— Он точно не выезжал?
— Нет.
— И на берегу его нет? — риторический вопрос. Если Жаик сидел у дома, значит, Леха обязательно должен был находиться в доме, этого требовали правила безопасности.
— Что будем делать?
— Ломайте двери, — неожиданно для себя скомандовала я.
Только теперь охранники обратили внимание на то, что рядом с ними находится еще кто-то. И этот кто-то им активно не нравится. “Возвращалась бы ты восвояси, в трущобы Гарлема”, — без труда читалось на их физиономиях.
— Делайте, что она говорит, — казах все-таки решился.
— Может, не стоит? — Андрей с сомнением осмотрел высокие дубовые двери.
— Хозяин в доме, — тихим бесцветным голосом произнес Жаик. — И я не видел, чтобы Он выходил.
— А если через кухню?..
— Он никогда не пользуется черным ходом. Он человек привычки.
И все снова посмотрели на меня: я одна была вопиющим нарушением всех правил. Разрушителем всех привычек.
— Слышали? — я непроизвольно отступила за спину Жаика. — Тоже мне, телохранители. У семи нянек дитя без глазу…
Лучше бы я этого не говорила. Охранники синхронно сжали кулаки и обрушили всю их мощь на дубовую дверь.
Она поддалась сразу. Или почти сразу. И снова меня посетило ирреальное чувство уже виденного. Точно таким же образом я открывала дверь в спальню Жеки, когда пыталась прорваться к Быкадорову. Только дверь была не из мореного дуба, а из прессованного картона, обитого фанерой. И к ней было придвинуто трюмо…
"Интересно, чем воспользовался Леха?” — совершенно буднично подумала я, а поймав себя на этой мысли, вскрикнула. Я знала, что увижу за дверью.
Единственная из всех.
Прямо за дверью послышался грохот, и охранники ворвались в кабинет.
Маленькая изящная конторка из красного дерева, которую я заприметила еще вчера, теперь валялась на полу. Должно быть, она была довольно тяжелой, если учесть те усилия, которые прилагали охранники, чтобы прорваться вовнутрь. Конторка оказалась придвинутой к двери — Леха тщетно пытался спастись от внешнего мира.
Так же, как и Быкадоров.
А потом я увидела и самого Леху.
Он лежал на полу, у подножия картины. Софиты бесстрастно освещали его обнаженное тело. Такое же совершенное, как и тело Быкадорова. В ложбинке Лехиного позвоночника стоял непросохший пот, а скрюченные пальцы впились в паркет. Ему не хватило всего лишь нескольких мгновений, чтобы войти в картину… Нет, он не созерцал, как Быкадоров, он хотел обладать женщиной с портрета. Я представить себе не могла, что внезапная смерть может таить в себе столько страсти. И быть такой прекрасной. Я хотела мертвого Леху так, как никогда не хотела Леху живого.
От этой преступной, противоестественной мысли мне стало тошно.
— Прекрати орать, — как сквозь толстое стекло, услышала я голос Андрея. Я орала? Я ору?..
— Выйди отсюда.
Я отчаянно замотала головой.
— Нет!..
Он легко справился со мной, отвел в угол и почти бросил в кресло. Отсюда мне была хорошо видна сцена жертвоприношения: Жена Апокалипсиса с полустертыми складками на мантии и ее несостоявшийся любовник. Остальные — живые — фигуры совсем не вписывались в композицию. Кто-то из охранников бешено щелкал телефонными кнопками, остальные окружили тело хозяина растерянным полукругом.
— “Скорая”?.. Это “Скорая”?.. Жаик присел на корточки перед телом хозяина и осторожно коснулся пальцами его шеи.
— Не нужно “Скорую”… Он мертв.
Мертв.
Я истерически засмеялась. Жаик неторопливо поднялся, подошел ко мне и наотмашь ударил меня по щеке. Это возымело действие: я сжалась в комок и затихла.
— Ничего здесь не трогать. И всем выйти из кабинета. Андрей, позови Юхно.
Юхно. Я запомнила золотое тиснение на визитке, врученной мне несколько часов назад, когда Леха был еще жив и утверждал, что я дивно хороша… Но в самый последний момент предпочел мне “Рыжую в мантии”. Предпочел мне — меня… А Владимир Николаевич Юхно был директором частного охранного предприятия “Орел”.
Орел — одно из четырех животных Апокалипсиса. Лукас ван Остреа был бы доволен.
— Забери ее отсюда, — кивнул Жаик в мою сторону. Я еще глубже вжалась в кресло и вцепилась в подлокотники.
— Ну, не знаю… — с сомнением произнес Андрей.
— Ладно. Пусть остается. Позови Юхно и принеси воды… Этой…
Андрей исчез за дверью, и мы с Жаиком остались одни в огромном кабинете. Он деловито обшарил поверхность наглухо закрытого окна с таким же пуленепробиваемым стеклом, что и в спальне. Я знала об этом. Еще вчера, раздувая жабры, Леха поведал мне, что его особняк охраняется так же, как резиденция президента “Бочаров ручей”.
Оставив в покое окно, Жаик переместился к картине и принялся внимательно рассматривать ее, затем коснулся варварским плоским пальцем поверхности.
— Не надо… — слабым голосом попросила я.
— Чего — “не надо”? — он даже не обернулся.
— Не трогайте картину… Это Остреа. В два прыжка он оказался возле моего кресла и поставил ногу в легком ботинке мне на колено.
— Мне плевать, что это Остреа, или как там его… Ты видишь, мой хозяин мертв. А еще сорок минут назад он был жив и здоров. И я хочу получить от тебя объяснения.
— От меня?
Чутье не изменило ему: я была единственной, кто имел самое полное представление о картине. И о той жатве, которую она собрала. Я знала о “Рыжей в мантии” больше, чем кто-либо другой. И все-таки меньше, чем Леха и Быкадоров. Но я была жива, и поэтому не могла претендовать на абсолютность этого знания.
— Я слушаю, — поторопил меня казах.
— Мне нечего сказать. Оставь меня в покое.
— Почему ты решила, что нужно ломать двери?
— Я не знаю… Ты сам это решил.
— Все было хорошо, пока не появилась ты. Ты в доме сутки, а хозяина уже нет в живых.
— Ну и что? — я медленно начинала приходить в себя. — Ты не сможешь обвинить меня в его смерти, как бы ни старался. Дверь ведь была закрыта изнутри. Задвинута мебелью, правда?
Казах скрипнул зубами; больше всего ему хотелось бы сейчас привязать меня к лошадям и стегануть их по крупу. Только куски моего мяса могут хоть как-то удовлетворить его. И накормить его скорбь. Он был искренне привязан к хозяину, он был предан ему, как только может быть предан восточный человек, — я это видела. И он видел, что я вижу. Обычная бесстрастность изменила ему, но он ничего не мог с собой поделать.
— Ты что-то знаешь.
— Что?
— Это ведь не просто так?
— Тебе виднее, — в отличие от Жаика я не была рядом с Лехой три года.
— Почему она так на тебя похожа? — неожиданно спросил он и кивнул в сторону картины.
— Вопрос к автору.
Пока Жаик соображал, что же мне ответить, в кабинет вошли двое — Андрей с низким стаканом коньяка и Владимир Михайлович Юхно, директор охранного предприятия “Орел”. Судя по сосредоточенному выражению лица, Юхно уже был введен в курс дела. Он сразу же присел перед телом Лехи и пощупал пульс на шее — точно так же, как это сделал Жаик несколько минут назад.
— Он мертв, — сказал казах. Он повторял это слово с разными интонациями, он так до конца и не смог поверить в реальность происходящего.
— Вижу. Что здесь произошло?
— Не знаю. Около пятидесяти минут назад он вошел в дом. Я остался на террасе.
— И больше никого в доме не было?
— Она, — Жаик кивнул в мою сторону. Юхно с любопытством охотника за головами взглянул на меня.
— Это правда?
— Да. Я зашла переодеть платье, — коньяк, принесенный Андреем, вернул мне способность соображать. — Маленькая неприятность, меня облили пуншем.
— И что дальше? — Неужели это он целовал мне руку совсем недавно? После подобного тона остается только снять отпечатки пальцев и сфотографироваться анфас и в профиль.
— Я переоделась.
— Пятьдесят минут переодевались?
— Переодевалась. Потом подправила макияж. Люблю чистить перышки…
Интуиция подсказывала мне, что не стоит потчевать серьезных дядей своей полудетской историей о закрытой двери. Во-первых, мне никто не поверит; во-вторых, никто, кроме Лехи, не сможет подтвердить, что она была закрыта. А Леха мертв, и бесполезно взывать к нему. И, наконец, в-третьих: мое вынужденное тридцатипятиминутное заточение выглядит непонятно. А непонятного и так хватает.
— Ну, хорошо, — Юхно оставил меня в покое и обратился к Жаику:
— Что скажешь?
— Она ни при чем, — со вздохом произнес он. — Может быть, она и была последней, кто видел хозяина живым. Но она ни при чем.
— Аргументы. — Очевидно, в прошлом господин Юхно имел отношение к правоохранительным органам. Жаик подвел Юхно к окну и постучал по стеклу:
— Пуленепробиваемое и к тому же закрыто наглухо. А чтобы зайти в кабинет, нам пришлось высаживать дверь.
— Она была заперта изнутри?
— В том-то и дело, что нет. Она вообще не запиралась. Хозяин придвинул к двери конторку. Так что нам пришлось приложить усилия…
— Давай-ка его перевернем.
Вдвоем они перевернули тело Лехи и несколько минут изучали его. Я знала, что они не найдут никаких следов насильственной смерти. И они не нашли.
— Как вы думаете, что случилось?
— Не знаю, — Юхно доскреб подбородок. — Вскрытие покажет. Во всяком случае, на убийство или самоубийство это не похоже.
— Я тоже так думаю.
— А почему он голый? — спросил вдруг Юхно.
— А почему он заставил дверь конторкой? — огрызнулся Жаик, прикрывая тело хозяина одеждой. Она валялась тут же, на полу.
Это была поэтическая вольность, отход от сценария смерти в Жекиной квартире: вещей Быкадорова так и не нашли. Я вдруг подумала о том, что мертвый Быкадоров все-таки переиграл мертвого Леху Титова — он оставил на одну загадку больше…
— Ничего не понимаю, — продолжал строгим голосом причитать Юхно. — Впервые с таким сталкиваюсь.
— Не вы один, — заметил Жаик.
— В странной позе он лежит… — наконец-то трезвый взгляд Владимира Николаевича Юхно остановился на картине. — Он как будто хотел до нее дотянуться.
— Вот именно.
— Хотел бы я знать, что здесь произошло.
— Я тоже, — снова откликнулся Жаик. — Только она не скажет.
Дева Мария взирала на происходящее с надменным безразличием дорогой проститутки. Да и была ли она Девой Марией, пронзила меня внезапная мысль. Кто был моделью Лукаса ван Остреа? И какие тайны — страшные или совсем невинные — хранила эта женщина? Может быть, пять веков назад она убила своего ребенка? Или своего любовника? Или своего престарелого отца?.. Кто бы она ни была, она знала толк в убийстве. В убийстве и любви…
— Вы похожи, — господин Юхно оторвался от картины и снова уставился на меня. — Поразительное сходство. Даже оторопь берет.
— Она что-то знает, — снова повторил Жаик.
— Картина или девушка?
— И та, и другая, — ответил казах, и я снова подивилась его проницательности.
— Он говорит правду, Катя? — мягко спросил Юхно. Он менял маски злого и доброго следователя с мастерством фокусника.
— Конечно, нет, — я подивилась собственному спокойствию.
— Но, согласитесь, не может же абсолютно здоровый человек отдать богу душу при таких экстравагантных обстоятельствах.
— Не знаю. Я была наверху, переодевалась… Потом спустилась и прошла к заливу. Я же видела вас, Владимир Михайлович…
— Я помню.
— Я искала Алексея… Вернулась в дом и спросила у его телохранителя…
— Она спросила, не видел ли я хозяина, — мрачно подтвердил казах. — Хотя прекрасно знала, что он в доме.
— Я? Я понятия не имела, что он вернулся в дом…
— Так уж не имели?
— Она лжет, — неожиданно заявил Жаик. К этому новому повороту сюжета я оказалась не готова. Похоже, я присутствую на финале драмы, которая разыгралась без меня.
— Лжет? — удивился Юхно.
— Мы вместе пришли. Я и хозяин. Он сказал мне: “Мы скоро придем”. Мы. Он имел в виду себя и ее, — Жаик кивнул на меня. — Перед тем, как зайти в дом, он с кем-то говорил по телефону. И сказал: “Извини, меня ждут”. Она была в доме, и она ждала.
Все его слова, все его несостоятельные свидетели обвинения отскакивали от меня, как горох от стенки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60