего недолгого знакомства.
Марич.
Я резко обернулась. Конечно же, это был Кирилл Алексеевич собственной персоной. Пижонское пальто, пижонское кашне, пижонские ботинки. Совсем неплохо оплачивается работа в следственных органах, нужно признать.
— Хоть сегодня могли бы оставить меня в покое, капитан, — бросила я.
— Я понимаю ваши чувства, — он сделал примирительный жест рукой. — Соболезную…
— Вы соболезнуете? Побойтесь бога, Кирилл Алексеевич…
— Мне нужно поговорить с вами, Катерина Мстиславовна. Конечно, сейчас не время и не место, но все же…
— Сейчас не время и не место, капитан.
— Я не задержу вас надолго, — в его мягком голосе легко просматривалась профессиональная жесткость, за подушечками скрывались когти, того и гляди нацепит на меня наручники.
— Хорошо, — согласилась я.
За могилами мелькнуло бледное лицо Снегиря, державшего за руку Лавруху-младшего. Он со скорбным беспокойством взирал на меня и Марича. Перехватив мой взгляд, Лавруха прищурил глаза и вопросительно выгнул губы: что там еще?
— Подождите меня, капитан, — бросила я и вместе с Катькой направилась к Снегирю.
Снегирь сразу же устроил мне тихую сцену.
— Что за черт, Кэт? Оставит он нас в покое или нет? И ты тоже хороша, нашла время свидания назначать…
— Успокойся. Всего пара слов. Подождите меня у центрального входа. Я не задержусь.
Сунув Катьку-младшую Снегирю, я снова вернулась к капитану. Лаврухины музыканты уже зачехлили инструменты, друзья-художники, тихо переговариваясь, потянулись к выходу, а эрмитажница Динка Козлова — единственный непьющий человек во всей компании — поправила на Жекиной могиле венок: ее неистребимая страсть к симметрии и архивному порядку сказалась и здесь.
Вот и все, Жека.
Свежий холмик земли и портрет, переснятый с паспортной фотографии, — вот и все, что осталось.
Я вернулась к Маричу. Со скорбным видом он рассматривал соседние могилы: “Хлобыстан Игорь Вениаминович, 1932 — 1999”, “Гришпун Эмма Карловна, 1947 — 1999”, “Казаков Савелий Петрович, спи спокойно, дорогой муж, папа и дедушка…” Я искренне надеялась, что смерть всех этих людей не была такой страшной, как смерть Жеки…
— Я вас слушаю, капитан.
— Еще раз… Примите искренние соболезнования. Что будет с ее детьми?
— Еще не знаю. Вы хотели поговорить со мной?
— Да, — Марич взял меня под руку. Со стороны это выглядело вполне естественно: сломленная горем подруга и приятель подруги, поддерживающий ее. Мы неплохо смотрелись вместе: рыжая и брюнет.
Некоторое время мы молча шли по пронизанной последним осенним солнцем аллее. Марич все так же прижимал к себе мой локоть.
— Отпустите, — наконец оказала сопротивление я. — Отпустите, капитан. Я никуда не собираюсь убегать.
— Зачем вы так? — покачал головой Марич, но все же оставил мой локоть в покое. — Я хотел узнать кое-какие подробности. О вашей подруге.
— Зачем?
— Видите ли… Я тоже косвенно причастен к этому делу.
Я даже остановилась.
— Надо же! Такое впечатление, что вы ведете все уголовные дела в этом городе…
— Ну что вы… Дело веду не я. Просто есть некоторые соображения. Ведь ваша подруга была какое-то время женой покойного Быкадорова. Та часть коллекции Гольтмана, которая похищена им, так до сих пор и не найдена. Возможно, ваша подруга была как-то связана с Быкадоровым… Она художница, и предметы из коллекции могли оказаться…
— Нет, — грубо перебила Марича я. — Жека последний раз виделась с Быкадоровым за несколько лет до его смерти. Она не могла быть причастна…
— Но вы же не можете знать всего.
— Я — ее близкая подруга. Самая близкая.
— Есть вещи, которые скрывают даже от самых близких друзей, Катерина Мстиславовна. Можно прожить всю жизнь рядом с убийцей или вором и так и не узнать этого…
— О чем вы говорите, капитан? — я с ужасом посмотрела на него.
— О том, что жизнь — очень терпимая штука. Терпимая ко всему. Такие категории, как “абсолютное добро” или “абсолютное зло”, она отметает напрочь.
— Нет. Жека — честнейший человек. Она бы никогда не воспользовалась…
Если бы я могла рассказать тебе о сцене на даче, капитан, если бы я только могла! Тогда Жека отказалась от, по сути, краденых денег, хотя нуждалась в них гораздо больше, чем мы с Лаврухой. Если бы ты видел ее оскорбленные глаза, ты не позволил бы себе даже тень подозрения, даже тень тени…
— Ну хорошо, хорошо. Успокойтесь. Просто сейчас прорабатываются все возможные версии. Эта показалась нам наиболее вероятной.
— Наиболее вероятной?
— Ну да. Просто потому, что все другие выглядят сомнительно. У нее не было врагов, вы сами это подтвердили. Вы и ваш друг. И еще несколько людей, неплохо ее знавших.
— Может быть… У нее ведь были деньги. Пятьсот долларов. Сумма по нынешним временам приличная… — я выглядела совсем уж глупо со своими немощными предположениями. — Какая-нибудь сволочь…
Марич покачал головой.
— Я не думаю, что это ограбление.
— Но ведь денег при ней не было… А накануне приятель Лавру… Приятель Снегиря отвез ей крупную сумму.
— Да. Они это подтвердили. И ваш приятель, и приятель вашего приятеля. И денег при ней действительно не было. Но все равно, эта версия в расчет не берется.
— Почему?
— Дело в том, Катерина Мстиславовна, что ее убили не на стройке.
— Не на стройке?
— Да. Разве следователь не говорил вам?
Я вспомнила унылую физиономию следователя и его формальный допрос. Впрочем, я не представляла для этого оперативного дедугана никакого интереса: я не была близкой родственницей Жеки и в ночь ее убийства была в Голландии. Это могли подтвердить все визы, все билеты Аэрофлота и весь сводный оркестр российских и голландских таможенников.
— Он не вдавался в подробности. Но я буду благодарна вам, капитан, если вы расскажете мне об обстоятельствах ее смерти.
— Хорошо, — его готовность рассказать содержала в себе двойное дно, я понимала это: информация в обмен на информацию. — Ее привезли на стройку уже после смерти. Смерть наступила около двенадцати ночи.
Интересно, где это Жека шлялась около двенадцати, ведь дома оставались дети…
— Но убита она была совсем в другом месте. Перед смертью труп закатали во что-то. Очевидно, это был ковер. Именно таким образом ее доставили на стройку. На ее плаще сохранились частицы ворса. Это все улики, которыми мы располагаем.
— И никто ничего не видел?
— Глухое место. Освещена только площадка перед вагончиками, там ночует сторож.
— И он ничего не слышал?
— Место, где ее нашли, находится с противоположной стороны. К тому же сторож был мертвецки пьян. Опергруппу вызвали рабочие, пришедшие на смену. К тому времени сторож еще не протрезвел. Понимаете, если бы ее убили из-за денег, пусть даже из-за таких небольших, черт с ним, всякое бывает… Если это была роковая случайность, страшное стечение обстоятельств… Тогда ее труп просто оставили бы на месте преступления. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Смутно.
— Это же просто, Катя, — он впервые назвал меня по имени. — Представьте, что вы случайный грабитель. Вы отнимаете деньги, жертва сопротивляется, и в пылу потасовки вы наносите ей несколько ножевых ударов. Раз уж дело повернулось совсем не так, как вы предполагали, раз уж у вас не хватило терпения и сил даже вытащить нож из тела, вы просто оставляете это тело и бежите куда глаза глядят. Но закатывать тело в ковер и везти его куда-то, каждую минуту боясь быть остановленным нашими доблестными инспекторами ГИБДД? Пятьсот долларов не стоят того, вы согласны?
— Да, — тихо сказала я. — Пятьсот долларов не стоят того.
— Это мало похоже на простое ограбление… Вы согласны, Катя?
— Да. Я согласна.
Черт возьми, ну конечно же! Что за помутнение на меня нашло, почему я так уцепилась за дурацкую версию с дурацким грабителем и дурацкими пятью сотнями? Почему я так страстно желала, чтобы именно она оказалась правдой? Только потому, что случайный грабитель снимал с меня всякую ответственность. Все остальное замыкалось на нас с Лаврухой и на проклятой картине. Жекины слова “Эта картина принесет нам много бед” молотом отдавались у меня в висках. А теперь еще Марич со своими дурацкими измышлениями о связи Жеки с Быкадоровым…
— Скажите, Катя, в последнее время у нее не было… — Марич сделал деликатную паузу. — Ну, скажем, близкого друга?
— Нет. Я, во всяком случае, ничего не знаю. Правда, мы редко виделись этим летом. Но Жека обязательно сказала бы мне… А почему вы спрашиваете?
— Мы просто определяем круг ее знакомств, вот и все.
— Часть июля и весь август она провела на даче с детьми, капитан. Мы несколько раз выбирались к ней. Нет, я ничего не знаю.
— Ее соседка, Лариса Федоровна, показала, что к ней несколько раз приезжал молодой человек. Или молодые люди…
— Этого не может быть… — Жека и целый выводок молодых людей — это выглядело противоестественно. И потом, она ничего не сказала мне, а свои влюбленности Жека, как правило, долго скрывать не могла. — С чего вы взяли, что их было несколько? Жека очень разборчива в отношениях. Издержки материнского воспитания, знаете…
— Соседка утверждает, что видела несколько разных машин….
— Ну, какие же это машины! Это старый “Москвич” Снегиря, он отвозил Жеку на дачу. В июле… Сейчас Снегирь его продал…
— И обзавелся “Фольксвагеном-Пассатом”. Вы и ваш приятель так неожиданно разбогатели. Я просто диву даюсь.
— Вы же знаете, — мне не хотелось возвращаться к этой, уже давно закрытой теме. — Мы продали картину, которая принадлежала Снегирю. Он получил причитающуюся ему сумму. А я — свои комиссионные. Все налоги уплачены, капитан, я могу предоставить вам справки.
— Еще успеете, — туманно сказал капитан, и мне совсем не понравился его тон. — А что касается машин… Это были иномарки. Дорогие иномарки.
Иномарки.
Я тотчас же вспомнила вечеринку в Лехином особняке. Тогда за Жекой ездил кто-то из телохранителей Титова. Жека должна была договориться с Ларфой о том, чтобы та присмотрела за детьми. Следовательно, Ларфа вполне могла видеть машины телохранителей, только и всего. А все телохранители Титова были восхитительно молодыми и восхитительно крепкозадыми людьми… Я могла сообщить об этом Маричу тотчас же, но впутывать уже мертвую Жеку в историю с мертвым Титовым мне не хотелось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60