Тогда я раскрою дело Бейли.
– Мерси, это письмо тяжело читать.
– Извини, но я думаю, оно того стоит.
Она позвонила Саморре, сказала, что едет с Эваном, назвала адрес Джима О'Брайена.
– Я не смогу встретиться там с тобой, – произнес Саморра. – Если хочешь, вызову подкрепление.
Мерси ощущала частое биение сердца и тревогу, нараставшую с каждым ударом. Она понимала – что-то неладно, это вызвало у нее настороженность и страх.
Со всей небрежностью, на какую была способна, она ответила:
– Пол, это будет замечательно.
– Сделаю немедленно. Мерси, я не могу уехать отсюда. Я...
– Знаю. Как она, Пол?
– Без перемен.
– Крепись, напарник.
– Ты тоже.
Мерси включила в машине свет, убавила громкость радио, поглядела на Эвана и его куртку. Он смотрел прямо перед собой, держа кружку с кофе у рта. Машин на шоссе было уже много, позади светили фары, впереди – красные стоп-сигналы.
– Эван, вчера вечером ты был в доме Майка в этой куртке? Серая. Без фиолетовых и зеленых нитей.
– Да, а что?
– Она мне нравится.
– И мне. Это одна из отцовских. Портфель тоже его.
* * *
Дом одиноко стоял на склоне холма, к нему вела длинная асфальтированная подъездная аллея с выбоинами, в которых росла трава. Здесь была еще пустыня, деревья росли выше. С гор дул сильный ветер. Мерси чувствовала, как он бьется о «шевроле», словно вызывая на бой. На последней табличке с названием улицы Мерси прочла «Уиллоу-Вью» и подумала, не назвал ли ей Эван ложный адрес для Саморры.
– Что произошло с Ранчо-Верде?
– Ты на ней.
– Один дом на всей улице?
– Да, мэм. Едешь по холмам, потом сворачиваешь на подъездную аллею.
На вершине крутого подъема Мерси увидела дом. Невысокий, похожий на миссионерский, с черепичной крышей и черными решетками на окнах. Кое-где черепица упала на подъездную аллею, в окнах вместо стекол была фанера. Бугенвиллея, некогда украшавшая ворота, давно засохла, но по-прежнему касалась ветвями оштукатуренных столбов. Белые стены покрылись бурыми пятнами от дождевых потеков. Двор зарос травой, растения трепетали, постукивая о двери гаража, будто стремились проникнуть внутрь. Бетонный фонтан почернел и заполнился дождевой водой.
– Припаркуй автомобиль где хочешь, – сказал О'Брайен. – Его всюду будет обдувать песком.
Мерси остановила машину под навесом. Поглядела на Эвана. Он смотрел в сторону парадной двери с шелушащейся краской. Потом с мрачным выражением лица повернулся к ней:
– Терпеть не могу этот дом. Он портит мне настроение.
– Спасибо, что привез меня сюда.
– Если мне память не изменяет, дело обстояло не совсем так.
– Все равно благодарю.
– Ну что ж, наслаждайся атмосферой самоубийства. И забудь про отпечатки пальцев отца в доме Уиттакер. Взгляни на пятна крови в гостиной, если моего слова недостаточно. Эдгар По был прав. Смыть кровь невозможно, как ни старайся.
Мерси последовала за ним к двери, ждала, пока он ее отопрет. Растения бились под ветром о двери гаража. Язычок замка громко щелкнул. Войдя, она услышала, как хрустит песок под ее ногами на каменном полу.
– Здесь холодно. А летом неимоверная жара.
– Скверно для окраски дома.
– Скверно для человеческой кожи.
Эван закрыл и запер дверь и произнес:
– Осматривай все, что хочешь. Только побыстрее. Пребывание здесь не приносит мне ничего, кроме печали.
– Покажи мне предсмертное письмо.
– Сюда.
Они двинулись по коридору: слева кухня, покрытые пылью столы; справа столовая с зачехленной мебелью. Впереди располагалась большая гостиная с камином и раздвижной застекленной дверью, выходящей на задний двор и плавательный бассейн. Пол из какого-то камня – сланца, догадалась Мерси – с толстыми полосами раствора между плитами. Мебель тоже в чехлах. Она разглядела очертания двух кушеток, нескольких кресел. Большое кожаное кресло перед камином было без чехла.
Эван подвел Мерси к нему, посмотрел на пол:
– Видно, где кровь окрасила камень. Он сидел в этом кресле, когда выстрелил в себя. Я оставил кресло и все в комнате, как было. Не мог понять, станет уборка оскорблением его памяти или нет, поэтому ничего не делал.
– Тяжкое зрелище.
– В любом случае все здесь напоминает о том, что случилось.
Мерси увидела темные пятна на кресле, одни высоко на спинке, другие на сиденье.
– Выстрел в голову, – пояснил О'Брайен. – Пистолет упал сюда.
Он указал на камин. Мерси заглянула в почерневшую топку, услышала пронзительный свист ветра, заметила, как за бассейном поднялась туча песка. Бассейн был пустой, выжженный солнцем почти добела. По торкрет-бетону тянулись большие трещины.
Эван прошел по комнате, неотрывно глядя на кресло, словно видел его впервые. Остановился в дальнем углу перед большим телевизором. Там были полки с книгами в бумажных обложках и шкаф с рядами видеокассет, стереопроигрывателем, динамиками. Он открыл один из ящиков, заглянул внутрь, и оттуда поднялась пыль.
Минуту О'Брайен молчал, потом достал из ящика белый конверт. Медленно приблизился к Мерси, скрипя ботинками по каменным плитам, и отдал ей письмо.
– Держи. Тейлор сказал, оно лежало на моей кровати. Я забрал его, увидев на столе, исходя из того, что оно было адресовано мне, а не толстомордому недотепе по фамилии Тейлор.
Мерси открыла конверт и вынула сложенные листы: белая писчая бумага, черные чернила, рукописные строчки. В ярком солнечном свете из застекленной двери читать было легко.
– Читай, Мерси. Читай и плачь.
* * *
18 декабря
Дорогой сын!
Я свожу счеты с жизнью, прости, что так поступаю с тобой. Надеюсь, коронер появится здесь раньше тебя, приведет все в приличный вид. Я предварительно позвоню им, чтобы они поспешили.
Сын, я хочу объяснить тебе кое-что. Много лет назад я убил женщину, думая, что она собирается шантажировать людей, которых я знал. Она была проституткой, и я их познакомил. Я сам увлекся ею, потому что она казалась компанейской, а мы с твоей матерью не особенно ладили. Люди, которых я познакомил с ней – Билл Оуэн и политик Ралф Микс, – были мерзавцами. Они попросили меня притвориться убежденным правым, войти в общество Джона Берча, сблизиться с типами из фашистского добровольческого полицейского управления и сообщать о том, что там происходит. Берчистами были Бэк Рейнер, Большой Лат Макнелли и прочие. Странно, но убежденные правые, берчисты, типы из добровольческого полицейского управления были и моими типами. Они нравились мне, мы ладили. Я соглашался с их взглядами. Кроме отношения к проституткам – я не мог обходиться совсем без них. Правда, всегда имел дело с профессионалками. Ни с чьими женами не путался. В общем, Рейнер, Макнелли и другие правые хотели, чтобы я следил за Биллом Оуэном и Ралфом Миксом, – познакомить обоих с Патти Бейли, топ проституткой, было их идеей. Магнитофонные пленки тоже, правда, Патти и сама немного сотрудничала с ними.
В общем, я оказался посередине, шпионил на обе стороны, но никогда не сообщал Миску и Оуэну ничего значительного. Продажные твари. Они организовали избиение до полусмерти Хессе Акуны, чтобы заполучить его сто акров. Хотели привлечь и меня, но я отказался. Они хвастались этим перед Бейли, надменные идиоты. Когда Бейли пригрозила им пленками, они повели себя именно так, как мы и думали: отправили одного из своих прихвостней сказать мне, чтобы я прикончил ее и забрал улику. Этим прихвостнем был Чак Брайтон – проходимец, подлиза. Мои так называемые правые друзья тоже считали, что прикончить Патти – хорошая мысль. Меня это удивило. Я заявил, что не стану убивать женщину ради того, чтобы двое политиков оставались на своих должностях. Спросил: «Вы в своем уме?» И они ответили: «Джим, это для блага управления. Мы должны держаться вместе. Нельзя допускать, чтобы проститутка погубила шерифа и главу совета наблюдателей, даже если мы не согласны с ними во всем. Не беспокойся, мы уберем все улики с места преступления, все подчистим, и никто не узнает – нам просто необходимо ее убрать». Я повторил, что все равно не стану убивать женщину только ради этого. Тогда они поставили условие: «Убей, или мы сообщим твоей жене, что происходит между вами последние несколько месяцев, – уж тогда ты захочешь, чтобы Патти Бейли была мертва». Они не шутили. Я знал, что они это сделают. Ну и друзья. Я готов был отдать жизнь за этих людей – и вот как они поступили со мной. И я убил ее. Сын, это меня доконало. Это было отвратительно, эгоистично, и я в течение двадцати семи лет вновь и вновь уничтожал себя за это. Вот почему сегодня великий день – наконец я делаю это по-настоящему.
Однако мои замечательные друзья не скрыли улики, чтобы спасти мою жалкую шкуру. Вместе с пленкой они отдали их треклятому Брайтону. Он ополчился на своих начальников, с помощью пленки избавился от Оуэна, пробился в шерифы. Я уверен, Брайтон заставил Оуэна поддержать его на выборах под угрозой передать эту пленку журналистам. Макнелли получил большое повышение, следуя за Брайтоном. Так что убийство было совершено не ради управления, а для устранения Микса и Оуэна. Все благодаря ему оказались в выигрыше, кроме меня. Я был предан, виновен и хотел умереть. Сделать я ничего не мог, потому что улики с места преступления находились у Брайтона и Большого Пата – они имели возможность в любое время использовать их против меня. Поэтому я поспешил перебраться в Сан-Бернардино. Распрощался со всеми этими подлыми скотами из округа Ориндж. К сожалению, поздно. Слишком поздно, чтобы что-либо исправить.
Мне было нужно снять это бремя с души. Теперь мне лучше. Но не настолько, чтобы и дальше вести эту жалкую жизнь. Ухожу в мир иной. Будь осторожен. Знай, что я люблю тебя. Я был скверным человеком и плохим отцом, однако никто не обвинит меня в том, что я не любил единственного сына. Надеюсь, ты добьешься в жизни того, чего хочешь. Будь честным, порядочным, не позволяй своим друзьям сделать то, что мои сделали со мной. Заботься о себе, ведь никто этого за тебя не сделает. Не путайся с проститутками. Найди хорошую девушку и живи с ней. Может быть, ты сумеешь осчастливить кого-нибудь. Я люблю тебя, Эван. Не проливай по мне ни слезинки. Сейчас я счастлив. Нахожусь в лучшем месте, где бы оно ни было.
Любящий тебя отец.
* * *
Дочитав, Мерси поняла, что произошло с Майком Макнелли. Посмотрев на Эвана, осознала, как близка была к истине.
Он стоял, прислонившись к шкафу, в руке у него был большой револьвер.
– Отцова пушка, – произнес он. – Я забрал ее из улик, когда расследование закончилось. Положил обратно в шкаф, где она всегда у него хранилась.
– Понимаю, – сказала Мерси. – Эван, положи эту штуку.
– Не надейся.
Он навел на нее ствол и негромко щелкнул языком.
– Ты в моих руках, девочка.
– Эван, перестань!
– Поначалу я не хотел показывать тебе письмо. Но долгая поездка сюда дала мне время подумать. И теперь я на водительском месте.
Мерси вгляделась в лицо О'Брайена, ища признаки его обычного недоброго юмора, сарказма. Нет. Никакого юмора, только настороженность. Она попыталась успокоить его:
– Письмо касается только твоего отца и тебя. Пусть так и остается. Поехали на работу.
– Нет. Твоя песенка спета, леди Холмс. Руками не двигай. Ни малейшего движения.
В правой руке Мерси держала письмо. Она уронила листы на пол, выставила ладони вперед и раздвинула пальцы. Эван поводил револьвером из стороны в сторону, как полицейские в телефильмах, потом выровнял его. Ствол смотрел прямо на Мерси и ничуть не дрожал.
– Так лучше. Я чертовски горжусь собой, Мерси. Тем, как втянул тебя в это дело, заставил играть смешную роль. Я в восторге.
– Ты погубил Майка, чтобы отомстить Большому Пату за то, как он обошелся с твоим отцом. Отомстить всему управлению.
Эван пожал плечами, усмехнулся. Он стоял в двадцати футах от Мерси. Она понимала, что если попытается выхватить свой пистолет, О'Брайен ее застрелит прежде, чем она сунет руку под пальто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Мерси, это письмо тяжело читать.
– Извини, но я думаю, оно того стоит.
Она позвонила Саморре, сказала, что едет с Эваном, назвала адрес Джима О'Брайена.
– Я не смогу встретиться там с тобой, – произнес Саморра. – Если хочешь, вызову подкрепление.
Мерси ощущала частое биение сердца и тревогу, нараставшую с каждым ударом. Она понимала – что-то неладно, это вызвало у нее настороженность и страх.
Со всей небрежностью, на какую была способна, она ответила:
– Пол, это будет замечательно.
– Сделаю немедленно. Мерси, я не могу уехать отсюда. Я...
– Знаю. Как она, Пол?
– Без перемен.
– Крепись, напарник.
– Ты тоже.
Мерси включила в машине свет, убавила громкость радио, поглядела на Эвана и его куртку. Он смотрел прямо перед собой, держа кружку с кофе у рта. Машин на шоссе было уже много, позади светили фары, впереди – красные стоп-сигналы.
– Эван, вчера вечером ты был в доме Майка в этой куртке? Серая. Без фиолетовых и зеленых нитей.
– Да, а что?
– Она мне нравится.
– И мне. Это одна из отцовских. Портфель тоже его.
* * *
Дом одиноко стоял на склоне холма, к нему вела длинная асфальтированная подъездная аллея с выбоинами, в которых росла трава. Здесь была еще пустыня, деревья росли выше. С гор дул сильный ветер. Мерси чувствовала, как он бьется о «шевроле», словно вызывая на бой. На последней табличке с названием улицы Мерси прочла «Уиллоу-Вью» и подумала, не назвал ли ей Эван ложный адрес для Саморры.
– Что произошло с Ранчо-Верде?
– Ты на ней.
– Один дом на всей улице?
– Да, мэм. Едешь по холмам, потом сворачиваешь на подъездную аллею.
На вершине крутого подъема Мерси увидела дом. Невысокий, похожий на миссионерский, с черепичной крышей и черными решетками на окнах. Кое-где черепица упала на подъездную аллею, в окнах вместо стекол была фанера. Бугенвиллея, некогда украшавшая ворота, давно засохла, но по-прежнему касалась ветвями оштукатуренных столбов. Белые стены покрылись бурыми пятнами от дождевых потеков. Двор зарос травой, растения трепетали, постукивая о двери гаража, будто стремились проникнуть внутрь. Бетонный фонтан почернел и заполнился дождевой водой.
– Припаркуй автомобиль где хочешь, – сказал О'Брайен. – Его всюду будет обдувать песком.
Мерси остановила машину под навесом. Поглядела на Эвана. Он смотрел в сторону парадной двери с шелушащейся краской. Потом с мрачным выражением лица повернулся к ней:
– Терпеть не могу этот дом. Он портит мне настроение.
– Спасибо, что привез меня сюда.
– Если мне память не изменяет, дело обстояло не совсем так.
– Все равно благодарю.
– Ну что ж, наслаждайся атмосферой самоубийства. И забудь про отпечатки пальцев отца в доме Уиттакер. Взгляни на пятна крови в гостиной, если моего слова недостаточно. Эдгар По был прав. Смыть кровь невозможно, как ни старайся.
Мерси последовала за ним к двери, ждала, пока он ее отопрет. Растения бились под ветром о двери гаража. Язычок замка громко щелкнул. Войдя, она услышала, как хрустит песок под ее ногами на каменном полу.
– Здесь холодно. А летом неимоверная жара.
– Скверно для окраски дома.
– Скверно для человеческой кожи.
Эван закрыл и запер дверь и произнес:
– Осматривай все, что хочешь. Только побыстрее. Пребывание здесь не приносит мне ничего, кроме печали.
– Покажи мне предсмертное письмо.
– Сюда.
Они двинулись по коридору: слева кухня, покрытые пылью столы; справа столовая с зачехленной мебелью. Впереди располагалась большая гостиная с камином и раздвижной застекленной дверью, выходящей на задний двор и плавательный бассейн. Пол из какого-то камня – сланца, догадалась Мерси – с толстыми полосами раствора между плитами. Мебель тоже в чехлах. Она разглядела очертания двух кушеток, нескольких кресел. Большое кожаное кресло перед камином было без чехла.
Эван подвел Мерси к нему, посмотрел на пол:
– Видно, где кровь окрасила камень. Он сидел в этом кресле, когда выстрелил в себя. Я оставил кресло и все в комнате, как было. Не мог понять, станет уборка оскорблением его памяти или нет, поэтому ничего не делал.
– Тяжкое зрелище.
– В любом случае все здесь напоминает о том, что случилось.
Мерси увидела темные пятна на кресле, одни высоко на спинке, другие на сиденье.
– Выстрел в голову, – пояснил О'Брайен. – Пистолет упал сюда.
Он указал на камин. Мерси заглянула в почерневшую топку, услышала пронзительный свист ветра, заметила, как за бассейном поднялась туча песка. Бассейн был пустой, выжженный солнцем почти добела. По торкрет-бетону тянулись большие трещины.
Эван прошел по комнате, неотрывно глядя на кресло, словно видел его впервые. Остановился в дальнем углу перед большим телевизором. Там были полки с книгами в бумажных обложках и шкаф с рядами видеокассет, стереопроигрывателем, динамиками. Он открыл один из ящиков, заглянул внутрь, и оттуда поднялась пыль.
Минуту О'Брайен молчал, потом достал из ящика белый конверт. Медленно приблизился к Мерси, скрипя ботинками по каменным плитам, и отдал ей письмо.
– Держи. Тейлор сказал, оно лежало на моей кровати. Я забрал его, увидев на столе, исходя из того, что оно было адресовано мне, а не толстомордому недотепе по фамилии Тейлор.
Мерси открыла конверт и вынула сложенные листы: белая писчая бумага, черные чернила, рукописные строчки. В ярком солнечном свете из застекленной двери читать было легко.
– Читай, Мерси. Читай и плачь.
* * *
18 декабря
Дорогой сын!
Я свожу счеты с жизнью, прости, что так поступаю с тобой. Надеюсь, коронер появится здесь раньше тебя, приведет все в приличный вид. Я предварительно позвоню им, чтобы они поспешили.
Сын, я хочу объяснить тебе кое-что. Много лет назад я убил женщину, думая, что она собирается шантажировать людей, которых я знал. Она была проституткой, и я их познакомил. Я сам увлекся ею, потому что она казалась компанейской, а мы с твоей матерью не особенно ладили. Люди, которых я познакомил с ней – Билл Оуэн и политик Ралф Микс, – были мерзавцами. Они попросили меня притвориться убежденным правым, войти в общество Джона Берча, сблизиться с типами из фашистского добровольческого полицейского управления и сообщать о том, что там происходит. Берчистами были Бэк Рейнер, Большой Лат Макнелли и прочие. Странно, но убежденные правые, берчисты, типы из добровольческого полицейского управления были и моими типами. Они нравились мне, мы ладили. Я соглашался с их взглядами. Кроме отношения к проституткам – я не мог обходиться совсем без них. Правда, всегда имел дело с профессионалками. Ни с чьими женами не путался. В общем, Рейнер, Макнелли и другие правые хотели, чтобы я следил за Биллом Оуэном и Ралфом Миксом, – познакомить обоих с Патти Бейли, топ проституткой, было их идеей. Магнитофонные пленки тоже, правда, Патти и сама немного сотрудничала с ними.
В общем, я оказался посередине, шпионил на обе стороны, но никогда не сообщал Миску и Оуэну ничего значительного. Продажные твари. Они организовали избиение до полусмерти Хессе Акуны, чтобы заполучить его сто акров. Хотели привлечь и меня, но я отказался. Они хвастались этим перед Бейли, надменные идиоты. Когда Бейли пригрозила им пленками, они повели себя именно так, как мы и думали: отправили одного из своих прихвостней сказать мне, чтобы я прикончил ее и забрал улику. Этим прихвостнем был Чак Брайтон – проходимец, подлиза. Мои так называемые правые друзья тоже считали, что прикончить Патти – хорошая мысль. Меня это удивило. Я заявил, что не стану убивать женщину ради того, чтобы двое политиков оставались на своих должностях. Спросил: «Вы в своем уме?» И они ответили: «Джим, это для блага управления. Мы должны держаться вместе. Нельзя допускать, чтобы проститутка погубила шерифа и главу совета наблюдателей, даже если мы не согласны с ними во всем. Не беспокойся, мы уберем все улики с места преступления, все подчистим, и никто не узнает – нам просто необходимо ее убрать». Я повторил, что все равно не стану убивать женщину только ради этого. Тогда они поставили условие: «Убей, или мы сообщим твоей жене, что происходит между вами последние несколько месяцев, – уж тогда ты захочешь, чтобы Патти Бейли была мертва». Они не шутили. Я знал, что они это сделают. Ну и друзья. Я готов был отдать жизнь за этих людей – и вот как они поступили со мной. И я убил ее. Сын, это меня доконало. Это было отвратительно, эгоистично, и я в течение двадцати семи лет вновь и вновь уничтожал себя за это. Вот почему сегодня великий день – наконец я делаю это по-настоящему.
Однако мои замечательные друзья не скрыли улики, чтобы спасти мою жалкую шкуру. Вместе с пленкой они отдали их треклятому Брайтону. Он ополчился на своих начальников, с помощью пленки избавился от Оуэна, пробился в шерифы. Я уверен, Брайтон заставил Оуэна поддержать его на выборах под угрозой передать эту пленку журналистам. Макнелли получил большое повышение, следуя за Брайтоном. Так что убийство было совершено не ради управления, а для устранения Микса и Оуэна. Все благодаря ему оказались в выигрыше, кроме меня. Я был предан, виновен и хотел умереть. Сделать я ничего не мог, потому что улики с места преступления находились у Брайтона и Большого Пата – они имели возможность в любое время использовать их против меня. Поэтому я поспешил перебраться в Сан-Бернардино. Распрощался со всеми этими подлыми скотами из округа Ориндж. К сожалению, поздно. Слишком поздно, чтобы что-либо исправить.
Мне было нужно снять это бремя с души. Теперь мне лучше. Но не настолько, чтобы и дальше вести эту жалкую жизнь. Ухожу в мир иной. Будь осторожен. Знай, что я люблю тебя. Я был скверным человеком и плохим отцом, однако никто не обвинит меня в том, что я не любил единственного сына. Надеюсь, ты добьешься в жизни того, чего хочешь. Будь честным, порядочным, не позволяй своим друзьям сделать то, что мои сделали со мной. Заботься о себе, ведь никто этого за тебя не сделает. Не путайся с проститутками. Найди хорошую девушку и живи с ней. Может быть, ты сумеешь осчастливить кого-нибудь. Я люблю тебя, Эван. Не проливай по мне ни слезинки. Сейчас я счастлив. Нахожусь в лучшем месте, где бы оно ни было.
Любящий тебя отец.
* * *
Дочитав, Мерси поняла, что произошло с Майком Макнелли. Посмотрев на Эвана, осознала, как близка была к истине.
Он стоял, прислонившись к шкафу, в руке у него был большой револьвер.
– Отцова пушка, – произнес он. – Я забрал ее из улик, когда расследование закончилось. Положил обратно в шкаф, где она всегда у него хранилась.
– Понимаю, – сказала Мерси. – Эван, положи эту штуку.
– Не надейся.
Он навел на нее ствол и негромко щелкнул языком.
– Ты в моих руках, девочка.
– Эван, перестань!
– Поначалу я не хотел показывать тебе письмо. Но долгая поездка сюда дала мне время подумать. И теперь я на водительском месте.
Мерси вгляделась в лицо О'Брайена, ища признаки его обычного недоброго юмора, сарказма. Нет. Никакого юмора, только настороженность. Она попыталась успокоить его:
– Письмо касается только твоего отца и тебя. Пусть так и остается. Поехали на работу.
– Нет. Твоя песенка спета, леди Холмс. Руками не двигай. Ни малейшего движения.
В правой руке Мерси держала письмо. Она уронила листы на пол, выставила ладони вперед и раздвинула пальцы. Эван поводил револьвером из стороны в сторону, как полицейские в телефильмах, потом выровнял его. Ствол смотрел прямо на Мерси и ничуть не дрожал.
– Так лучше. Я чертовски горжусь собой, Мерси. Тем, как втянул тебя в это дело, заставил играть смешную роль. Я в восторге.
– Ты погубил Майка, чтобы отомстить Большому Пату за то, как он обошелся с твоим отцом. Отомстить всему управлению.
Эван пожал плечами, усмехнулся. Он стоял в двадцати футах от Мерси. Она понимала, что если попытается выхватить свой пистолет, О'Брайен ее застрелит прежде, чем она сунет руку под пальто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48