Много земли, где можно побродить. Хватало места, чтобы и бегать, и думать.
– А родители? Очень были довольны?
– О Господи, что ты! Они постоянно дрались. Мать нападала. Отец защищался. Видела когда-нибудь, как дерутся двое пьяных?
– Нет.
– И не надо.
– Из-за чего они дрались?
О'Брайен искоса посмотрел на Мерси и объяснил:
– Обычно из-за пустыни. Мать считала, будто они оказались там по вине отца. Она вечно орала, что отец лишился престижной работы в хорошем месте и притащил ее в пустыню, которую она ненавидит. Кончалось тем, что отец трус, раз ушел с прежней работы. Чего он боялся, я не знаю. Ела она его поедом, потому что скучала по пляжу? Не знаю. Мать считала, что если бы отец мог постоять за себя, был настоящим мужчиной, то она не прозябала бы в том пыльном городке. И в семьдесят шестом году допилась до смерти. Отец сделал то, что сделал пять лет назад. Старый дом теперь мой. Отец оговорил это в завещании. Я собирался продать его, но передумал. Он напоминает мне о них. Как продать дом, где твои родители убивали себя?
Мерси вспомнила о разговорах с Кларком и Торнтоном.
– Я думала, Джим получил хорошую работу – с повышением, прибавкой к жалованью.
– Да. Он сразу же стал полным сержантом. Ей было мало этого.
Мерси услышала в его голосе презрение. Эван снова коснулся надгробия.
– В большинстве случаев я принимал сторону отца. Мысленно. Скажи я что-нибудь, мать врезала бы мне так же сильно, как отцу, поэтому я помалкивал. Помню свой первый приступ эпилепсии. Мне было пять или шесть лет. Они дрались, а я зажал уши руками и вопил. Мысленно, чтобы никто не услышал. Мать с отцом продолжали возле бассейна свой жалкий спор о возвращении к настоящей жизни. Потом я оказался на полу, кровь заливала мне глаза, а они стояли на коленях, склонясь надо мной. Я подумал, что кто-то из них ударил меня. Оказалось, я упал и ударился о журнальный столик.
– Это большая нагрузка для ребенка.
Эван пожал плечами:
– Да, но они любили меня. Они были какими-то сумасбродными, видимо, совершенно неправыми в отношении друг к другу, но меня любили, и я это знал. Были не такими уж скверными родителями. Я не отрицаю этого и не жалуюсь. Когда возникала необходимость, они стояли за меня.
– Я слышала, у Джима была репутация бабника, – неуверенно произнесла Мерси.
Глаза Эвана сузились, он помрачнел.
– Когда мать умирала, отец сидел у кровати, держал жену за руку. Я за другую. Он пережил ее почти на двадцать лет, и у него никогда не было любовницы. Я не знал ни об одной, хотя видел его часто. Мы были близки. Общались. Кто сказал тебе такое о нем?
Мерси уже в который раз пожалела, что не держала язык за зубами. Сдуру ляпнуть такое, притом у могилы человека! Подумала, что в аду есть особое место для людей, повторяющих одни и те же ошибки. Видимо, она сможет руководить управлением к пятидесяти восьми годам.
– Эван, не важно.
– Для меня важно. Передай своему осведомителю, пусть сядет на раскаленную кочергу или придет ко мне. Я ему вправлю мозги.
– Хорошо, скажу.
Эван вздохнул:
– За мертвых никто не заступается. Мы должны делать для них хотя бы это.
– Да.
Мерси прислушалась к шуму ветра в ветвях. Закодированные тайны, подумала она. Если разгадать код, весь мир можно было бы загнать в ящик.
Нужно положить все это в ящик и выбросить его.
Нужно ли?
– Твой отец рассказывал когда-нибудь о деле Бейли? – спросила Мерси.
О'Брайен чуть удивленно посмотрел на нее:
– Немного. Отец не говорил о служебных делах. До самой смерти.
– Патти Бейли была одной из причин тех драк?
– Да, какая-то Бейли упоминалась.
– Он знал ее?
– Не помню, Мерси. Те воспоминания уже стали смутными. Мне приходилось о многом думать после того, как отец покончил с собой. Это произошло почти пять лет назад. Я думал о нем, о матери. И ни на секунду не вспоминал о Патти Бейли. Понимаешь меня?
– Эван, почему он это сделал?
– Его что-то терзало. Многое в нем было сокрыто от меня. Думаю, и от всех.
Это совпадало с тем, что поняла Мерси о человеческой природе через таких людей, как Вырыватель Кошельков: невозможно полностью знать человека. О нем можно узнать многое. Но не все.
– Отец снится мне, – продолжил О'Брайен. – Постоянно. В сновидениях он жив, здоров, и мы вместе занимаемся то одним, то другим: рыбачим, запускаем модель самолета, играем в мяч. Я не люблю эти развлечения, но вижу себя проводящим за ними время с отцом.
* * *
Мерси побыла еще полчаса у могилы Хесса в одиночестве, стоя на мокрой траве и подняв воротник пальто для защиты от холодного ветра. Два года три месяца двадцать девять дней. Мерси вспоминала Хесса, и сердце у нее щемило; думала о Майке, и оно сжималось; размышляла о Патти Бейли и Обри Уиттакер, и сердце ныло. Ей казалось, что внутри у нее вырастают какие-то темные лозы, стараются опутать ее сердце. Мать всегда называла его «твое маленькое сердечко». Мерси вспомнила один ее совет: если тебе грустно, сделай кому-нибудь что-то хорошее.
Это был один из немногих дельных советов Марселлы. Мерси уже следовала ему.
Направляясь к своей машине, она позвонила Саморре на сотовый телефон. Голос Пола звучал спокойно. Мерси сказала, что хочет поговорить с ним с глазу на глаз.
– Приезжай, – промолвил он. – Я дома, переставляю мебель.
И назвал адрес.
* * *
Саморра жил на Фуллертонских холмах, в доме, выстроенном в испанском стиле, к нему вела длинная подъездная аллея. Мерси остановила машину и осмотрела высокие пальмы у гаража, двор с фонтаном и скамейками вокруг, большой гараж на три машины, где стояла служебная машина Саморры, фургон последней модели и ярко-красный «БМВ» с откидным верхом.
Открыв калитку, Мерси вошла во двор: горшки с цветами и растениями, искусно размещенные на каменных плитах, бьющий фонтан, плющ у стены и не меньше десятка больших деревьев в необычном зимнем цвету. Яркие оранжево-голубые головки, казалось, наблюдали за ней, пока она шла ко входу.
Саморра открыл дверь до того, как Мерси постучала.
– Красивое место, – улыбнулась она.
– Джанин содержала его в порядке. Содержит.
Саморра выглядел бледным, усталым. Одет как обычно – в брюки от костюма и белую рубашку, но она была не заправлена и заляпана бурой грязью.
– Приехала сообщить, что попросила другого напарника?
– Нет-нет. Посмотреть, не смогу ли помочь, что-нибудь сделать.
– Ну что ж, помоги мне установить больничную кровать.
Саморра повел ее по коридору, мимо гостиной с большими окнами, выходящими на задний двор, с прудом, местом для жарки барбекю и зеленой, как изумруд, лужайкой. Слева находилась кухня, не уступающая размерами всему дому Мерси. Стояла тишина. Ни музыки. Ни щебета птиц. Ни шума машин.
– Пол, какой дом!
– У Джанин есть деньги. Родительские.
– Судя по виду, вы его любите.
– Мы купили его по дешевке и реставрировали. Он был таким старым, что в подшивке потолка оказался асбест, пришлось его выдирать. Я уж думал, может, асбестовая пыль как-то попала ей в мозг, послужила причиной опухоли. Врач сказал, видимо, нет. Я спросил его, что вызвало ее появление, он ответил – рок.
– Как она?
Саморра промолчал и повел Мерси в большую комнату в дальнем конце дома. Стены были белыми, ковер кремовым, потолок казался не ниже двадцати футов. Раздвижная застекленная дверь выходила на внутренний дворик со шпалерами, горячей ванной и плавательным бассейном.
Мерси увидела прислоненные к стене большой матрац и пружинную сетку. К ним приставлена рама на колесиках. Напротив них, возле большого деревянного подголовника, стояла очень узкая кровать с металлическими ограждениями и шедшим к стене толстым электрическим проводом. К одному из ограждений была привязана контрольная панель.
Саморра нажал что-то на панели, и изголовье кровати начало подниматься. Он остановил его и поднял изножье. Потом опустил то и другое. Саморра вопросительно смотрел, как движется матрац, и Мерси заинтересовалась, что он видит там.
– Замечательно, правда?
– Ей это поможет, – ответила Мерси.
– Я решил, что стану спать на большой кровати, потому что на такой штуковине вдвоем не поместиться. Если Джанин будет спать здесь, где всегда спала, будет хорошо.
– Конечно, она почувствует себя нормальной.
– Да, поможешь мне перенести эту старую раму сюда?
С трудом удерживая шаткую вещь, Мерси последовала за Полом к застекленной двери и там опустила. Пружинная сетка оказалась легкой, но матрац весил около тысячи фунтов и не имел ручек. Мерси ухватила его поверх пружин и подталкивала коленями.
Саморра посмотрел на старую кровать с тем же выражением, что и на новую.
– Джанин словно рассекли пополам, – промолвил он. – Та часть, которая думает и улыбается, еще действует.
Мерси промолчала: о том, что представилось ее воображению, говорить было нельзя.
Она попыталась воспользоваться советом матери, произнести что-нибудь приятное, успокаивающее, ободряющее, оптимистичное, но не сумела найти слов.
– Послушай, Мерси, я не буду сосредоточиваться на этом. Не хочу ни твоего сочувствия, ни твоего ужаса. Не хочу даже, чтобы ты размышляла о случившемся. Это наша проблема. Мы будем ее решать. Но ты мой напарник и должна знать положение вещей.
– Понятно.
– Я записал телефон твоего психиатра. Позвоню ей, когда буду готов. Свою роль ты сыграла. Тот факт, что ты дала мне этот телефон, кое-что означает.
Мерси кивнула, слегка разочарованная тем, что Саморра мог так легко огорчить ее отношением к РУН Джоан Кэш. Но что ей оставалось делать: спорить с ним в то время, когда он переставляет мебель для умирающей жены? И если на то пошло, когда кто-нибудь упоминал при ней о ДПДГ, она вела себя так же. Разница заключалась в том, что в глубине души Мерси знала, что не покончит с собой. Но знала ли она то же самое о Саморре?
– Мерси, что там, черт побери, происходит с Майком Макнелли?
* * *
Они сидели в большой кухне за столом, где валялись газеты и невскрытые письма. Стояли ярко-красное блюдо, наполненное апельсинами, и синее – с неколотыми орехами. Казалось, в употреблении были только кофейник и полупустая бутылка текилы возле раковины.
Мерси рассказала Полу о Майке – о сапогах с кровью на подошвах, письмах и глушителе, о пистолете. Даже намекнула, как ухитрилась взять пистолет, выстрелить из него и незаметно положить обратно. Сообщила все подробности, упомянула, во что был завернут глушитель, поскольку считала, что если Пол рассказал ей о самом худшем, то она должна поступить так же. Конечно, это примитивное, детское представление, какое у нее было в пятом классе по отношению к лучшей подруге, Мелани, но оно обладало тем же очищающим воздействием, возможно, даже более сильным.
– Майка с утра подвергают перекрестному допросу, – продолжила Мерси. – Видимо, когда допрос кончится, его арестуют.
Саморра слушал не перебивая и ничем не выражал удивления.
– Джиллиам сравнивал гильзу, найденную в доме Уиттакер, и ту, из пистолета Майка, что дала ему ты. Совпадение полное, ни малейших сомнений?
Мерси кивнула.
– И все-таки это не объясняет борьбу в кухне.
– Да.
– Я проверял отпечатки пальцев, снятые в кухне, где происходила борьба. Их нет в картотеке. Помнишь комок пыли, который я взял? Я осмотрел волокна, но не могу сказать, что они представляют собой. Думаю, из какой-то одежды. Поручу Джиллиаму исследовать их. Я с ним не в ладах, но он единственный в лаборатории, кому я сейчас доверяю.
– А Койнер и О'Брайен?
Саморра провел по столу ладонью. Казалось, он разглаживает простыню. Его голос звучал негромко и ровно, но Мерси уловила в нем нотки гнева.
– Койнер неравнодушна к Майку, так? Это легко заметить. Она позволяет ему разгуливать по лаборатории, когда вздумается. К тому же она последняя видела образцы почерка – поздравительные открытки и три исчезнувшие дакто-карты. О'Брайен?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– А родители? Очень были довольны?
– О Господи, что ты! Они постоянно дрались. Мать нападала. Отец защищался. Видела когда-нибудь, как дерутся двое пьяных?
– Нет.
– И не надо.
– Из-за чего они дрались?
О'Брайен искоса посмотрел на Мерси и объяснил:
– Обычно из-за пустыни. Мать считала, будто они оказались там по вине отца. Она вечно орала, что отец лишился престижной работы в хорошем месте и притащил ее в пустыню, которую она ненавидит. Кончалось тем, что отец трус, раз ушел с прежней работы. Чего он боялся, я не знаю. Ела она его поедом, потому что скучала по пляжу? Не знаю. Мать считала, что если бы отец мог постоять за себя, был настоящим мужчиной, то она не прозябала бы в том пыльном городке. И в семьдесят шестом году допилась до смерти. Отец сделал то, что сделал пять лет назад. Старый дом теперь мой. Отец оговорил это в завещании. Я собирался продать его, но передумал. Он напоминает мне о них. Как продать дом, где твои родители убивали себя?
Мерси вспомнила о разговорах с Кларком и Торнтоном.
– Я думала, Джим получил хорошую работу – с повышением, прибавкой к жалованью.
– Да. Он сразу же стал полным сержантом. Ей было мало этого.
Мерси услышала в его голосе презрение. Эван снова коснулся надгробия.
– В большинстве случаев я принимал сторону отца. Мысленно. Скажи я что-нибудь, мать врезала бы мне так же сильно, как отцу, поэтому я помалкивал. Помню свой первый приступ эпилепсии. Мне было пять или шесть лет. Они дрались, а я зажал уши руками и вопил. Мысленно, чтобы никто не услышал. Мать с отцом продолжали возле бассейна свой жалкий спор о возвращении к настоящей жизни. Потом я оказался на полу, кровь заливала мне глаза, а они стояли на коленях, склонясь надо мной. Я подумал, что кто-то из них ударил меня. Оказалось, я упал и ударился о журнальный столик.
– Это большая нагрузка для ребенка.
Эван пожал плечами:
– Да, но они любили меня. Они были какими-то сумасбродными, видимо, совершенно неправыми в отношении друг к другу, но меня любили, и я это знал. Были не такими уж скверными родителями. Я не отрицаю этого и не жалуюсь. Когда возникала необходимость, они стояли за меня.
– Я слышала, у Джима была репутация бабника, – неуверенно произнесла Мерси.
Глаза Эвана сузились, он помрачнел.
– Когда мать умирала, отец сидел у кровати, держал жену за руку. Я за другую. Он пережил ее почти на двадцать лет, и у него никогда не было любовницы. Я не знал ни об одной, хотя видел его часто. Мы были близки. Общались. Кто сказал тебе такое о нем?
Мерси уже в который раз пожалела, что не держала язык за зубами. Сдуру ляпнуть такое, притом у могилы человека! Подумала, что в аду есть особое место для людей, повторяющих одни и те же ошибки. Видимо, она сможет руководить управлением к пятидесяти восьми годам.
– Эван, не важно.
– Для меня важно. Передай своему осведомителю, пусть сядет на раскаленную кочергу или придет ко мне. Я ему вправлю мозги.
– Хорошо, скажу.
Эван вздохнул:
– За мертвых никто не заступается. Мы должны делать для них хотя бы это.
– Да.
Мерси прислушалась к шуму ветра в ветвях. Закодированные тайны, подумала она. Если разгадать код, весь мир можно было бы загнать в ящик.
Нужно положить все это в ящик и выбросить его.
Нужно ли?
– Твой отец рассказывал когда-нибудь о деле Бейли? – спросила Мерси.
О'Брайен чуть удивленно посмотрел на нее:
– Немного. Отец не говорил о служебных делах. До самой смерти.
– Патти Бейли была одной из причин тех драк?
– Да, какая-то Бейли упоминалась.
– Он знал ее?
– Не помню, Мерси. Те воспоминания уже стали смутными. Мне приходилось о многом думать после того, как отец покончил с собой. Это произошло почти пять лет назад. Я думал о нем, о матери. И ни на секунду не вспоминал о Патти Бейли. Понимаешь меня?
– Эван, почему он это сделал?
– Его что-то терзало. Многое в нем было сокрыто от меня. Думаю, и от всех.
Это совпадало с тем, что поняла Мерси о человеческой природе через таких людей, как Вырыватель Кошельков: невозможно полностью знать человека. О нем можно узнать многое. Но не все.
– Отец снится мне, – продолжил О'Брайен. – Постоянно. В сновидениях он жив, здоров, и мы вместе занимаемся то одним, то другим: рыбачим, запускаем модель самолета, играем в мяч. Я не люблю эти развлечения, но вижу себя проводящим за ними время с отцом.
* * *
Мерси побыла еще полчаса у могилы Хесса в одиночестве, стоя на мокрой траве и подняв воротник пальто для защиты от холодного ветра. Два года три месяца двадцать девять дней. Мерси вспоминала Хесса, и сердце у нее щемило; думала о Майке, и оно сжималось; размышляла о Патти Бейли и Обри Уиттакер, и сердце ныло. Ей казалось, что внутри у нее вырастают какие-то темные лозы, стараются опутать ее сердце. Мать всегда называла его «твое маленькое сердечко». Мерси вспомнила один ее совет: если тебе грустно, сделай кому-нибудь что-то хорошее.
Это был один из немногих дельных советов Марселлы. Мерси уже следовала ему.
Направляясь к своей машине, она позвонила Саморре на сотовый телефон. Голос Пола звучал спокойно. Мерси сказала, что хочет поговорить с ним с глазу на глаз.
– Приезжай, – промолвил он. – Я дома, переставляю мебель.
И назвал адрес.
* * *
Саморра жил на Фуллертонских холмах, в доме, выстроенном в испанском стиле, к нему вела длинная подъездная аллея. Мерси остановила машину и осмотрела высокие пальмы у гаража, двор с фонтаном и скамейками вокруг, большой гараж на три машины, где стояла служебная машина Саморры, фургон последней модели и ярко-красный «БМВ» с откидным верхом.
Открыв калитку, Мерси вошла во двор: горшки с цветами и растениями, искусно размещенные на каменных плитах, бьющий фонтан, плющ у стены и не меньше десятка больших деревьев в необычном зимнем цвету. Яркие оранжево-голубые головки, казалось, наблюдали за ней, пока она шла ко входу.
Саморра открыл дверь до того, как Мерси постучала.
– Красивое место, – улыбнулась она.
– Джанин содержала его в порядке. Содержит.
Саморра выглядел бледным, усталым. Одет как обычно – в брюки от костюма и белую рубашку, но она была не заправлена и заляпана бурой грязью.
– Приехала сообщить, что попросила другого напарника?
– Нет-нет. Посмотреть, не смогу ли помочь, что-нибудь сделать.
– Ну что ж, помоги мне установить больничную кровать.
Саморра повел ее по коридору, мимо гостиной с большими окнами, выходящими на задний двор, с прудом, местом для жарки барбекю и зеленой, как изумруд, лужайкой. Слева находилась кухня, не уступающая размерами всему дому Мерси. Стояла тишина. Ни музыки. Ни щебета птиц. Ни шума машин.
– Пол, какой дом!
– У Джанин есть деньги. Родительские.
– Судя по виду, вы его любите.
– Мы купили его по дешевке и реставрировали. Он был таким старым, что в подшивке потолка оказался асбест, пришлось его выдирать. Я уж думал, может, асбестовая пыль как-то попала ей в мозг, послужила причиной опухоли. Врач сказал, видимо, нет. Я спросил его, что вызвало ее появление, он ответил – рок.
– Как она?
Саморра промолчал и повел Мерси в большую комнату в дальнем конце дома. Стены были белыми, ковер кремовым, потолок казался не ниже двадцати футов. Раздвижная застекленная дверь выходила на внутренний дворик со шпалерами, горячей ванной и плавательным бассейном.
Мерси увидела прислоненные к стене большой матрац и пружинную сетку. К ним приставлена рама на колесиках. Напротив них, возле большого деревянного подголовника, стояла очень узкая кровать с металлическими ограждениями и шедшим к стене толстым электрическим проводом. К одному из ограждений была привязана контрольная панель.
Саморра нажал что-то на панели, и изголовье кровати начало подниматься. Он остановил его и поднял изножье. Потом опустил то и другое. Саморра вопросительно смотрел, как движется матрац, и Мерси заинтересовалась, что он видит там.
– Замечательно, правда?
– Ей это поможет, – ответила Мерси.
– Я решил, что стану спать на большой кровати, потому что на такой штуковине вдвоем не поместиться. Если Джанин будет спать здесь, где всегда спала, будет хорошо.
– Конечно, она почувствует себя нормальной.
– Да, поможешь мне перенести эту старую раму сюда?
С трудом удерживая шаткую вещь, Мерси последовала за Полом к застекленной двери и там опустила. Пружинная сетка оказалась легкой, но матрац весил около тысячи фунтов и не имел ручек. Мерси ухватила его поверх пружин и подталкивала коленями.
Саморра посмотрел на старую кровать с тем же выражением, что и на новую.
– Джанин словно рассекли пополам, – промолвил он. – Та часть, которая думает и улыбается, еще действует.
Мерси промолчала: о том, что представилось ее воображению, говорить было нельзя.
Она попыталась воспользоваться советом матери, произнести что-нибудь приятное, успокаивающее, ободряющее, оптимистичное, но не сумела найти слов.
– Послушай, Мерси, я не буду сосредоточиваться на этом. Не хочу ни твоего сочувствия, ни твоего ужаса. Не хочу даже, чтобы ты размышляла о случившемся. Это наша проблема. Мы будем ее решать. Но ты мой напарник и должна знать положение вещей.
– Понятно.
– Я записал телефон твоего психиатра. Позвоню ей, когда буду готов. Свою роль ты сыграла. Тот факт, что ты дала мне этот телефон, кое-что означает.
Мерси кивнула, слегка разочарованная тем, что Саморра мог так легко огорчить ее отношением к РУН Джоан Кэш. Но что ей оставалось делать: спорить с ним в то время, когда он переставляет мебель для умирающей жены? И если на то пошло, когда кто-нибудь упоминал при ней о ДПДГ, она вела себя так же. Разница заключалась в том, что в глубине души Мерси знала, что не покончит с собой. Но знала ли она то же самое о Саморре?
– Мерси, что там, черт побери, происходит с Майком Макнелли?
* * *
Они сидели в большой кухне за столом, где валялись газеты и невскрытые письма. Стояли ярко-красное блюдо, наполненное апельсинами, и синее – с неколотыми орехами. Казалось, в употреблении были только кофейник и полупустая бутылка текилы возле раковины.
Мерси рассказала Полу о Майке – о сапогах с кровью на подошвах, письмах и глушителе, о пистолете. Даже намекнула, как ухитрилась взять пистолет, выстрелить из него и незаметно положить обратно. Сообщила все подробности, упомянула, во что был завернут глушитель, поскольку считала, что если Пол рассказал ей о самом худшем, то она должна поступить так же. Конечно, это примитивное, детское представление, какое у нее было в пятом классе по отношению к лучшей подруге, Мелани, но оно обладало тем же очищающим воздействием, возможно, даже более сильным.
– Майка с утра подвергают перекрестному допросу, – продолжила Мерси. – Видимо, когда допрос кончится, его арестуют.
Саморра слушал не перебивая и ничем не выражал удивления.
– Джиллиам сравнивал гильзу, найденную в доме Уиттакер, и ту, из пистолета Майка, что дала ему ты. Совпадение полное, ни малейших сомнений?
Мерси кивнула.
– И все-таки это не объясняет борьбу в кухне.
– Да.
– Я проверял отпечатки пальцев, снятые в кухне, где происходила борьба. Их нет в картотеке. Помнишь комок пыли, который я взял? Я осмотрел волокна, но не могу сказать, что они представляют собой. Думаю, из какой-то одежды. Поручу Джиллиаму исследовать их. Я с ним не в ладах, но он единственный в лаборатории, кому я сейчас доверяю.
– А Койнер и О'Брайен?
Саморра провел по столу ладонью. Казалось, он разглаживает простыню. Его голос звучал негромко и ровно, но Мерси уловила в нем нотки гнева.
– Койнер неравнодушна к Майку, так? Это легко заметить. Она позволяет ему разгуливать по лаборатории, когда вздумается. К тому же она последняя видела образцы почерка – поздравительные открытки и три исчезнувшие дакто-карты. О'Брайен?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48