В углу, вдали от окон, журнальный столик без журналов: коньяк, вазочка с конфетами, блюдечко с нарезанным лимоном.
Собеседников — двое. Чем-то неуловимо похожих друг на друга. Скорее всего, той печатью, которой непременно отмечаются люди большого бизнеса. Не совсем чистого.
— Вот что, Серж, таких денег я тебе не дам… Подожди обижаться. Я дам тебе других денег. Под совместный проект.
— Это как?
— Это так: мои деньги — твои люди. Думал о нашем разговоре? Девок своих щупал?
— Я их каждый день на подиуме щупаю.
— Я не о том. Насчет комплексов?
— Ну… В какой-то степени.
— Брось, Серж, не стесняйся. Бывал я на твоих шоу. Видал, как они лифчики «зеленью» набивали.
— Ну… Это в финале… Самостоятельно… Личная инициатива разогретой публики.
— Кстати, как твоя шарашка называется?
— «Бикини».
— Как-как?
— Этнографический ансамбль экзотического танца «Бикини».
— Экзотического, значит, эротического?
— Ну… Отчасти… В какой-то степени. Вообще же, у нас в репертуаре полинезийские, папуасские, африканские танцы.
— Я тебя понял, не стесняйся. Это то, что нужно. Пару месяцев на подготовку — и грузи своих папуасских полинезиек на борт «Олигарха».
— Надолго?
— Навсегда.
— Никто на это не согласится.
— Твоя проблема, Серж. Убеди девочек. Пообещай много-много. Ты артист или банщик? Помнишь, ты выделял мне из труппы подтанцовщиц для праздника Нептуна на «Дефо»? Разве были недовольные?
— Это совсем другое дело. Остров — не теплоход!
— Убеди девочек.
— Как? Чем?
— Проще всего — деньгами. Я финансирую. По крайней мере — для начала. А после им все равно некуда будет деваться. — Некоторое молчание. — И расширяй состав. Укрепляй контингент девицами из Азии, ты же это должен понять, Серж.
— Это криминал! А я все-таки ученый, хоть и в прошлом.
— Банщик ты! Не артист и не ученый!
— Без оскорблений нельзя?
— Возьми рюмку, Серж. За успех!
Молчание. Шелест разворачиваемых конфетных оберток. Почмокивание лимонными дольками.
— Днями вылетаешь к морю. Нужно проверить подготовку судна. Не забывай — публика у нас особая. Она дорого обходится, но еще дороже платит.
Ответный вздох.
— И не задерживайся там. Девок нужно как можно быстрее набрать…
ЮЖНЫЙ ПОРТ. БОРТ ТЕПЛОХОДА «ОЛИГАРХ»
Старина Нильс, великий крысолов, с позором для его седин и его профессионального мастерства только что был изгнан с белоснежного лайнера, который готовился к очередной кругосветке и остро нуждался в профилактической дератизации своих трюмов и других судовых помещений. С каковой целью и был заключен устный договор с мастером этого дела — стариной Нильсом.
Договор договором, а бизнес бизнесом…
Нильсу не заплатили положенных пятисот долларов. Более того, респектабельный капитан теплохода, весь в белизне и золоте, затопал на старика ногами и зарычал:
— Вон отсюда! Это работа, да? Они еще больше обнаглели! А мне через неделю в плавание идти! Убирайся!
По капитанской каюте и впрямь безбоязненно, словно ручные, шныряли две громадные крысы с омерзительно голыми хвостами и красными глазками.
Нильс не испугался. Он просто терялся, когда на него кричали. А уж если под сомнение ставили его работу, старик поворачивался и без слов уходил. Он слишком хорошо знал себе цену, чтобы ее доказывать.
Так он поступил и в этот раз. Безмолвно поднял с пола оброненный от капитанского крика саквояжик с препаратами и приманками, повернулся, вышел на палубу и, сдерживая слезы, спустился по трапу на причал.
Здесь его и перехватил (совершенно случайно) Семеныч — Николай Рокотов, бывший сотрудник ЧК. А может, и не совсем бывший. Что его сюда занесло, какие у него здесь заботы — знал, скорее всего, только он сам.
С Нильсом они были знакомы давно. Автор даже назвал бы их в какой-то степени коллегами.
— Яков Ильич? Что стряслось?
Пошел сбивчивый рассказ, навроде: «У зайца — лубяная, у лисы — ледяная. Она его и выгнала».
— Я ж, Николай Семенович, дело свое знаю. Что ж я, не отличу дикую особь от ручной. Они ведь нарочно их пустили. Чтобы за работу мне не платить! Пятьсот долларов! Что для них эти деньги!
Семеныч тут усмехнулся, хотя не до смешков было. Но он всегда усмехался, когда злился.
— Ну-ка, пошли, Ильич, разберемся. — И решительно взялся за поручень трапа. И так же решительно, как свой человек, вошел в каюту капитана.
— Ты что ж, поганец, — сказал он вместо «Здравия желаю!» — что ж ты стариков обижаешь?
— Сейчас лично проверю, в трюм спущусь.
Крыс в каюте, кстати, уже не было.
— Садись, Ильич. — Семеныч по-хозяйски распахнул дверцу капитанского бара, достал коньяк, щедро наполнил две рюмки. — Не стесняйся. Расскажи-ка поподробнее.
Хлопнув пару рюмок, до которых старик Нильс был весьма охоч, он успокоился и внятно рассказал все, что случилось, что было до этого и как теперь, возможно, будет.
— Крысы, Николай Семеныч, удивительно интересные существа. Мне даже жаль порой вести с ними борьбу на уничтожение. Но — надо! Иначе они заполонят весь мир и никому в нем места не останется.
— Это мне понятно, — кивнул Семеныч, имея в виду совсем иных крыс.
— Я по-всякому их истреблял. И отравами, и крысиным львом. Вы знаете, что такое крысиный лев? О! Это дьявольская выдумка крысоловов.
— Дикая кошка?
Нильс рассмеялся мелким застенчивым смешком, чтобы ненароком не обидеть такого крутого и уважаемого человека.
— Это, Николай Семеныч, обыкновенная крыса мужского пола. Самец. Такого льва выводят искусственно. Жестоким путем. Сажают в клетку несколько особей и не кормят. Через некоторое время, уступив голоду, они сжирают самого слабого…
— Понял! А тот, кто остался, сожрав всех своих братков, тот и лев, да? Ну совсем как у нас.
— Похоже, — согласился, подумав, Нильс. — Он становится каннибалом и беспощадным, умелым истребителем себе подобных.
— А если нет под рукой себе подобных?
— Бросается в ярости на все, что движется и дышит. Но я очень редко прибегаю к такому способу дератизации. Я разработал свой препарат. Совершенно безвредный для окружающей среды, но абсолютно губительный для любой крысиной стаи.
— А в чем суть-то? — более заинтересованно спросил Семеныч, вновь наполняя рюмки. — Вот бы нам такой.
Нильс застенчиво хмыкнул:
— Для людей таких препаратов и без того хватает. Он угнетает половую функцию. И крысы теряют способность к размножению. Примерно на третий день.
— Лихо. А толку-то что?
— Они уходят. Они — звери крайне умные. Я бы сказал, в их уме что-то мистическое есть. Ну вот как объяснить? Судно еще в порту, исправное, готово к плаванию. И тут все крысы с него, как по команде, уходят. Либо на другое судно, либо куда-то на сушу. Будто знают, что корабль обречен. Как это объяснить? Что их толкнуло? Я сам такое видал. Картина жуткая. В Одессе это было. Сухогруз у причала, не на якоре, на швартовах. Борт высокий, канаты отданы с кормы и носа, чуть не вертикально натянуты. И что вы себе таки думаете? Я еще не приступал к работе, как вдруг на палубу, будто живая волна хлынула, — вся залита крысами. И одна за одной — по канатам на берег. А как им трудно! Цепляются не только лапками, зубами, иные даже хвостом помогают. А какая сорвется, ее тут же поддержат. И — вереницей на причал. И где-то в пакгаузах скрылись. Как объяснить?
— Да проще рюмки водки. Они ведь в трюмах обитают, углядели где-то, куда человеческий взгляд не проникает, трещину, глубокую влажную ржавчину, ну и смекнули…
Нильс рассмеялся — старчески, довольно. Но необидно.
— В том-то и дело, что ничего такого! Нет, подобное тоже бывает. Они даже как-то узнают о неисправности двигателей, помп, о рассохшихся без догляда шлюпках. Но это не тот случай.
— Интересно.
— Очень. Я, помнится, капитана предупредил. Тот лишь посмеялся. Однако послал команду проверить — нет ли где течи. Проверили, по плечу меня капитан похлопал. А назавтра в море вышел… Ну, я тогда в порту свой человек был. Я ведь и в море хаживал. Вы таки думаете, какой из еврея моряк, так думаете? Смотря какой еврей. Ежели вроде меня — антисемит, так что ж…
— Ты, Ильич, тут, в чужой каюте, мне национальную рознь не рассеивай.
— Это я так, к слову. К тому, что в порту, в диспетчерской я свой человек был. И все, что надо, из первых рук узнавал. — Он помолчал от тяжелых воспоминаний. — Вот и узнал: и двадцати миль от берега тот сухогруз не отошел, как на военную мину напоролся. Хорошо, что удачно. Винтами ее под корму подтянул, она там и грохнула. Никто не пострадал, и судно удалось в порт вернуть. Но вот как эти крысы про ту мину прознали, а?
— Ну, мина миной, а что с твоим препаратом? К чему рассказ-то? К тому, что очень они звери умные. И как чуют, что у них нелады в стае, тут же свое место дислокации, обитания покидают.
— Вот как? Что-то не очень верится.
Нильс пожал плечами и придвинул свою рюмку. Семеныч правильно понял.
— Я уже сколько лет этим способом действую.
— И что, все так и уходят? Все, все?
— Ну… Был случай, две самочки что-то не послушались, на борту остались…
— Вот видишь.
— Но они не выдержали, покончили с собой.
— Застрелились? — усмехнулся Семеныч.
— Зачем! — удивился Нильс. — Утопились. За борт прыгнули.
— Заливаешь, старина. Крысы прекрасно плавают.
— Даже тот, кто прекрасно плавает, — назидательно произнес Нильс, — если уж сильно захочет — утонет. Нет?
Семеныч признал его житейскую правоту.
— Так что метод мой уникальный. Представьте, целая стая лишается потомства. И если учесть, сколь ко его оказалось непроизведенным, то на моем счету — миллиарды. Даже неловко.
Тут дверь в каюту распахнулась и заглянул какой-то мужчина. Семеныч кивнул ему:
— Погоди, Серж, у нас разговор.
А Нильс, не дожидаясь, когда вновь закроется дверь, грустно продолжил:
— Да, миллиарды. Это только здесь, в России. А за границей…
— Ты и за границей побывал? — удивился Семеныч.
— У родни. На исторической родине. Они там себе виллы настроили, так и позвали меня — крыс вывести. В Израиле ведь тоже крысы есть.
— А что же ты не остался?
— А там одни евреи кругом. А если араб какой-нибудь покажется, так и тот не лучше.
— Опять за свое? — Семеныч постучал пальцем по столу.
И словно отозвавшись на этот стук, вошел капитан — весь в белом с золотом. Прошел к столику, сел, сняв фуражку, положил рядом. Сердито вздохнул:
— Плохо сработано. А мне днями в рейс идти. А у меня пассажиры, Николай Семеныч, элитные. VIP-персоны. Так я весь фрахт потеряю.
— Что ж, дело твое. — Семеныч встал и достал из нагрудного кармана рацию. — Я, собственно, что заглянул-то? Сигнал получил — большая партия наркотиков у вас в трюмах хоронится. Сейчас вызову ребят из спецназа…
Капитан вздрогнул, стал белее своего кителя. А Семеныч лениво и безразлично продолжил:
— Ты ж знаешь, как они работают. Положат весь твой экипаж мордами в палубу, перевернут все судно, может, и пробоин наделают. Найдут — не найдут, а на недельку рейс задержится…
— Постой, Николай Семеныч. Не первый год знакомы. Давай по-другому. Плачу дератизатору, пьем коньяк и расстаемся друзьями. Лады?
— В основном.
Конфликт был мудро улажен.
Капитан и примкнувший к нему Серж проводили гостей до трапа.
Капитан, глядя вслед Нильсу, зло прошептал:
— Жидовская морда!
— Он миллиардер, капитан.
Капитан повернулся к нему, не веря. Поверил. И они оба долго провожали завистливыми взглядами худую сутулую спину старины Нильса. Миллиардера в России. Не считая заграницы…
— А за пятьсот баксов чуть не удавился!
ДЕРЕВНЯ ПЕНЬКИ
Янка нашла себе массу новых удовольствий в деревенской жизни. Она полюбила ходить за водой оледенелой тропкой к колодцу и за яйцами к тетке По-линке. Полюбила растапливать печь и курить возле нее в открытую дверцу, сидя на шаткой скамеечке. У нее посвежели чувства и даже появились мысли. Она стала отважно «философить» с рюмкой или с сигаретой в руке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23