— Ну, ты садист, Яшка, — прошептала Яна в восторге. — По-моему, это Тими орет. Второй раз ему в одно и то же место досталось.
Нильс подергал веревочку — без результата, кроме истошного вопля, конечно. Было похоже, будто он поймал на крючок крупную рыбу. Голосистую притом.
— Во зацепился, — покачал головой Нильс.
— Тащи, чего ты ждешь? — посоветовала Яна. — А то сорвется.
Семеныч перехватил «леску» у растерявшегося Нильса и стал умело «вываживать» добычу. Вскоре в дверях появился визжащий от боли и ужаса Тими с автоматом на плече. Меж ног его висел вцепившийся мертвой хваткой Лев Борисыч.
Я снял с плеча Тими оружие, Нильс, сдавив Леву за ушами, отодрал его и сунул в клетку, где тот начал метаться с остервенением.
— Ну что, Тимоха, — сочувственно произнес Семеныч, — оказать тебе первую помощь?
— По-моему, — сказала Яна с фальшивой печалью в голосе, — уже поздно.
Тем не менее, Тимоху уложили на циновку и смазали йодом его растерзанное хозяйство.
— Интим не предлагать, — поставила диагноз Яна. — Никогда.
Но Семеныч этим не ограничился. Провел блиц-опрос деморализованного задержанного.
— Сколько вас здесь? Быстро! Давай клетку, Нильс.
— Трое!
— Где они сейчас?
— На перевязке.
— Как вооружены?
— Два пистолета.
— Кто старший?
— Я.
— Указания?
— Проследить, чтобы до утра никто из хижины не выходил.
— В противном случае?.. Что молчишь? Клетку, Нильс!
— На поражение.
— Всех? Что молчишь? Нильс!
— Всех, кроме старика.
— Зачем он вам нужен?
— Деньги… Капитал…
— Какие деньги? — изумился Нильс. И подошел с клеткой поближе.
Тимофей завизжал, отталкиваясь пятками, пополз на спине. Семеныч вернул его на место, встряхнул.
— Какие деньги?
— Баксы, евро. Сколько-то миллиардов.
Мы переглянулись в недоумении. Дурдом, однако.
— Вот так вот, Ильич, — ехидно пропела Яна. — Мы тут лягушками питаемся, а ты над златом чахнешь! Эатуа постыдился бы.
— Не чахну! — Нильс прижал руки вместе с клеткой к груди и тут же поплатился. Укусом в палец. — Не чахну, Яна Казимировна!
— Со златом потом, — сказал Семеныч и рывком поставил Тимоху на ноги. — Иди, я дарю тебе жизнь. На некоторое время.
— А за что? — Вопрос по существу.
— Прогонишь, когда вернутся, своих братков и сядешь у двери.
— Запросто.
— Действуй. — Семеныч подвел его к входу. — Если что — будешь второй жертвой на этом острове. После Ахунуи. Только всерьез.
Тимоха кивнул и, согнувшись, вышел. Семеныч взял автомат.
— Серый, остаешься здесь. Не спать. Наблюдать. Слушать. Я пошел.
СМЕНА ДЕКОРАЦИЙ
Ночь прошла спокойно. Если не считать робкого постанывания Тимофея за дверью. Да попискивания Льва Борисыча, не удовлетворившего свою похоть.
Семеныч вернулся под утро и приказал не будить его до начала заседания Совета Федерации.
— Какая линия защиты? — успел я спросить его.
— Ориентируйтесь на меня. — И Семеныч провалился в сон, не выпуская автомата из рук.
Утром повариха Авапуи принесла нам завтрак. А ведь еще недавно мы всем коллективом дружно столовались под баньяном — трехразово.
Янка разбудила Семеныча претензией:
— Это что? СИЗО получается? Еще одно унижение — и я устрою государственный переворот.
— Без тебя обойдемся, — сказал Семеныч, потирая лицо ладонями. — Ты лучше сложи все наше оружие в свой чемодан и сиди на нем, пока мы не вернемся.
— А вы вернетесь? — задала Янка вопрос по существу.
— В этот раз — точно, — обещал Семеныч с уверенностью. — Дина, как контингент настроен?
Авапуи скупо улыбнулась.
— Начали что-то соображать.
— Поддержат нас, если заваруха начнется?
— Поддержат. Но не все. Среди них есть дуры, есть проститутки, а есть и бл… Их, правда, меньше, но от них можно всего ожидать. По определению.
— Опять на китайский перешли? — надулась Яна. Но попользоваться своей обидой не успела. Вошел Понизовский, разве что не в судебной мантии.
— Ну, что там? — скучно спросил его Семеныч.
— Да ерунда. Они все в государство играются. Формальности. Днями прибудет катер с Такуму, вождь настаивает, чтобы брак Нильса с Марутеа был зарегистрирован в установленном порядке.
— Вот зануда! Не наигрался! — Янка вскочила было с чемодана, но, вспомнив о своем предназначении, тут же плотненько на него плюхнулась.
— Пошли, — сказал Понизовский, когда мы отставили кофейные чашки. — Его величество ждать не любит, с утра пьян и грозен.
— Караул-то сняли? — с усмешкой спросил Семеныч.
— Он сам снялся, — усмехнулся и Понизовский.
Какие у них, однако, усмешки разные. Семеныч посмеивается с доброжелательным превосходством, а Понизовский… даже не знаю, как определить его усмешку. Будто он — напротив — встречает чье-то превосходство и страшно по этому поводу комплексует. Вроде того: «Да, вон у него какой прыщ на носу! А у меня нос даже не чешется».
Во дворец Мату-Ити мы проследовали без явного конвоя. Да, собственно, наши гостеприимные хозяева прекрасно понимали, что бежать нам некуда, а в случае обострения ситуации численное превосходство и вооружение гарантировало им полную власть над нами. Ну-ну…
Мату-Ити сидел в шезлонге. Между колен его торчал жезл, на этот раз опять с черепом, и казалось, что у вождя две головы — одна живая и лысая, другая не только лысая, но и вообще без кожи. Зрелище было не эстетичное.
Величественным жестом вождь пригласил нас садиться. В хижине, кроме нас и двух телохранителей за спиной вождя, никого не было. И стол переговоров был пуст — ни водки, ни закуски. Хотя сам Мату-Ити был по обыкновению в меру пьян. И жен у него тоже всегда в меру. Настоящий вождь.
Вождь говорил долго, каждая его фраза звучала в переводе Понизовского. Вкратце все сводилось к следующему.
— Мой народ — бедные люди. У нас нет частной собственности. Все на острове — общественное достояние. И теперь все, что принадлежит Нильсу, — тоже общественное достояние. Мы дали ему в жены самую лучшую девушку племени. Жемчужину острова. Племянницу вождя. Потомка капитана Кука. Он не может быть в обиде.
Тут Нильс, в этой точке перевода, поднял руку как примерный школьник:
— Я таки извиняюсь. Мне дали в жены только одну девушку. И я извиняюсь, даже не совсем девушку. А где еще эти три, о которых говорит вождь? Жемчужина, Племянница, Потомок…
Понизовский снисходительно пояснил этот нюанс. И продолжил:
— Белый взрослый вождь не может быть в обиде. И не должен обижать жену. А в ее лице — все население.
— Поэтому, — подвел грустные итоги вождь, — мы должны заключить брачный контракт, по которому все имущество уважаемого белого вождя Нильса переходит во владение всего племени в лице его жемчужины. И племянницы.
Тут Нильс опять не совсем вежливо перебил Ма-ту-Ити. Встал и, прижав руки к груди, проникновенно заверил:
— Я и без того все свое имущество принес на алтарь супружества.
И Нильс это имущество добросовестно перечислил, от двухсот баксов до клетки со Львом Борисычем.
Мату-Ити при этих словах нахмурился. Серега перевел:
— На нашем острове самый большой грех — воровство и ложь. Белый вождь не хочет поделиться тем, что он имеет. По нашим сведениям, он очень богат. И имеет в своей Европе большие деньги. Теперь они по праву принадлежат моему народу.
— Господа аборигены и ты, великий вождь Мату-Ити, — проникновенно признался Нильс. — Вас ввели в заблуждение. Ни в своей Европе, ни в чужой Америке я таки не имею никаких средств. И мне стыдно признаться — этих средств я не имею даже на своих исторической и малой родинах.
Ни слова не говоря, Мату-Ити величественно поднялся и, чуть покачиваясь, побрел в опочивальню. На ее пороге он обернулся и произнес всего три слова на дурном английском. Настолько дурном, что нам не потребовался перевод.
— Думайте до завтра.
— Признавайся, Яков Ильич, — потребовал Семеныч, когда мы вернулись в хижину. — Что утаил от налоговой инспекции? И Счетной палаты?
— Уму непостижимо. — Нильс приложил сухие тонкие пальцы к вискам. — Они принимают меня за миллионера.
— За миллиардера, — безжалостно уточнил Семеныч. — Небось наобещал золотые горы, когда соблазнял Маруську. Она и настучала.
— Честное слово — я обещал ей только любовь.
— Что ж, это немало, — хихикнула Янка, которая так и не поднималась с чемодана.
— Все сказал, Ильич? — Семеныч встал. — Серый, прикрывай меня. Я отлучусь.
И едва Семеныч вышел из хижины, как тут же вошел Понизовский.
— Явление второе, — продекламировала Яна. — Те же и провокатор.
— За что вы меня не любите, Яна Казимировна? — Понизовский присел с ней рядом, на чемодан.
— А за что тебя любить? Подарков ты мне не делаешь. Комплименты говоришь с трудом и редко. Под пальмы не заманиваешь. И вообще, встань с моей мебели.
Понизовский послушался.
— А где Семеныч? Он мне нужен.
— На Поганой яме, — сказал я. — Сидит. Хочешь помочь?
При такой постановке вопроса Понизовский, хотя и думал двинуться в направлении сортира, тут же передумал.
— Передайте, когда вернется, что я заходил.
— Будет исполнено, ваше высочество. — Яна привстала. — Доложим. Как же-с!
Нильс отправился к молодой жене для объяснений, Янка осталась на чемодане, а я пошел к морю. С горькими думами. С замирающим от страха сердцем. И вовсе не от того, что происходит здесь, на острове. Здесь мы разберемся. Страшно за то, что происходит там, на большой земле. В стране с высочайшим в мире искусством. В стране, где веками культивировалась любовь к ближнему, к дому своему, к собрату по планете. Где учили презирать стяжательство и алчность, подлость и предательство.
Да, за это придется платить. По большому счету…
Вернулся Семеныч, нашел меня на берегу. Лег рядом, стал пересыпать белый песочек из ладони в ладонь.
— Семеныч, а почему ты сразу об этом мне не сказал?
— По двум причинам. Хотел проверить свои догадки. А главное: что знают двое, знает и свинья.
Я не стал уточнять, какую свинью он имеет в виду, но понял, что он хотел этим сказать.
— А что все-таки с Нильсом?
— Кажется, я догадываюсь. Вернее — что-то такое вспоминается… — Он встал. — Завтра, Серый, не вздумай оказывать сопротивление.
— Ну да, — усмехнулся я. — У тебя ведь все схвачено.
— Все — не все, — поскромничал. — Но многое.
— Янка права — надоело здесь. Мне, Семеныч, вообще воевать надоело. Все это бесполезно. Срубишь одну башку — вместо нее две растут.
— А что делать, Серый? Это как на корабле с пробоиной. Пока воду откачиваешь, на плаву еще держишься. А чуть руки опустил — все!
— Да и хрен с ним, с кораблем этим.
— Оно так. Да ведь на этом корабле, Серый, наши любимые…
Судный день. Утро этого дня выдалось жаркое, душное — безветренное. Даже вечно суетливые морские ласточки притихли, где-то затаились. Только пальмы изредка вздрогнут, скупо вздохнут жестяными листьями и снова замрут.
Мы с Янкой сидели на берегу. Она только что искупалась и, лежа на боку, лениво пошвыривала в воду обломки кораллов. Или копалась в песке.
— Что тебе там надо?
— Жемчуг ищу.
— И много нашла?
— Мне хватит. Вот! — И Яна протянула мне выжатый тюбик зубной пасты. По кличке «Жемчуг». Мы такой пастой в своих Пеньках пользовались.
Ну что ж, еще один камешек смальты. Вдобавок к окуркам «Явы», которые мне попадались ранее.
— Как думаешь, Серый, они нас сами съедят или акул нами накормят?
— А тебе что милее?
— Акулы. Как-то естественнее. Ты только не убивай никого, ладно?
— Как получится. Может, отсюда начнем?
— Что начнем?
— Избавляться от них. Надоело, конечно, но так хочется пожить спокойно. Без них.
— Нас зовут. — Яна привстала. — Семеныч машет. Да, Серый, не хотела тебя расстраивать… Оружия в чемодане нет.
— Вот и хорошо.
— Без боя сдаешься?
— А то! Пошли, Янка. Пора им морды бить. Хоть и надоело, а надо.
Заседание Совета Федерации на этот раз было расширенным. С участием всего племени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23