Разойдись!
Девушки, разбившись на группки, оживленно обсуждая новость, разобрали разбросанный реквизит, скинули размокшие венки, похожие на кладбищенские, разошлись по гримеркам привести себя в порядок.
Охранники тем временем, по знаку менеджера, составили три столика в один, накрыли его на скорую руку. Такая щедрость шефа — в новинку, настораживает. Тем не менее вернувшиеся в зал девушки с веселым щебетом и неизбежной перебранкой расселись за столом. Во главе которого стоял шеф с бокалом в руке.
— Вам, девочки, особая роль в этом круизе. И сыграть ее нужно безупречно. Там, как говорится, под «фанеру» не споешь. Если вам это удастся, вы все обеспечены на всю жизнь.
— А вы, Серж, на все две? — ехидно уточнила вредная Нинка, самая старшая в труппе. Ей уже к тридцати, а ее карьере — к полуночи.
— Не дерзи, Нинель. Послушай, все слушайте. — И, понизив голос, он подробно рассказал о сути предстоящей репризы. Вернее, о сложном многоплановом спектакле, который им предстояло сыграть на острове в Тихом океане во славу искусства и денег.
Слушали его внимательно, замерев. В глазах попеременно: надежда и сомнения, недоверие и восторг, скрытая насмешка и нескрываемое восхищение. Но больше всего удивления.
— Да вы в своем уме, шеф? — вскочила Нинка.
— Не дерзи, Нинель. Если сомневаешься в себе или во мне — оставайся. Хоть в мюзик-холле, хоть просто в холле. Хоть на улице. Тебя за шиньон не тянут.
Один из охранников подходит к ней со спины, наклоняется и шепчет в самое ухо. Нинель бледнеет и прикусывает губку.
— Вопросы есть, лапочки-детки? — Шеф садится и раскуривает сигару.
Вопросов было много, но никто из девушек не мог решиться первой. И, несмотря на предупреждение, опять бухнула Нинка:
— И сколько нам до главного спектакля там припухать? Под вашими пальмами?
— Сколько надо. — Шеф дал исчерпывающий ответ. — Но скучать не будете, обещаю. У вас периодически будут гости…
— Клиенты? — зло уточнила Нинка.
— У тебя, Нинель, клиентов не будет, — так же зло отозвался шеф. — Ни по роли, ни по возрасту. — Он почмокал губами, пытаясь раскурить сигару. — Всех касается: без клиентов нам не обойтись. Это что-то вроде репетиций. Причем каждая из них — генеральная. Все должно быть натурально.
— Значит, переходим, девушки, — сказала, вздохнув, красавица Жанна, — с подиума в бордель. Со сцены — в койки.
— Можно подумать, — фыркнул шеф, едва не уронив сигару в тарелку, — можно подумать, что вы тут монашками жили. В строгом посту. — Он потыкал загасшую сигару кончиком в пепельницу, раскрошил. — Имейте в виду, детки-лапочки, все дни пребывания оплачиваются командировочными. Присутственные дни, при обслуживании клиентов, — по двойному тарифу. Вам такие ставки и в новогоднюю ночь не снились. И кроме того, все, что подарит клиент, — все ваше, до цента. Никаких отчислений, никаких комиссионных сборов.
Тут, как примерная школьница, подняла руку Милашка. Она же — Тутси, Малышка, Малявка, Литр-герл. Невысокая, даже маленькая, худенькая, как подросток, но с большой грудью, с наивным, хорошо отработанным взглядом больших голубых (кукольных) глаз — развращенная невинность. Она пользовалась особым успехом у пожилых, уже подпорченных мужчин.
— У меня — главная роль, — с легкой картавинкой произнесла она и потупилась.
— Да, Милашка, нужно будет раскрутить одного мужичка по полной программе. Так сказать, под расстрел его подвести. А потом помиловать.
— Пожилой, противный… Компенсация к окладу. — Голубые глаза приобрели стальной оттенок.
— А тебе мало обещано? — возмутился шеф, он не любил такой торговли. — Состав баксов в наследство! Тебе мало?
— Так вы ж все заберете, — с хорошо разыгранным простодушием хлопнула глазами Милашка Тутси.
— Ну… Как это все? Не все, конечно. Процентов семьдесят от капитала. Десять — тебе. Двадцать — на всех «таитян».
— Десять? — Опять глазки с лязгом, как у фарфоровой куколки, щелкнули. — Это скромно, Серж.
— Триста миллионов скромно? — искренне удивился шеф. — Такая кроха — и такой аппетит!
— Когда это будет… А если б прямо сейчас, мне бы и одного миллиона хватило.
— Все! — Шеф шлепнул ладонью по столу так, что даже подскочила раздавленная в пепельнице сигара. — Все! Аванса не будет! Еще вопросы?
Вопросы от «последних героев» посыпались чисто бытовые: жилье, питание, питие, развлечения. Шеф терпеливо отвечал, ни разу не проколовшись, — видно было, что все тщательно продумал и отчасти уже обеспечил. Во всяком случае, двухместные каюты на «Олигархе».
— И последнее. — Он достал сигару взамен раздавленной. — Главный клиент — лопух. Старый еврей. Богаче всех на свете. Но с ним будут еще двое…
— Охранники?
— В некотором роде. Опасные, крутые мужики. Не дай вам бог, девочки-лапочки, проколоться. Я бы посоветовал вам, вот тебе, Жанночка, и тебе, Мариночка, замкнуть их на себя. Взять на короткий поводок. Впрочем, все решите на месте. Работать творчески, с огоньком, с изюминкой. Ведь вы артисты, а не банщики. Возникающие по ходу проблемы разводим вместе — я буду все время рядом. — Тут он встал, все его терпеливое добродушие исчезло. Будто его и не было. Морщинки вокруг глаз исчезли, сменились холодным пустым взглядом: — Если не сделаете, все там останетесь.
— Утопишь, что ли? — криво усмехнулась Нинка.
— Зачем? — Шеф сделал вид, что безмерно удивился. — Оставлю без обеда. Месяца на два. И вы сами друг друга скушаете. Без следа. — Закурил, пустил в потолок колечко за колечком. — На этом все. Завтра в десять репетиция. Все свободны. — Подозвал взглядом охранника: — Декоратора, костюмера, реквизитора. И этого… Как его? Хормейстера.
— Хореографа, — поправила в дверях вредная Нинка.
Выйдя из здания, Нинка села в машину и, отъехав квартал, не останавливаясь, включила мобильник, ласково заворковала с холодными тревожными глазами:
— Это Дина. Сгораю от любви. Где? Когда? Целую, милый.
Оперативная информация: «Источник сообщает, что туристическая фирма „Колумб“ (кругосветка для VIP-персон) ведет подготовку к организации на ряде островов Тихого и Атлантического океанов сети публичных домов. В этих целях интенсивно подбирается спецконтингент. Ник.»
ДЕРЕВНЯ ПЕНЬКИ
Смеркалось. В ветвях старых берез среди листвы уже посверкивали ранние звезды. Небо за лесом начинало зеленовато светлеть — вставала луна. Замелькали над крышей дома, робко, чуть слышно попискивая, летучие мышки.
Тишина и прохлада заполнили всю пустоту мира.
Старина Нильс, сидя на корточках, покряхтывая, ладил на крыльце самовар, щипал лучину, пихал ее в пропахшую гарью трубу. Янка где-то в доме чем-то брякала, звенела, стучала и отчетливо ругалась — воевала по обычаю с посудой и другой утварью. Давняя, незатухающая вражда.
Из трубы самовара густо повалил белый дым, старик Нильс закашлялся и стал протирать заслезившиеся глаза.
— Кто-то едет, — сказал он, вставая и всматриваясь в конец аллеи. — Похоже, к нам.
Свет фар становился все ярче и определеннее, метался по сторонам, чутко отзываясь на все неровности нашей дороги, прыгал по стволам и кронам берез. Они радостно вспыхивали в ответ ярко-белым и изумрудно-зеленым.
Я нащупал пистолет в кармане куртки.
— Кого это несет? — недовольно проворчала Яна, выходя на крыльцо. — Вот уж ни к чему. У нас и так бокалов всего два осталось. — Янка настолько втянулась в деревенскую жизнь, что большие чайные чашки называла по-местному — бокалами.
— А сколько их было-то? — невинно спросил я, закуривая.
— Ты на что намекаешь? Да они у тебя сами по себе на полке перелопались. От старости. — Янка кинула пытливый взгляд на остановившуюся у калитки скромную «девятку». — Семеныч приперся… Не сказочный принц, однако. Я не права?
Семеныч — мой старинный приятель, бывший офицер КГБ, порвавший со своей службой в эпоху перестройки. Мы немного дружили, несмотря на далеко не лучшие отношения наших ведомств. Но личных взаимных претензий у нас не было. Тем более сейчас. Когда мы оба — бывшие. Оба ли?
Семеныч вышел из машины, распахнул навстречу Янке обьятия.
— А у нас жрать нечего, — с откровенным гостеприимством предупредила его Яна.
— А выпить найдется? — Он достал из машины сумку, широко зашагал к крыльцу. — Кроме чая, разумеется, — опасливо обошел шумевший самовар.
— Смотря по тому — сколько, — уклончиво отозвалась Яна. — Ты, вообще, надолго?
— Я, вообще, навсегда. — Семеныч поклонился Нильсу, прижав руку к сердцу. — Приветствую вас, низверженный крысиный король. — И прямиком — на кухню.
— Э-э-э! — Яна придержала его за рукав. — Что значит — навсегда?
— Испугалась?
— Растерялась, — опять уклонилась Яна. — У нас всего два чайных бокала осталось.
— А мне они ни к чему. Рюмки-то не все перебила? — Семеныч стал разгружать на стол сумку.
Янка одобрительно следила за движениями его рук и прямо на глазах теплела.
— Все, что ль? — вежливо спросила она. — Негусто, Семеныч. Ежели навсегда.
Нильс, распахнув ногою дверь, внес самовар. Хорошо и уютно запахло дымком.
— Ты погоди, старина, с чаем, — распорядился Семеныч, выставляя бутылки.
За столом Янка трепетно ухаживала за ним, подкладывая лучшие куски с таким видом, будто все эти закуски она сама наготовила. Специально к его приезду. Три дня от плиты не отползала. Семеныч посмеивался.
— Серый, — сказал он, когда притормозили с водкой и Янка придвинула к нему один из уцелевших бокалов с чаем. — Ты ведь сейчас в отстое? Надо кое-куда сходить.
— Сходи, — сказал я. — Не заблудишься. За сараем. Будочка. Между рябинкой и кленом.
Семеныч хмыкнул. Янка с возмущением его поддержала:
— Ты что, Серый! Он в такую даль для этого, что ли, ехал? Да, Семеныч?
— Не под березку сходить, — объяснил Семеныч, — а на яхте. Кое-куда.
— А точнее? — Мне чашки не хватило, и я налил себе, что же делать, еще рюмку водки.
Семеныч завистливо глянул и прямо спросил Янку:
— Ты мне нарочно чашку подсунула? Да еще с трещиной.
— Позаботилась, — вежливо, но как-то двусмысленно объяснил король в изгнании. — Пока она еще цела.
— Так куда плыть-то? — не выдержал я.
— На острова Общества.
— Какого еще общества? Книголюбов, что ли?
— Нет, совсем даже наоборот. Это где Таити. В Тихом океане.
— И не выдумывай! — вспыхнула Яна. — Куда ты его тащишь? Он только-только остепенился. Смотри — хозяйство какое. — Она с гордостью повела рукой, указывая на старые стены. — Посуду новую купим, небьющуюся. Козу скоро заведем. Нам Нильс Хольгерссонович обещал.
— Яков Ильич, — мягко поправил Нильс. И застенчиво подтянул к себе рюмку, до чая он тоже не велик был охотник.
— Так я вас всех зову, — сказал Семеныч. — Без козы только.
— И меня зовешь? — ревниво уточнила Янка. — Это совсем другое дело.
— А посуда? Хозяйство? — попытался я ухватить ее за подол. Мне совершенно не улыбались какие-то там общественные острова в каком-то там Тихом океане. — А коза? Небьющаяся?
— На хрена она нам! — И в Янкиных глазах я прочитал откровенное продолжение фразы: «У нас козел есть!»
Но вот когда мы влипли в эту поганую историю, я действительно обозвал себя старым козлом за то, что в тот вечер не встал, не взял Семеныча под руку, не вывел его во двор и не усадил пинком в машину…
Семеныч, однако, неплохо знал свое дело. Вспомнил молодые годы, нестареющие методы вербовки агентуры — подливал, льстил и рисовал заманчивые картины. Обещания давал. Соблазнял жемчугами в море. Алмазами в пещерах.
И добился-таки своего. Янка вскочила, опрокинув стул, и пошла собирать вещи.
— Не спеши, — окликнул ее Семеныч. — Время еще есть. До осени.
— А чего откладывать? — возмутилась Яна, тут же забыв про хозяйство, козу и небьющуюся посуду.
— Нам на место надо в январе прибыть. В разгар лета.
— Не наливай ему больше, Серый, — посоветовала Яна. — Он уже времена года с месяцами путает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Девушки, разбившись на группки, оживленно обсуждая новость, разобрали разбросанный реквизит, скинули размокшие венки, похожие на кладбищенские, разошлись по гримеркам привести себя в порядок.
Охранники тем временем, по знаку менеджера, составили три столика в один, накрыли его на скорую руку. Такая щедрость шефа — в новинку, настораживает. Тем не менее вернувшиеся в зал девушки с веселым щебетом и неизбежной перебранкой расселись за столом. Во главе которого стоял шеф с бокалом в руке.
— Вам, девочки, особая роль в этом круизе. И сыграть ее нужно безупречно. Там, как говорится, под «фанеру» не споешь. Если вам это удастся, вы все обеспечены на всю жизнь.
— А вы, Серж, на все две? — ехидно уточнила вредная Нинка, самая старшая в труппе. Ей уже к тридцати, а ее карьере — к полуночи.
— Не дерзи, Нинель. Послушай, все слушайте. — И, понизив голос, он подробно рассказал о сути предстоящей репризы. Вернее, о сложном многоплановом спектакле, который им предстояло сыграть на острове в Тихом океане во славу искусства и денег.
Слушали его внимательно, замерев. В глазах попеременно: надежда и сомнения, недоверие и восторг, скрытая насмешка и нескрываемое восхищение. Но больше всего удивления.
— Да вы в своем уме, шеф? — вскочила Нинка.
— Не дерзи, Нинель. Если сомневаешься в себе или во мне — оставайся. Хоть в мюзик-холле, хоть просто в холле. Хоть на улице. Тебя за шиньон не тянут.
Один из охранников подходит к ней со спины, наклоняется и шепчет в самое ухо. Нинель бледнеет и прикусывает губку.
— Вопросы есть, лапочки-детки? — Шеф садится и раскуривает сигару.
Вопросов было много, но никто из девушек не мог решиться первой. И, несмотря на предупреждение, опять бухнула Нинка:
— И сколько нам до главного спектакля там припухать? Под вашими пальмами?
— Сколько надо. — Шеф дал исчерпывающий ответ. — Но скучать не будете, обещаю. У вас периодически будут гости…
— Клиенты? — зло уточнила Нинка.
— У тебя, Нинель, клиентов не будет, — так же зло отозвался шеф. — Ни по роли, ни по возрасту. — Он почмокал губами, пытаясь раскурить сигару. — Всех касается: без клиентов нам не обойтись. Это что-то вроде репетиций. Причем каждая из них — генеральная. Все должно быть натурально.
— Значит, переходим, девушки, — сказала, вздохнув, красавица Жанна, — с подиума в бордель. Со сцены — в койки.
— Можно подумать, — фыркнул шеф, едва не уронив сигару в тарелку, — можно подумать, что вы тут монашками жили. В строгом посту. — Он потыкал загасшую сигару кончиком в пепельницу, раскрошил. — Имейте в виду, детки-лапочки, все дни пребывания оплачиваются командировочными. Присутственные дни, при обслуживании клиентов, — по двойному тарифу. Вам такие ставки и в новогоднюю ночь не снились. И кроме того, все, что подарит клиент, — все ваше, до цента. Никаких отчислений, никаких комиссионных сборов.
Тут, как примерная школьница, подняла руку Милашка. Она же — Тутси, Малышка, Малявка, Литр-герл. Невысокая, даже маленькая, худенькая, как подросток, но с большой грудью, с наивным, хорошо отработанным взглядом больших голубых (кукольных) глаз — развращенная невинность. Она пользовалась особым успехом у пожилых, уже подпорченных мужчин.
— У меня — главная роль, — с легкой картавинкой произнесла она и потупилась.
— Да, Милашка, нужно будет раскрутить одного мужичка по полной программе. Так сказать, под расстрел его подвести. А потом помиловать.
— Пожилой, противный… Компенсация к окладу. — Голубые глаза приобрели стальной оттенок.
— А тебе мало обещано? — возмутился шеф, он не любил такой торговли. — Состав баксов в наследство! Тебе мало?
— Так вы ж все заберете, — с хорошо разыгранным простодушием хлопнула глазами Милашка Тутси.
— Ну… Как это все? Не все, конечно. Процентов семьдесят от капитала. Десять — тебе. Двадцать — на всех «таитян».
— Десять? — Опять глазки с лязгом, как у фарфоровой куколки, щелкнули. — Это скромно, Серж.
— Триста миллионов скромно? — искренне удивился шеф. — Такая кроха — и такой аппетит!
— Когда это будет… А если б прямо сейчас, мне бы и одного миллиона хватило.
— Все! — Шеф шлепнул ладонью по столу так, что даже подскочила раздавленная в пепельнице сигара. — Все! Аванса не будет! Еще вопросы?
Вопросы от «последних героев» посыпались чисто бытовые: жилье, питание, питие, развлечения. Шеф терпеливо отвечал, ни разу не проколовшись, — видно было, что все тщательно продумал и отчасти уже обеспечил. Во всяком случае, двухместные каюты на «Олигархе».
— И последнее. — Он достал сигару взамен раздавленной. — Главный клиент — лопух. Старый еврей. Богаче всех на свете. Но с ним будут еще двое…
— Охранники?
— В некотором роде. Опасные, крутые мужики. Не дай вам бог, девочки-лапочки, проколоться. Я бы посоветовал вам, вот тебе, Жанночка, и тебе, Мариночка, замкнуть их на себя. Взять на короткий поводок. Впрочем, все решите на месте. Работать творчески, с огоньком, с изюминкой. Ведь вы артисты, а не банщики. Возникающие по ходу проблемы разводим вместе — я буду все время рядом. — Тут он встал, все его терпеливое добродушие исчезло. Будто его и не было. Морщинки вокруг глаз исчезли, сменились холодным пустым взглядом: — Если не сделаете, все там останетесь.
— Утопишь, что ли? — криво усмехнулась Нинка.
— Зачем? — Шеф сделал вид, что безмерно удивился. — Оставлю без обеда. Месяца на два. И вы сами друг друга скушаете. Без следа. — Закурил, пустил в потолок колечко за колечком. — На этом все. Завтра в десять репетиция. Все свободны. — Подозвал взглядом охранника: — Декоратора, костюмера, реквизитора. И этого… Как его? Хормейстера.
— Хореографа, — поправила в дверях вредная Нинка.
Выйдя из здания, Нинка села в машину и, отъехав квартал, не останавливаясь, включила мобильник, ласково заворковала с холодными тревожными глазами:
— Это Дина. Сгораю от любви. Где? Когда? Целую, милый.
Оперативная информация: «Источник сообщает, что туристическая фирма „Колумб“ (кругосветка для VIP-персон) ведет подготовку к организации на ряде островов Тихого и Атлантического океанов сети публичных домов. В этих целях интенсивно подбирается спецконтингент. Ник.»
ДЕРЕВНЯ ПЕНЬКИ
Смеркалось. В ветвях старых берез среди листвы уже посверкивали ранние звезды. Небо за лесом начинало зеленовато светлеть — вставала луна. Замелькали над крышей дома, робко, чуть слышно попискивая, летучие мышки.
Тишина и прохлада заполнили всю пустоту мира.
Старина Нильс, сидя на корточках, покряхтывая, ладил на крыльце самовар, щипал лучину, пихал ее в пропахшую гарью трубу. Янка где-то в доме чем-то брякала, звенела, стучала и отчетливо ругалась — воевала по обычаю с посудой и другой утварью. Давняя, незатухающая вражда.
Из трубы самовара густо повалил белый дым, старик Нильс закашлялся и стал протирать заслезившиеся глаза.
— Кто-то едет, — сказал он, вставая и всматриваясь в конец аллеи. — Похоже, к нам.
Свет фар становился все ярче и определеннее, метался по сторонам, чутко отзываясь на все неровности нашей дороги, прыгал по стволам и кронам берез. Они радостно вспыхивали в ответ ярко-белым и изумрудно-зеленым.
Я нащупал пистолет в кармане куртки.
— Кого это несет? — недовольно проворчала Яна, выходя на крыльцо. — Вот уж ни к чему. У нас и так бокалов всего два осталось. — Янка настолько втянулась в деревенскую жизнь, что большие чайные чашки называла по-местному — бокалами.
— А сколько их было-то? — невинно спросил я, закуривая.
— Ты на что намекаешь? Да они у тебя сами по себе на полке перелопались. От старости. — Янка кинула пытливый взгляд на остановившуюся у калитки скромную «девятку». — Семеныч приперся… Не сказочный принц, однако. Я не права?
Семеныч — мой старинный приятель, бывший офицер КГБ, порвавший со своей службой в эпоху перестройки. Мы немного дружили, несмотря на далеко не лучшие отношения наших ведомств. Но личных взаимных претензий у нас не было. Тем более сейчас. Когда мы оба — бывшие. Оба ли?
Семеныч вышел из машины, распахнул навстречу Янке обьятия.
— А у нас жрать нечего, — с откровенным гостеприимством предупредила его Яна.
— А выпить найдется? — Он достал из машины сумку, широко зашагал к крыльцу. — Кроме чая, разумеется, — опасливо обошел шумевший самовар.
— Смотря по тому — сколько, — уклончиво отозвалась Яна. — Ты, вообще, надолго?
— Я, вообще, навсегда. — Семеныч поклонился Нильсу, прижав руку к сердцу. — Приветствую вас, низверженный крысиный король. — И прямиком — на кухню.
— Э-э-э! — Яна придержала его за рукав. — Что значит — навсегда?
— Испугалась?
— Растерялась, — опять уклонилась Яна. — У нас всего два чайных бокала осталось.
— А мне они ни к чему. Рюмки-то не все перебила? — Семеныч стал разгружать на стол сумку.
Янка одобрительно следила за движениями его рук и прямо на глазах теплела.
— Все, что ль? — вежливо спросила она. — Негусто, Семеныч. Ежели навсегда.
Нильс, распахнув ногою дверь, внес самовар. Хорошо и уютно запахло дымком.
— Ты погоди, старина, с чаем, — распорядился Семеныч, выставляя бутылки.
За столом Янка трепетно ухаживала за ним, подкладывая лучшие куски с таким видом, будто все эти закуски она сама наготовила. Специально к его приезду. Три дня от плиты не отползала. Семеныч посмеивался.
— Серый, — сказал он, когда притормозили с водкой и Янка придвинула к нему один из уцелевших бокалов с чаем. — Ты ведь сейчас в отстое? Надо кое-куда сходить.
— Сходи, — сказал я. — Не заблудишься. За сараем. Будочка. Между рябинкой и кленом.
Семеныч хмыкнул. Янка с возмущением его поддержала:
— Ты что, Серый! Он в такую даль для этого, что ли, ехал? Да, Семеныч?
— Не под березку сходить, — объяснил Семеныч, — а на яхте. Кое-куда.
— А точнее? — Мне чашки не хватило, и я налил себе, что же делать, еще рюмку водки.
Семеныч завистливо глянул и прямо спросил Янку:
— Ты мне нарочно чашку подсунула? Да еще с трещиной.
— Позаботилась, — вежливо, но как-то двусмысленно объяснил король в изгнании. — Пока она еще цела.
— Так куда плыть-то? — не выдержал я.
— На острова Общества.
— Какого еще общества? Книголюбов, что ли?
— Нет, совсем даже наоборот. Это где Таити. В Тихом океане.
— И не выдумывай! — вспыхнула Яна. — Куда ты его тащишь? Он только-только остепенился. Смотри — хозяйство какое. — Она с гордостью повела рукой, указывая на старые стены. — Посуду новую купим, небьющуюся. Козу скоро заведем. Нам Нильс Хольгерссонович обещал.
— Яков Ильич, — мягко поправил Нильс. И застенчиво подтянул к себе рюмку, до чая он тоже не велик был охотник.
— Так я вас всех зову, — сказал Семеныч. — Без козы только.
— И меня зовешь? — ревниво уточнила Янка. — Это совсем другое дело.
— А посуда? Хозяйство? — попытался я ухватить ее за подол. Мне совершенно не улыбались какие-то там общественные острова в каком-то там Тихом океане. — А коза? Небьющаяся?
— На хрена она нам! — И в Янкиных глазах я прочитал откровенное продолжение фразы: «У нас козел есть!»
Но вот когда мы влипли в эту поганую историю, я действительно обозвал себя старым козлом за то, что в тот вечер не встал, не взял Семеныча под руку, не вывел его во двор и не усадил пинком в машину…
Семеныч, однако, неплохо знал свое дело. Вспомнил молодые годы, нестареющие методы вербовки агентуры — подливал, льстил и рисовал заманчивые картины. Обещания давал. Соблазнял жемчугами в море. Алмазами в пещерах.
И добился-таки своего. Янка вскочила, опрокинув стул, и пошла собирать вещи.
— Не спеши, — окликнул ее Семеныч. — Время еще есть. До осени.
— А чего откладывать? — возмутилась Яна, тут же забыв про хозяйство, козу и небьющуюся посуду.
— Нам на место надо в январе прибыть. В разгар лета.
— Не наливай ему больше, Серый, — посоветовала Яна. — Он уже времена года с месяцами путает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23