Все началось с невинного вопроса Марича о Голландии, и устоять я не смогла. Я рассказала ему о центральной части триптиха и о фотографиях, которые нащелкал Херри-бой. И о его безумной вере в свою миссию и мое предназначение.
— И вы так похожи на Деву Марию, Катя? — спросил у меня капитан.
— Во всяком случае, непорочное зачатие мне не грозит. А в остальном я полностью соответствую.
— И что вы собираетесь делать с картиной? Она ведь до сих пор, у вас…
Неужели я рассказала ему о том, что Агнесса вернула мне картину? Или я поведала ему всю эту историю гораздо раньше? Или он сам узнал об этом? Он же не просто молодой человек со строгим бобриком, а к тому же имеет еще и четыре звездочки на погонах…
— Я должна быть осторожной с вами, капитан… Я не должна забывать, кто вы на самом деле…
— Сегодня ночью можно и забыть, — успокоил меня Марич. — Никаких званий. Я просто Кирилл, а вы — просто Катя.
Вот здесь ты ошибаешься, товарищ “никаких званий”! Я совсем не просто… совсем не просто… Водка делала свое черное дело, она уверяла меня, что Кирилл отличный парень, что он вполне может заменить уехав-г шего Снегиря, что, если я объединю усилия с ним, то вполне могу противостоять железным пальцам Ж.Б. Назыркулова. После второго графина я обхамила все правоохранительные структуры и сказала Маричу, что за неделю собрала больше сведений, чем все они, вместе взятые. Что, если он сильно меня попросит, я расскажу ему о еще одном, не указанном в программке персонаже — Жаике Назыркулове.
Капитан воспользовался своим правом и сильно попросил.
Гори ты синим пламенем, Жаик.
Я выложила капитану все, что знала, и скрепила это браслетом с двумя крошечными бриллиантами в застежке. Браслет он не взял и посоветовал мне спрятать его. И самой держаться подальше от этого дела.
— Вы прямо близнецы-братья, — заметила я. — Сегодня казах сказал мне то же самое и теми же словами.
Рассуждения Марича по этому поводу я помнила смутно, а как он привел меня домой — не помнила вообще.
…Я проснулась оттого, что Катька-младшая трясла меня за плечо. Голова раскалывалась, во рту стояла Великая Сушь, а все тело казалось покрытым синяками: так отвратительно я не чувствовала себя лет пять.
— Тетя Катя, почему ты спишь на полу, а не на кровати? — спросила у меня сердобольная Катька.
— Потому что тетя Катя много работала ночью, поздно пришла и так устала, что не смогла дойти до кровати.
— Ты разве работаешь… — Катька на секунду задумалась, сдвинула белесые брови и произнесла совершенно неподъемное для нее слово:
— Проституткой?
Я была так изумлена этим неожиданным резюме, что, если бы была в состоянии, вскочила бы на ноги. Но подорванное водкой здоровье не позволяло мне сделать этого, и я так и осталась лежать на ковре.
— С чего ты взяла, девочка? — слабым голосом спросила я.
— Все, кто много работают ночью и сильно устают, — проститутки, — тоном, не терпящим возражения, заявила Катька.
Так. Нужно запретить им пялиться в телевизор. С сегодняшнего дня — только “Спокойной ночи, малыши!”.
— Это спорный тезис, Катерина, — сказала я. — Я как-нибудь объясню тебе.
— Когда?
— Не сейчас. Сейчас у меня голова болит.
— Принести тебе водички?
Не дожидаясь ответа, Катька метнулась на кухню, а я попыталась встать. Голова гудела, как полковой барабан. Будь ты проклят, Марич, напоил меня, оставил умирать на ковре и даже не поцеловал на прощание.
С другой стороны, кому охота целовать пьяную бабу?.. Я с трудом оторвала голову от пола и посмотрела на часы.
Половина двенадцатого. Лихо. Лихо-лихо.
Хоть бы позвонил, поинтересовался, не сдохла ли я от передозировки водки “Спецназ”. Скотина, подонок, жалкий тип… Пока я с упоением костерила Марича, вернулась Катька с большой кружкой воды, и я спросила у нее:
— Мне никто не звонил?
— Звонил.
Слава богу, что Кирилл оказался не такой законченной скотиной, как я о нем подумала.
— Не представился?
— Представился. Только я забыла. Лавруха-младший, до этого с интересом наблюдавший за нами, почесал переносицу.
— Вспомнила! Лаврик записал его имя.
— Записал? А зачем?
— Он очень просил.
— Кто?
— Кто звонил. Сказал… Как это? Очень важно… — Катька протянула мне листок, на котором моей собственной губной помадой (175 рублей за тюбик!) были выведены каракули. Первым шел совершенно косой крест, за ним следовала Е, повернутая в другую сторону. То же самое произошло с последней буквой И: перекладина торчала не там, где нужно. А вот Р получилась у Лаврухи-младшего на славу.
ХЕРИ.
Ламберт-Херри Якобе. Херри-бой.
Значит, он добыл свой ключ и теперь жаждет поделиться со мной неожиданными открытиями. Может быть, даже ему в спину дышит Зверь, и в ближайшее время стоит ожидать крупных катаклизмов. Но, как ни странно, сейчас моя больная голова интересовала меня сильнее, чем все Антихристы, вместе взятые. И еще меня сильно интересовал Кирилл Алексеевич Марич.
Кажется, я наговорила ему вчера много лишнего. Жаик, Жека, браслет, тот же Херри-бой, не к ночи будь помянут. Интересно, как выглядели все мои “спецназовские” откровения?.. Нужно дождаться снега и почистить наконец ковер. И пропылесосить квартиру. Грязь неимоверная, а под диваном валяется тапок, который я потеряла еще прошлой зимой…
— Что еще он сказал?
— Больше ничего.
Я все-таки нашла в себе силы подняться с ковра и побрела в ванную.
…Из-под душа меня вытащил очередной звонок. Звонил Марич. Наконец-то.
— Как ты себя чувствуешь, Катя? Интересно, почему “ты”?
— Мы что, пили на брудершафт? — морщась от головной боли, спросила я.
— Да. А ты разве забыла? Последний тост. И троекратное лобызание.
— Что-то не припомню.
— Тогда придется повторить.
— Уволь. Водки я напилась до конца тысячелетия. Что я тебе наговорила?
— Много любопытного.
— Забудь. Это пьяные разговоры пьяной женщины. Ты меня доставил?
— Патрульно-постовая служба.
— Шутишь?
— Конечно, шучу.
— А почему не остался?
— Ты не приглашала.
Скажите, пожалуйста, какой щепетильный!
— Извини, я паршиво себя чувствую. И дети еще не кормлены.
— Конечно, я понимаю. Я перезвоню.
Я положила трубку и побрела на кухню. На столе стояла оприходованная пачка кукурузных хлопьев и пакет молока. Дети неплохо справляются сами, я совсем им не нужна, пьяная дура. Интересно, что хотел сообщить мне Херри-бой. Нужно позвонить и поинтересоваться. Если он нашел нечто экстраординарное, я могу вписаться в долю. Я это заслужила. Тем более что деньги нужны мне позарез. Доллары, вырученные за картину, так и лежали в банке мертвым грузом: после смерти Жеки я просто не могла ими пользоваться. Жека права — эти деньги никому не принесли счастья, разве что Снегирю, оперативно прикупившему новенький “Фольксваген”. Черт возьми, я опять думаю о том, как бы обогатиться. Вконец испорченная девка…
Телефона Херри я так и не нашла, зато вспомнила о его записной книжке, которую сунула в карман, когда бежала с острова. Наверняка в нем есть координаты самого Херри. Я искала книжку полчаса и наконец нашла ее в грязном белье, в джинсах, не стиранных со времени приезда из Голландии. Тут же в ванной, сидя на куче тряпок, я раскрыла ее.
Никаких следов адреса Херри-боя и его острова не было. Только несколько аккуратных столбцов цифр (очевидно, номера, телефонов) и какие-то инициалы рядом с номерами. Очевидно, Херри-бой начал эту книжку совсем недавно, некоторые страницы были даже не разрезаны.
Я рассеянно пробежала глазами цифры и захлопнула книжку. А потом открыла ее снова. Один из номеров показался мне знакомым.
Более чем знакомым.
Остатки хмеля моментально выветрились из моей головы. Я бросилась в комнату и схватила со стола листок, на котором Лавруха-младший таким оригинальным образом увековечил имя Херри-боя. Это был тот самый листок, который всучил мне Марич. Вчера, когда я набирала его номер, я просто оставила листок у телефона.
Пробежав глазами цифры, я сличила их с цифрами в записной книжке Херри.
Они совпали, все до единой.
С той лишь разницей, что в записной книжке перед номером Марича стояло еще несколько цифр. Код. Код России и код Питера.
Это было так невероятно, так не правильно и так подло, что я без сил опустилась на ковер. Я могла ожидать чего угодно, только не этого. Херри-бой знаком с Маричем! Но он ни разу не упоминал о капитане, а сам Марич прошлой ночью слушал мои россказни о Херри с большим интересом. И тоже ни словом не обмолвился о знакомстве.
Так вот от кого Херри-бой узнал об Эссене, ведь именно в Эссен юркнул Иосиф Семенович Гольтман!
Марич.
Засланный казачок, пятая колонна, лидер партизанского движения. Скромный оперативный работник, расследующий дела о похищении картин. Почему он промолчал? Потому что ему было что скрывать. Черт возьми, у “Всадников” попеременно оказывались то Марич, то Херри-бой, они не выпускали картину из поля зрения ни на секунду! Они сменяли друг друга, они просто пасли ее. И один обеспечивал другому стопроцентное алиби!.. Еще летом Марич знал о существовании картины — ему сообщил об этом Херри-бой…
Как будто пелена упала с моих глаз.
Пелена упала, и наши случайные встречи с Маричем приобрели смысл, не допускающий никаких иных трактовок и толкований. Первый раз он накрыл меня в “Пирате” и заявил, что я воровка. Что я украла картину. О том, что доска у меня, знал Херри, он приехал в Россию только для того, чтобы посмотреть на нее… Гольтман молчал, зато Херри-бой разговорился не на шутку. Они владели разной информацией, но всегда удачно ее складывали.
Я видела Херри в кабинете Титова. Он был последним, кто оставался там и вышел живым. Он мог приложить руку к смерти Титова, а когда Жека заподозрила что-то неладное, появился Марич и…
Я зажмурилась…
Ничего себе, распределение обязанностей! Недаром Марич вертится вокруг дела об убийстве Жеки, а я еще слила ему информацию, которой располагала сама…
"Абсолютный эффект, и никаких следов” — именно так мог быть убит Титов. Именно так он и был убит. Теперь я уже не сомневалась в этом. А Жека кое-что заметила, она ведь была в ту ночь на даче… Херри-бой уехал в Голландию, и на пост заступил Кирилл Алексеевич Марич… Херри-бою нужна левая створка триптиха, и он не остановится ни перед чем. Он ведь не знал, что Агнесса вернет картину мне, он специально ездил к ней, чтобы договориться о покупке. Любая здравомысляща” правозащитница продала бы картину, возле которой умер ее единственный сын. Но Агнесса не была здравомыслящей, и тогда — они? Он? — решили обработать меня. Так с кем я пила вчера водку?..
— Звонят, тетя Катя, — Катька-младшая затрясла меня за плечо.
Я тупо уставилась на телефон.
— В дверь, — подсказала Катька. Очень вовремя, иначе моя голова просто взорвется. Я поплелась открывать. Лучше бы я этого не делала. На пороге стояли две солидные дамы с пудовыми грудями и — почему-то — участковый.
— Здравствуйте. Вы Соловьева Екатерина Мстиславовна?
Я даже не сообразила, о чем они говорят. Я, как зачарованная, смотрела на участкового.
— Вы слышите меня? — грудь одной из дам угрожающе качнулась.
— Простите?
— Вы Екатерина Мстиславовна Соловьева?
— Да, — наконец-то я догадалась прикрыть рукой рот.
От меня вовсю несло перегаром, а к свитеру пристали нитки и коверная пыль. Веселенькое зрелище, ничего не скажешь.
— Вас невозможно застать дома, — меня уже изначально ненавидели за первый размер лифчика. — Мы из комиссии по охране материнства и детства.
— Проходите, — запоздало пригласила я, но дамы в приглашении не нуждались. Отодвинув меня бюстами, они вплыли в квартиру. Следом за ними прошел участковый.
— Меня зовут Алевтина Николаевна, — представилась деятельница из комиссии. — Где мы можем с вами поговорить?
В комнатах бардак, в ванной свалено грязное белье трехнедельной давности…
— На кухне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
— И вы так похожи на Деву Марию, Катя? — спросил у меня капитан.
— Во всяком случае, непорочное зачатие мне не грозит. А в остальном я полностью соответствую.
— И что вы собираетесь делать с картиной? Она ведь до сих пор, у вас…
Неужели я рассказала ему о том, что Агнесса вернула мне картину? Или я поведала ему всю эту историю гораздо раньше? Или он сам узнал об этом? Он же не просто молодой человек со строгим бобриком, а к тому же имеет еще и четыре звездочки на погонах…
— Я должна быть осторожной с вами, капитан… Я не должна забывать, кто вы на самом деле…
— Сегодня ночью можно и забыть, — успокоил меня Марич. — Никаких званий. Я просто Кирилл, а вы — просто Катя.
Вот здесь ты ошибаешься, товарищ “никаких званий”! Я совсем не просто… совсем не просто… Водка делала свое черное дело, она уверяла меня, что Кирилл отличный парень, что он вполне может заменить уехав-г шего Снегиря, что, если я объединю усилия с ним, то вполне могу противостоять железным пальцам Ж.Б. Назыркулова. После второго графина я обхамила все правоохранительные структуры и сказала Маричу, что за неделю собрала больше сведений, чем все они, вместе взятые. Что, если он сильно меня попросит, я расскажу ему о еще одном, не указанном в программке персонаже — Жаике Назыркулове.
Капитан воспользовался своим правом и сильно попросил.
Гори ты синим пламенем, Жаик.
Я выложила капитану все, что знала, и скрепила это браслетом с двумя крошечными бриллиантами в застежке. Браслет он не взял и посоветовал мне спрятать его. И самой держаться подальше от этого дела.
— Вы прямо близнецы-братья, — заметила я. — Сегодня казах сказал мне то же самое и теми же словами.
Рассуждения Марича по этому поводу я помнила смутно, а как он привел меня домой — не помнила вообще.
…Я проснулась оттого, что Катька-младшая трясла меня за плечо. Голова раскалывалась, во рту стояла Великая Сушь, а все тело казалось покрытым синяками: так отвратительно я не чувствовала себя лет пять.
— Тетя Катя, почему ты спишь на полу, а не на кровати? — спросила у меня сердобольная Катька.
— Потому что тетя Катя много работала ночью, поздно пришла и так устала, что не смогла дойти до кровати.
— Ты разве работаешь… — Катька на секунду задумалась, сдвинула белесые брови и произнесла совершенно неподъемное для нее слово:
— Проституткой?
Я была так изумлена этим неожиданным резюме, что, если бы была в состоянии, вскочила бы на ноги. Но подорванное водкой здоровье не позволяло мне сделать этого, и я так и осталась лежать на ковре.
— С чего ты взяла, девочка? — слабым голосом спросила я.
— Все, кто много работают ночью и сильно устают, — проститутки, — тоном, не терпящим возражения, заявила Катька.
Так. Нужно запретить им пялиться в телевизор. С сегодняшнего дня — только “Спокойной ночи, малыши!”.
— Это спорный тезис, Катерина, — сказала я. — Я как-нибудь объясню тебе.
— Когда?
— Не сейчас. Сейчас у меня голова болит.
— Принести тебе водички?
Не дожидаясь ответа, Катька метнулась на кухню, а я попыталась встать. Голова гудела, как полковой барабан. Будь ты проклят, Марич, напоил меня, оставил умирать на ковре и даже не поцеловал на прощание.
С другой стороны, кому охота целовать пьяную бабу?.. Я с трудом оторвала голову от пола и посмотрела на часы.
Половина двенадцатого. Лихо. Лихо-лихо.
Хоть бы позвонил, поинтересовался, не сдохла ли я от передозировки водки “Спецназ”. Скотина, подонок, жалкий тип… Пока я с упоением костерила Марича, вернулась Катька с большой кружкой воды, и я спросила у нее:
— Мне никто не звонил?
— Звонил.
Слава богу, что Кирилл оказался не такой законченной скотиной, как я о нем подумала.
— Не представился?
— Представился. Только я забыла. Лавруха-младший, до этого с интересом наблюдавший за нами, почесал переносицу.
— Вспомнила! Лаврик записал его имя.
— Записал? А зачем?
— Он очень просил.
— Кто?
— Кто звонил. Сказал… Как это? Очень важно… — Катька протянула мне листок, на котором моей собственной губной помадой (175 рублей за тюбик!) были выведены каракули. Первым шел совершенно косой крест, за ним следовала Е, повернутая в другую сторону. То же самое произошло с последней буквой И: перекладина торчала не там, где нужно. А вот Р получилась у Лаврухи-младшего на славу.
ХЕРИ.
Ламберт-Херри Якобе. Херри-бой.
Значит, он добыл свой ключ и теперь жаждет поделиться со мной неожиданными открытиями. Может быть, даже ему в спину дышит Зверь, и в ближайшее время стоит ожидать крупных катаклизмов. Но, как ни странно, сейчас моя больная голова интересовала меня сильнее, чем все Антихристы, вместе взятые. И еще меня сильно интересовал Кирилл Алексеевич Марич.
Кажется, я наговорила ему вчера много лишнего. Жаик, Жека, браслет, тот же Херри-бой, не к ночи будь помянут. Интересно, как выглядели все мои “спецназовские” откровения?.. Нужно дождаться снега и почистить наконец ковер. И пропылесосить квартиру. Грязь неимоверная, а под диваном валяется тапок, который я потеряла еще прошлой зимой…
— Что еще он сказал?
— Больше ничего.
Я все-таки нашла в себе силы подняться с ковра и побрела в ванную.
…Из-под душа меня вытащил очередной звонок. Звонил Марич. Наконец-то.
— Как ты себя чувствуешь, Катя? Интересно, почему “ты”?
— Мы что, пили на брудершафт? — морщась от головной боли, спросила я.
— Да. А ты разве забыла? Последний тост. И троекратное лобызание.
— Что-то не припомню.
— Тогда придется повторить.
— Уволь. Водки я напилась до конца тысячелетия. Что я тебе наговорила?
— Много любопытного.
— Забудь. Это пьяные разговоры пьяной женщины. Ты меня доставил?
— Патрульно-постовая служба.
— Шутишь?
— Конечно, шучу.
— А почему не остался?
— Ты не приглашала.
Скажите, пожалуйста, какой щепетильный!
— Извини, я паршиво себя чувствую. И дети еще не кормлены.
— Конечно, я понимаю. Я перезвоню.
Я положила трубку и побрела на кухню. На столе стояла оприходованная пачка кукурузных хлопьев и пакет молока. Дети неплохо справляются сами, я совсем им не нужна, пьяная дура. Интересно, что хотел сообщить мне Херри-бой. Нужно позвонить и поинтересоваться. Если он нашел нечто экстраординарное, я могу вписаться в долю. Я это заслужила. Тем более что деньги нужны мне позарез. Доллары, вырученные за картину, так и лежали в банке мертвым грузом: после смерти Жеки я просто не могла ими пользоваться. Жека права — эти деньги никому не принесли счастья, разве что Снегирю, оперативно прикупившему новенький “Фольксваген”. Черт возьми, я опять думаю о том, как бы обогатиться. Вконец испорченная девка…
Телефона Херри я так и не нашла, зато вспомнила о его записной книжке, которую сунула в карман, когда бежала с острова. Наверняка в нем есть координаты самого Херри. Я искала книжку полчаса и наконец нашла ее в грязном белье, в джинсах, не стиранных со времени приезда из Голландии. Тут же в ванной, сидя на куче тряпок, я раскрыла ее.
Никаких следов адреса Херри-боя и его острова не было. Только несколько аккуратных столбцов цифр (очевидно, номера, телефонов) и какие-то инициалы рядом с номерами. Очевидно, Херри-бой начал эту книжку совсем недавно, некоторые страницы были даже не разрезаны.
Я рассеянно пробежала глазами цифры и захлопнула книжку. А потом открыла ее снова. Один из номеров показался мне знакомым.
Более чем знакомым.
Остатки хмеля моментально выветрились из моей головы. Я бросилась в комнату и схватила со стола листок, на котором Лавруха-младший таким оригинальным образом увековечил имя Херри-боя. Это был тот самый листок, который всучил мне Марич. Вчера, когда я набирала его номер, я просто оставила листок у телефона.
Пробежав глазами цифры, я сличила их с цифрами в записной книжке Херри.
Они совпали, все до единой.
С той лишь разницей, что в записной книжке перед номером Марича стояло еще несколько цифр. Код. Код России и код Питера.
Это было так невероятно, так не правильно и так подло, что я без сил опустилась на ковер. Я могла ожидать чего угодно, только не этого. Херри-бой знаком с Маричем! Но он ни разу не упоминал о капитане, а сам Марич прошлой ночью слушал мои россказни о Херри с большим интересом. И тоже ни словом не обмолвился о знакомстве.
Так вот от кого Херри-бой узнал об Эссене, ведь именно в Эссен юркнул Иосиф Семенович Гольтман!
Марич.
Засланный казачок, пятая колонна, лидер партизанского движения. Скромный оперативный работник, расследующий дела о похищении картин. Почему он промолчал? Потому что ему было что скрывать. Черт возьми, у “Всадников” попеременно оказывались то Марич, то Херри-бой, они не выпускали картину из поля зрения ни на секунду! Они сменяли друг друга, они просто пасли ее. И один обеспечивал другому стопроцентное алиби!.. Еще летом Марич знал о существовании картины — ему сообщил об этом Херри-бой…
Как будто пелена упала с моих глаз.
Пелена упала, и наши случайные встречи с Маричем приобрели смысл, не допускающий никаких иных трактовок и толкований. Первый раз он накрыл меня в “Пирате” и заявил, что я воровка. Что я украла картину. О том, что доска у меня, знал Херри, он приехал в Россию только для того, чтобы посмотреть на нее… Гольтман молчал, зато Херри-бой разговорился не на шутку. Они владели разной информацией, но всегда удачно ее складывали.
Я видела Херри в кабинете Титова. Он был последним, кто оставался там и вышел живым. Он мог приложить руку к смерти Титова, а когда Жека заподозрила что-то неладное, появился Марич и…
Я зажмурилась…
Ничего себе, распределение обязанностей! Недаром Марич вертится вокруг дела об убийстве Жеки, а я еще слила ему информацию, которой располагала сама…
"Абсолютный эффект, и никаких следов” — именно так мог быть убит Титов. Именно так он и был убит. Теперь я уже не сомневалась в этом. А Жека кое-что заметила, она ведь была в ту ночь на даче… Херри-бой уехал в Голландию, и на пост заступил Кирилл Алексеевич Марич… Херри-бою нужна левая створка триптиха, и он не остановится ни перед чем. Он ведь не знал, что Агнесса вернет картину мне, он специально ездил к ней, чтобы договориться о покупке. Любая здравомысляща” правозащитница продала бы картину, возле которой умер ее единственный сын. Но Агнесса не была здравомыслящей, и тогда — они? Он? — решили обработать меня. Так с кем я пила вчера водку?..
— Звонят, тетя Катя, — Катька-младшая затрясла меня за плечо.
Я тупо уставилась на телефон.
— В дверь, — подсказала Катька. Очень вовремя, иначе моя голова просто взорвется. Я поплелась открывать. Лучше бы я этого не делала. На пороге стояли две солидные дамы с пудовыми грудями и — почему-то — участковый.
— Здравствуйте. Вы Соловьева Екатерина Мстиславовна?
Я даже не сообразила, о чем они говорят. Я, как зачарованная, смотрела на участкового.
— Вы слышите меня? — грудь одной из дам угрожающе качнулась.
— Простите?
— Вы Екатерина Мстиславовна Соловьева?
— Да, — наконец-то я догадалась прикрыть рукой рот.
От меня вовсю несло перегаром, а к свитеру пристали нитки и коверная пыль. Веселенькое зрелище, ничего не скажешь.
— Вас невозможно застать дома, — меня уже изначально ненавидели за первый размер лифчика. — Мы из комиссии по охране материнства и детства.
— Проходите, — запоздало пригласила я, но дамы в приглашении не нуждались. Отодвинув меня бюстами, они вплыли в квартиру. Следом за ними прошел участковый.
— Меня зовут Алевтина Николаевна, — представилась деятельница из комиссии. — Где мы можем с вами поговорить?
В комнатах бардак, в ванной свалено грязное белье трехнедельной давности…
— На кухне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60