— Да, Серый… А если бы я не встретила тебя в свое время… Не сидела бы сейчас у дырявой печки и не пила бы с тобой по ночам водку…
— А дальше? — Мне было интересно.
— Ну… Рванула бы в какую-нибудь Европу. Женилась бы со своей красотой на каком-нибудь короле. И стала бы какой-нибудь королевой в каком-нибудь дворце. И сидела бы сейчас не у дырявой печки, на полу, а на каком-нибудь ковре. Или на каком-нибудь троне. В короне. Набекрень немножко. — Она показала руками, отбросив волосы, эту самую «бек-рень». — Вот дура-то была бы. Да, Серый?
«Да, Янка, да, — думалось мне в ответ. — Твое место у какой-то дырявой печки. А мое — у твоих ног. Приклонив голову на какие-то твои прекрасные колени».
Но я не успевал сказать ей об этом. Она ведь как птичка — то чирикнет, то…
— А ведь я, Серый, по крови сама по себе королева, без всяких королей. Не знал?
Я молчу. И думаю, не произнося вслух: не сомневаюсь, Янка моя — прямая королева от королей. От М. Мнишек и Г. Отрепьева, стало быть… Молчу. Что еще скажет, к чему подбирается?
— А вот ты, Серый, когда-нибудь задумывался о себе?
— Обо мне другие думают. А что?
— Скоро старость нагрянет, седина.
Она это сказала с такой угрозой, что я даже почувствовал за спиной ледяное дыхание. И обернулся невольно.
— Вот-вот, — злорадно продолжила Яна. — Скоро старость с сединой нагрянет, а ты еще ничего не сделал. Никаких мировых открытий. — Она начала злорадно перечислять, загибая палец за пальцем. — Ты даже никакой вершины не покорил. Ни одной картины не написал.
— Ни одного дома не построил, — помог я, — ни одного дерева не…
— Да, — подхватила Яна, перебивая в азарте обличения, — ни одного дерева не срубил!
— Не посадил, — поправил я.
— Вот видишь! Не срубил, не посадил…
— Разуваться будешь?
— Зачем? — удивилась она.
— Тебе на руках пальцев не хватит.
— Пожалуй… — Янка приоткрыла дверцу печки, бросила в огонь окурок. — Но я ведь не это хотела сказать. Ты, Серый, конечно, ничего не успел, но зато ты всегда вовремя оказывался рядом. Когда нужен кому-нибудь в беде.
А у Янки все наоборот: она исчезает именно тогда, когда я больше всего в ней нуждаюсь. И появляется именно тогда, когда именно в этом месте и в это время ее меньше всего ждешь. И больше всего от нее вреда.
В тот раз я так и не понял, что хотела сказать Яна. Узнал об этом позже. И вовсе не с ее слов, а когда пришлось действовать…
ТУРФИРМА «КОЛУМБ»
— Ты, Серж, никогда не задумывался, почему моя контора называется «Колумб»? Подскажу: потому что я по своей натуре — первооткрыватель. Что, нескромно? Но это факт. Я постоянно открываю в бизнесе новые пути. К далеким островам, где много-много зеленого золота.
— Поближе к делу, Витя. У меня через час просмотр новой программы.
— Виктор! — сердито поправил Витя. — Трудно запомнить? Я же просил.
— Ну, извини, открыватель, забылся…
— Слушай дальше. Вот тебе вопрос: чем сейчас выгоднее всего торговать? Скажешь: нефть, газ, недвижимость. И будешь глубоко не прав. Самый выгодный товар нынче — красота, молодость, нежность. Женская ласка, в комплексе.
— Проституция, что ли?
— Грубо, Серж, как грубо! Сфера сексуальных услуг, я бы так сказал. Романтично? То-то. А ведь сейчас и в этом бизнесе — кризис. Он застыл на месте. С самых древних времен не меняется в своей примитивной сути.
— Что ж тут менять? Веками отработано. Пришел клиент — оплатил услуги — получил их — ушел домой — к жене и детям.
— Застойно мыслишь, Серж. Нужно ввести в это пошлое дело элементы острой новизны, чтобы оно заиграло новыми красками: романтику, лирику, экзотику, чувства. Ухватываешь мысль?
— Любовь, что ли?
— Ты бровью-то своей меня не сбивай. Я ведь хочу, чтобы ты сознательно стал моим партнером. Соратником. Легализацию проституции мы все равно продавим. И никакие коммунисты нам не помешают, их песенка спета. Людям не «Интернационал» нужен, а интердевочки. В полном ассортименте: от эскимосок до самок пингвинов. В естественной среде. Я сейчас веду переговоры с одной французской фирмой. «Бугенвиль» она называется.
— А это кто такой? Не мореплаватель?
— Угадал. Сразу видно — ученый в прошлом. Ихний Бугенвиль вроде как бы французский Колумб. Кругосветное плавание когда-то совершил.
— Виктор, время!
— Время, которое мы теряем, Серж, это деньги, которые мы приобретаем.
— Давай ближе к деньгам.
— Я хочу поднять примитивное бл-во на эстетическую ступень. И ты мне поможешь. Со своими экзотическими девками. Как прежде говаривали, ничто не стоит так дорого и ничто не ценится так дешево, как женская любовь.
— Догадываюсь, что ты имеешь в виду. Но деньги, Виктор, деньги! Первоначальный капитал.
— А ты растешь, Серж, — уныло было сказано. — Я тут по этому проекту прикинул смету. Первоначальные расходы сожрут все, что у нас есть…
— Знаешь, — задумчиво проговорил Серж, — у меня тоже есть идея. Можно получить очень крутую сумму, почти сразу.
— Выкладывай!
— Только после твоего слова.
— Какого?
— Честного! Моя идея должна быть соответствующим образом оценена.
— Если она того стоит!
— Стоит, Виктор, очень стоит. Можно раскрутить одного лоха…
ДЕРЕВНЯ ПЕНЬКИ
Через некоторое время, ближе к весне, к нам присоседился старина Нильс. Он тоже выпал из российского бизнеса, как горошина из перезревшего стручка.
Старина Нильс держал небольшую лавочку, где скромно и лукаво подторговывал фальшивым антиквариатом, впаривая новым русским любителям, «знатокам и ценителям» старины дешевые подделки и всякую старую дрянь. Психологически точно выдавая их за раритеты, принадлежавшие ранее графьям, князьям и государям.
Но основная его деятельность была посвящена борьбе с домашними грызунами. «Как избавиться от крыс и мышей». Старина Нильс был великим крысоловом. Однако и на этом скромном месте, где он никому не мешал, не удержался. Кто-то зачем-то пустил злобный слух: «Этот старый еврей не любит новых русских. После его дератизации на моей вилле шага не сделаешь, чтобы на крысу не наступить!»
Он разорился (вернее, его разорили), ликвидировал свое предприятие, положил в банк жалкие остатки своего бизнеса (где-то около пяти сотен баксов) и прибыл к нам в Пеньки с сиротской сумочкой и с клеткой, в которой метался здоровенный крысюк.
— Это что за прелесть? — довольно спокойно спросила Яна. К Нильсу она питала слабость. Но никогда ее не показывала, скорее наоборот.
— Это Левушка, крысиный лев. Лев Борисыч по паспорту. Он уничтожит в доме и вокруг дома всех мышей.
— Только мышей? Ты уверен?
Нильс прижал свободную руку к груди, словно давал клятву: мол, вашего мужа Левушка ни в коей мере не обидит.
— А чем его кормить?
— Он сам питается. Мы будем выпускать его на ночь.
Еще не хватало! Но Янку самообслуживание Льва Борисыча вполне устроило.
— Я ж говорю — прелесть! И красавец в своем роде.
Угу. Особенно со стороны хвоста. В фас и про филь.
Что там за прелесть она разглядела? Самые красивые животные, по-моему, это лошади, собаки и кошки. Янка, правда, добавляет к ним и змей. Из-за солидарности, что ли? Или по сходству характера и мировоззрения? А теперь вот и раскормленная каннибальская особь попала в красавцы. Да, верно сказано: чем хороши старики и женщины? С ними не соскучишься…
…С Нильсом в нашей избе стало еще домовитее (Льва Борисыча я изолировал на терраске). Яков Ильич был чрезвычайно вежливый и тактичный старичок. Он помогал Янке на кухне, а на меня действовал, как последняя за день сигарета перед сном. Или первая рюмка поутру.
— Как я вам завидую, Леша, — высказался однажды Нильс, когда Янка разбила очередную чашку и во весь голос обматерила ее осколки.
— В чем же, Ильич? — Наконец-то нашелся человек, который и мне позавидовал.
— У вас такая славная жена. Она вам и верный друг, и преданная любовница… — Тут я хмыкнул. — А я в этом смысле обделен судьбою. Всю жизнь один.
— Еще не поздно, Ильич, — опрометчиво заметил я.
— Вы таки смеетесь. — Нильс с грустной улыбкой покачал головой. — И черт меня дернул высказываться!
Славно мы жили. Тихо и мирно. Не считая, конечно, Янкиных боев на кухне — она никогда не ладила с бьющейся посудой.
Но все это было похоже на затишье перед бурей; на штиль перед неизбежно надвигающимся ураганом.
И мы не знали, что зародился он далеко от наших Пеньков. И зародился в результате самого обыденного события, из-за одной совершенно невинной фразы. Которая, кстати сказать, уже была произнесена…
«БИКИНИ»
Он назывался как-то странно: «Этнографический ансамбль экзотического танца „Бикини“. Почему именно „Бикини“? Назвались бы проще — „Трусики“, например. Или еще точнее — „Без трусиков“. Впрочем, нынешнего зрителя ни трусиками, ни без трусиков не удивишь. Тем более какими-то „Бикини“. Что-то такое невразумительное, неопределенное. Двусмысленное даже.
А в общем-то, ансамбль как ансамбль. Не намного хуже других. Не «Березка», конечно, не моисеевский. В Кремлевский дворец его не приглашали. В ГКЗ «Россия» тоже не пускали. Но поклонников своих он имел, сборы делал неплохие. Вполне профессиональный по своему составу. Шеф-импресарио (он же менеджер) — культурный человек, бывший океанограф или океанолог. Талантливый хореограф-профессионал, благородный пьяница по призванию. Реквизитор — откровенный алкоголик. Декоратор — наркоман в недавнем прошлом. Трудились в труппе и профессиональные балерины. Были в ней и профессиональные проститутки. Которые таковыми себя не считали. Кстати, и балеринами тоже. Ну, да это не так важно. Мало ли кем ты себя не считаешь. Важно, кем тебя не считают другие. Им виднее.
Так что в целом «Бикини» был ансамблем вполне профессиональным. Во всех отношениях. И специализировался, в основном, на полинезийских, папуасских, африканских танцах. И предстояло ему в ближайшее время подняться на новую ступень в своем творчестве, проявить свой профессионализм, так сказать, на практике…
Полутемный зал. Идет репетиция. Сдвинуты к стенам столики для посетителей. На них (на столиках, а не на посетителях, которых сейчас здесь, естественно, нет) вверх ножками — стулья. Подиум ярко освещен: две кадки с пальмами, густая искусственная зелень с яркими цветами на заднике.
Смуглые девушки с черными волнистыми волосами по плечам, в одних трусиках и веночках на шее, едва прикрывающих грудь, кружат в каком-то странном танце: не то ведьмы в хороводе, не то наяды в лунную ночь. Парни, тоже в одних трусиках, под пальмами бренчат струнами гитар и дрыгают ногами.
В глубине зала распахнулась дверь. В светлом проеме — три силуэта, шеф и его охрана. Во рту шефа — загасшая изжеванная сигара.
— Стоп! Стоп! — Хлопок в ладоши. — Лапочки-деточки! Девочки! А также отчасти мальчики! Все сюда. У меня потрясающая новость!
В ответ — молчание. Хорошая новость для шефа частенько ничего хорошего не обещает актерам.
— Я заключил изумительный контракт! Всем составом отправляемся на гастроли.
Все равно — молчание. Гастроли тоже бывают разные. Например, в какой-нибудь глуши, где ни сникерсов, ни тампаксов, одни сифилисы.
— Мы отправляемся в кругосветное плавание на белоснежном семиэтажном лайнере!
На этот раз молчание обрушивается восторженным визгом. Девушки толпой срываются с подиума и возбужденно окружают менеджера. Он снисходительно улыбается, как добрый отец, приготовивший сказочный сюрприз своим окаянным деткам.
От смуглых девушек сильно пахнет рабочим потом и расплавленным этим потом гримом.
— Это еще не все! Проживание на теплоходе в течение всего рейса бесплатное, за счет компании, и возможность классных заработков.
Некоторые из девушек немного насторожились. За классные заработки порой очень дорого приходится платить.
— Все объясню позже: и права, и обязанности. Сейчас — все свободны, кроме «таитянок» и Милашки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23