— Ты о чем? — спросил Лавруха.
— Я не говорила тебе… Или говорила? Когда я поднялась в спальню, меня кто-то закрыл. Я думала, что это Леха так шутит. А если не Леха, то кто? И зачем он это сделал? Может быть, боялся, что я увижу что-то? Или кого-то…
Херри-бой переводил взгляд с Лаврухи на меня: он совсем не понимал беглый русский.
— О чем вы говорите, Катрин?
— Ни о чем, — Лавруха выразительно посмотрел на меня. — Давай все-таки сбагрим парня, а потом уже поговорим. Какие-то невменяемые меня окружают, ей-богу.
— Вы поговорите с хозяйкой картины? — снова завел свою волынку Херри-бой. — Я постараюсь вернуться сюда в ближайшее время…
— Поговорим, поговорим, уймись. И вообще, тебе пора.
— Я позвоню вам…
— Непременно, — Лавруха хлопнул Херри-боя по плечу. — Дуй до горы, не видишь, таможня волнуется…
Херри-бой помахал нам рукой на прощанье и скрылся в толпе улетающих в Амстердам счастливчиков. А мы с Лаврухой отправились в аэропортовский буфет. Снегирь заказал пару вторых, винегрет и холодное пиво. Мне совсем не хотелось есть, но из солидарности с Лаврухой я принялась ковырять вилкой в винегрете.
— Ну, выкладывай, что там у тебя стряслось?
— Когда я поднялась наверх, чтобы переодеться, кто-то закрыл меня в спальне. Я думала, что это сделал Леха… Решил подшутить.
— Глупая шутка.
— Не просто глупая, а абсолютно бессмысленная. Он не стал бы так шутить. Он просто вошел бы следом за мной и закрыл дверь. Но только с внутренней стороны…
— Семейный портрет в интерьере. Понятно, — Лавруха хмыкнул.
— А что, если это был не Титов?
— Тогда кому придет в голову следить за тобой, чтобы запереть в комнате?
— Вот и я думаю — кому?
Я замолчала и в упор посмотрела на Лавруху. Неприрученные догадки бродили во мне, но не подпускали близко.
— А что, если это связано со смертью Лехи?
— Интересно, каким образом?
— Ну, не знаю… Сегодня я целую ночь просидела картиной…
Лавруха сосредоточенно возился с жестким куском бифштекса.
— Н-да… Вот что я скажу тебе, Кэт. Лукас Устрица, это, по-моему, разновидность СПИДа. И передается она не только половым путем, но и воздушно-капельным.
— Ты не дослушал, Снегирь. Мы сто раз говорили с тобой об этих смертях. И я решила проверить.
— Что проверить?
— Как картина действует на людей.
— И как же она действует?
— В том-то и дело, что никак.
— Ну-у… Это не противоречит твоей теории о том, что доска убивает только хозяев.
— Да, черт возьми. Я готова с этим согласиться. Вот только спальня в эту мистику никак не вписывается.
— Что ты имеешь в виду?
— Дверь не только закрыли. Ее открыли. Потом. Через каких-нибудь полчаса. Когда Леха был уже мертв. А если он был мертв, то уже никак не мог открыть дверь, понимаешь. Значит, это сделал кто-то другой.
— Масштабно мыслишь.
— Кто-то другой был заинтересован в том, чтобы я выползла наконец-то из спальни и отправилась искать Леху, чтобы нащелкать ему по носу. Чтобы найти его. Ты ведь помнишь, я его искала.
— Очень темпераментно искала. Я помню.
— Я не нашла его и вернулась к телохранителю. Он сидел на террасе. Что было дальше — ты знаешь.
— Да, — Лавруха все еще не проявлял особого интереса к моим сумбурным выкладкам.
— Потом, когда мы нашли тело… Титовский телохранитель, казах, ты его видел… Так вот, казах был убежден, что Леха отправился в дом ко мне. Сам Леха сказал ему об этом.
— И что?
— Я подумала… А что, если кто-то ему сказал, что я жду его… Но не в спальне, а в кабинете… И он отправился в кабинет.
У Лаврухи отвисла челюсть. Он едва не подавился куском мяса и принялся громко кашлять. Я похлопала Снегиря по спине.
— Ну ты даешь! — отдышавшись, выговорил он. — Собакиных начиталась?
— Подожди… Не перебивай меня, — какое-то странное, болезненное вдохновение несло меня вперед. Еще одно маленькое усилие — и я прорвусь сквозь частокол тайны, я выстрою цельное представление о происшедшем я наконец-то сложу части страшной мозаики. — Я могла быть приманкой, понимаешь? Леху нужно было заманить в кабинет, и его заманили. А чтобы я случайно не выползла и не сломала начавшуюся игру, меня закрыли в спальне. А потом выпустили.
— Какую игру?
— Я не знаю…. Картина может убить, но не может повернуть ключ в замке. Это сделал человек. Возможно, убийца…
Лавруха жалостливо покачал головой и коснулся моего разгоряченного лба ладонью.
— Какой убийца, ? Он умер естественной смертью. Обширный инфаркт.
— А ты откуда знаешь об обширном инфаркте? Кажется, я не говорила тебе…
— Тоже мне, секрет Полишинеля. Я мотался с Херри к старухе. Не мог же я его бросить… Там все об этом говорят…
Весь мой пыл куда-то улетучился. Инфаркт. Ненасильственная смерть. И никаких ран на теле, и никаких следов яда в организме. Я почти ухватила за полу версию “умышленное убийство”, но тут же выпустила ее. Картонные кубики разрушились, карточные домики оказались унесенными ветром….
— Но ведь кто-то закрыл меня…
— Да что ты носишься с этим, как курица с яйцом? Закрыли — открыли, какая разница? Смерть это не объясняет. А ты вообще говорила об этом кому-нибудь?
— Тебе первому.
— Нужно было сказать. Тем, кто занимался этим делом.
— Зачем? Они все и так смотрели на меня косо.
— Тоже верно. Ладно, давай-ка не будем больше к этому возвращаться. Все равно мы ничего не решим.
— А что мы будем делать с картиной? Мне бы не хотелось, чтобы она оставалась у меня…
— Придумаем что-нибудь, Кэт…
— Обещай мне, что придумаем.
…Конечно, ты придумаешь, мой единственный друг, мой верный Савраска, мой Конек-Горбунок, мой подельник и соратник. Конечно же, ты придумаешь, Снегирь…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Нидерланды, Осень 1999 года
Я летела в Амстердам.
Не прошло и трех недель, как я рассталась с Херри-боем, и вот теперь, через какой-нибудь час, он будет ждать меня в зале прилета местного аэропортишки с труднопроизносимым названием “Schihol”. Херри-бой позвонил совершенно неожиданно и, путая старательный русский со старательным английским, заорал в трубку:
— Я проявил фотографии, Катрин…
— Поздравляю, — вежливо ответила я.
— Это часть целрго… “Всадники Апокалипсиса” — это левая створка триптиха, really … И еще одно — триптих есть часть головоломки, есть послание Лукаса… Вы должны это видеть… Вы должны прилететь…
— Куда?
— В Голландию… Вы поговорили о картине? Мы просто обязаны соединить их, две части оf entire … — Херри-бой даже задохнулся от волнения.
Послание Лукаса Устрицы — это было что-то новенькое.
— Вы можете прилететь? Я немедленно высылаю вам приглашение. У меня есть знакомые в консульстве, они знают, зачем прилетал я… Они оформят вам визу без задержек. Вы согласны прилететь сюда, Катрин? Когда вы увидите это… Вы сделаете все, чтобы помочь картине вернуться. Катрин, я прошу вас…
Голландия, почему бы и нет. Я никогда не была в Голландии, а последние два месяца окончательно вымотали меня. И последней жирной точкой стала встреча с Агнессой Львовной Стуруа. Меньше всего мне хотелось увидеть ее еще когда-нибудь, но картина была у меня — таинственные “Всадники Апокалипсиса”, лишенные статуса и гражданства…. Жаик позвонил мне и в своей обычной топорной манере сообщил, что Агнесса Львовна ждет меня, чтобы уладить все формальности. Я ждала этого звонка, и все же он застал меня врасплох. Любая из линий поведения, которую я выберу, будет выглядеть циничной, я хорошо это понимала.
Мы встретились в кафе Дома журналиста на Невском — таково было пожелание старухи: она до сих пор пописывала обличительные статейки в газеты правого толка. А до этого я целый час выбирала прикид для нашего совсем нерадостного свидания. Единственное черное платье, которое у меня было (открытые плечи, открытая спина, открытые ляжки) смотрелось бы откровенным надругательством над горем старухи. Веселенький сарафан был чересчур легкомысленным. Перебрав содержимое платяного шкафа, я остановилась на нейтральных брючатах из хлопка и такой же нейтральной блузке — черная и белая клетки, под стать нашим отношениям с Агнессой и ее покойным сыном.
Я пришла на десять минут раньше условленного времени, но Агнесса уже сидела за столиком. Рядом с ней отирался казах.
— Здравствуйте, Агнесса Львовна… Ей с трудом удалось справиться с ненавистью, и все же она сдержалась.
— Здравствуйте. Вы хотели поговорить со мной?
— Да. Это касается картины.
— Я передала вам картину. Чего же еще вы хотите от меня?
— Вы не можете просто так передать ее мне. Алек… Ваш сын заплатил за нее очень большие деньги. Грубо говоря, эта картина совершенно случайно попала в частную коллекцию. Она является национальным достоянием. Я не могу принять ее.
— А я не могу оставить ее у себя… Каждый день видеть вашу физиономию и знать, что мой мальчик умер возле нее…
— Я понимаю ваши чувства, — осторожно сказала я.
— Вы? — она засмеялась сухим безжизненным смехом, подозрительно смахивающим на клекот птицы. — Как вы можете понимать, жалкая продажная девка, охотница до чужого добра!..
— Чужого добра мне не нужно. И поэтому я хочу вернуть картину. Законной владелице.
— Картина останется у вас.
Я не могла взять в толк ту блажь, которая посетила Агнессу. Почему ей так необходимо, чтобы картина обязательно осталась у меня?
— Если вы хотите избавиться от “Всадников”… Вы можете передать ее в дар кому угодно. Эрмитажу, в конце концов. Или голландской стороне, — трепещи, Херри-бой, с тебя причитается за посреднические услуги. — Голландцы проявляют к ней большой интерес, они готовы выложить определенную сумму за ее приобретение. Сюда даже приезжал специалист по творчеству художника…
— Очкарик из твоей банды, — неожиданно выпалила Агнесса. — Такой же беспринципный, как и ты… Явился ко мне, когда Алешу еще не похоронили…
Херри-бой, Херри-бой, ты всегда бежишь впереди поезда!..
Выплеснув ярость в чашку с остатками кофе, Агнесса Львовна немного успокоилась.
— Что я должна сделать, чтобы эта картина навсегда исчезла из моей жизни? И вы вместе с ней?
— Вы настаиваете? — мне до смерти не хотелось воссоединяться с картиной, и я тянула время.
— Настаиваю. Быть может, когда-нибудь она также убьет тебя, как убила моего сына…
Вот оно что! Попытка всучить мне “Всадников” вовсе не блажь, а тонкий психологический расчет обезумевшей от горя женщины. Рафинированная месть диссидентки.
— Вы же материалистка, Агнесса Львовна… Вы должны понимать…
— Алеша никогда не жаловался на сердце. Он был абсолютно здоров. Абсолютно. Я не верю в его сердечный приступ, — она все еще не могла поверить в его смерть.
— Даже не знаю, что вам сказать… Жаик осторожно сжал локоть старухи.
— Все в порядке, милый, — Агнесса взяла себя в руки. — Какие бумаги мне необходимо подписать?..
…Через час я вышла из нотариальной конторы обладательницей картины. Перспектива оставить “Всадников” у себя мне вовсе не улыбалась, и я решила избавиться от нее при первой же возможности. Нужно позвонить Херри-бою, снова вызвать его сюда и начать подготовку документов к передаче “Всадников”. Это потребует определенных усилий с подключением всевозможных комиссий по культурным и перемещенным ценностям. А если они не увенчаются успехом — что ж, остаются музеи. Даже Эрмитаж почтет за честь иметь в своих фондах Лукаса Устрицу…
Но дозвониться до Херри-боя я так и не смогла. Он проявился сам и теперь вдохновенно сопел в трубку.
— Вы прилетите в Голландию, Катрин?
— Да. Только свяжитесь со своим консульством, чтобы мне быстрее оформили визу. По какой-нибудь линии культурного обмена.
— Конечно. Вы поразитесь тому, что я обнаружил.
— Вас тоже ждет сюрприз, Херри, — великодушно сказала я, хватит держать устричного фанатика в неведении.
— Это касается “Всадников”, Катрин?
— Возможно. — Никакой интриги, никакого флера, я даже рассердилась на Херри-боя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60