Можно разглядеть узор подошвы, трещины на каблуке. Размер одиннадцатый-двенадцатый. У покойной, кстати, был десятый женский размер. Если отыскать владельца этого ботинка, то мы докажем, что он был у нее в кухне. Мы искали ботинок по каталогам обувных фабрик, но пока ничего не нашли. Проблема в том, что узоры подошв меняются постоянно, а обувь носится годами. Десятилетиями, если редко ее надевать. И ее производят везде. Можно никогда не найти этого образца.
Джиллиам сказал, что узор подошвы и форма отпечатка указывают на рабочую обувь или обувь для улицы, рассчитанную на долгую носку. Потом он откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул.
– Перейдем к отпечаткам пальцев?
– Джеймс, в них и заключается наша проблема? – спросила Мерси.
Он задумался.
– В зависимости от того, как на это посмотреть.
– Ну что ж, давай посмотрим.
Джиллиам полистал страницы в папке, закрыл ее и заговорил:
– Эксперты отправили карточки с отпечатками пальцев по обычным каналам: АСОПОП, федеральная регистратура; ДКШ, регистратура штата. Отпечатки сняли с поверхностей в доме, с дверных ручек, выключателей, обеденного стола и прочего. Особое внимание было уделено столовым приборам, оставленным на столе, контейнерам из-под еды и грязной кухонной посуде. Мы отобрали все отпечатки покойной перед тем, как отправлять карточки. На это ушло много времени. Собственно, мы отправили еще не все. Нужно время, чтобы сравнить каждый со снятыми у жертвы.
Джиллиам посмотрел на обоих детективов и кивнул, словно отвечая на вопрос. Но Мерси и напарник молчали.
– Знаете, – сказал он, – мы обнаружили там отпечатки двух или трех человек. В сущности, двое могут оказаться одним человеком – отпечатки частичные, нечеткие, сомнительные. Их нельзя отправлять в регистратуры. Но другой оставил свои отпечатки повсюду. На столовых приборах, крышке стола, дверной ручке, кофейной чашке. И... ДКШ установила его личность. Там есть отпечатки пальцев всех людей из правоприменяющих органов, живых и мертвых. Эти принадлежат Майку Макнелли.
У Мерси заколотилось сердце.
– Койнер известно, – пояснил Джиллиам. – Но я должен доложить об этом Брайтону. В ближайшее время.
Саморра посмотрел на Мерси.
Она ответила ему взглядом и произнесла, обращаясь к директору экспертной службы:
– Дай мне сначала побеседовать с Майком.
Глава 7
Спэн, начальник группы нравов, сказал Мерси, что Майк позвонил и сообщил о болезни. И как будто удивился, что ей это неизвестно. В управлении все знали, что они почти неразлучны, большинство, подобно Спэну, предполагало большее. Молодые полицейские относились к ним как подобает – с уважением. Старшие взяли манеру спрашивать о свадебных колоколах. Все это казалось Мерси возмутительным вмешательством в ее личную жизнь, но она ничего не могла с этим поделать.
– Он наверняка дома, – услужливо подсказал Спэн.
Мерси поехала к Майку в каньон Модеска. Зимний день стал хмурым, ветреным, с северо-запада, клубясь, надвигались густые тучи. Мерси подумала, что они похожи на гневного Бога, собирающегося преподать ей какой-то урок. Предположительно буря должна была разразиться к полуночи. Мерси вела машину быстро, девятимиллиметровый пистолет лежал рядом с ней на сиденье, левой рукой она держала руль, правая была свободна для того, чтобы взять рацию или телефонную трубку.
Майк жил в маленьком доме на большом участке, места для собачьих будок за домом было много, соседи жили в отдалении. Каньон назвали в честь оперной звезды, построившей там летний домик в начале девятисотого года. Дом стоял в стороне от грунтовой дороги, его окружали громадные дубы, которые постоянно отбрасывали тень на участок. Отапливался дом до сих пор дровами. Выглядел он оригинально, но был еще более холодным, чем тот, где жила Мерси, и почти никогда не освещался солнцем. Ей он не нравился.
Три месяца назад Майк поселился в этом мрачном доме, соответствующем его преимущественно мрачному настроению, увлечению религией, постоянным разговорам о браке. Он признавался, что чувствует себя опустошенным, хочет ощутить Божий дух, мечтает о стабильности в жизни с женщиной, с Мерси.
Она с уважением относилась к его угрюмости и опустошенности, хотя не понимала их причин. Никто из дорогих ему людей не умирал. Родители, братья и сестры Майка были живы-здоровы. Напарника у него не убивали. Психопат не обводил его вокруг пальца. В жизни все шло превосходно: здоровый, привлекательный, со множеством друзей.
Мерси не верила в какие-то отвлеченные идеи. Она верила в то, что дает результат: Тим-младший = счастье; излишек виски = похмелье; ошибочное решение = дисфункциональная память и кошмары. Иногда ей казалось, что Майк ищет то, чего еще не готов найти.
Она остановила машину возле поленницы и увидела под навесом крыши новый штабель эвкалиптовых дров, покрытый сверху полиэтиленовой пленкой. Фургон с клетками для собак стоял возле дома. Собаки уже лаяли, когда она вышла из машины. Из трубы поднимался дым, его относило ветром к ветвям дубов.
Майк открыл дверь и Мерси поняла, что он пьян. Она уже раза три видела его пьяным, так что ошибки быть не могло. Пьянел он быстро.
– Я подумал, наверное, это ты, – промолвил Майк.
– Три мартини за обедом?
– Бутылка шотландского, которую кто-то подарил на день рождения. Крепкая штука.
Мерси вошла в знакомую обстановку. Плетеный ковер на исцарапанном собачьими когтями полу. Зеленые кушетки, стоящие под прямым углом, достаточно большие, чтобы на них спать. Паровые трубы с журналами, кофейными чашками, игрушками Дэнни. Домашний уж в стеклянном ящике возле окна. Застекленные дубовые шкафы с охотничьими ружьями у стены из сосен. И репродукции в рамках из журналов для любителей природы, которые выписывал Майк, – собаки, птицы, форель.
– Надо полагать, ты говорила с Джиллиамом, – произнес он.
– Да.
– Хочешь сообщить мне, что он обнаружил?
– Хочу, чтобы ты сказал мне.
– Я ожидал этого. Выпьешь?
Он показал ей стакан.
– Нет. Давай поговорим, Майк.?
Они сели на разные кушетки – традиционный знак размолвки между ними. Мерси предпочитала так, Майк, если не бывал разозлен, любил сидеть рядом. Она заметила на ткани кушетки шерстинки, очень похожие на те, которые описывал Джиллиам, – шерсть ищеек.
Майк подался вперед и поставил свой стакан на паровую трубу.
– Я был там во вторник вечером. Пришел около половины девятого, ушел в четверть одиннадцатого. В это время, кстати, она была еще жива.
Мерси слышала, как собаки лают в вольере, а на ветвях дубов каркают сойки.
– Начни сначала.
Майк вздохнул, взял стакан, отпил глоток и посмотрел на нее:
– Это была чисто рабочая встреча.
– Ты имеешь в виду свою работу или ее?
Майк свирепо взглянул на Мерси. Под мальчишеским вихром белокурых волос его глаза были маленькими, злобными.
– Не извращай моих слов.
– Я просто слушаю.
Он снова приложился к стакану.
– Я хотел побольше узнать об «Эпикур сервис». Договориться кое о чем с Обри. Мы намеревались дать ей для встречи с Моладаном микрофон.
– Ты ездил на ужин с пистолетом?
Майк кивнул. Мерси знала, что у него «кольт» сорок пятого калибра. Старослужащие полицейские любили это оружие за его предполагаемую убойную силу. Большинство молодых вооружались девятимиллиметровыми или «Магнумами-357», известными своей предполагаемой убойной силой. Начальная скорость их пули больше на триста футов в секунду, поэтому звук выстрела в отличие от «кольта» глушителями уменьшить нельзя. Майк, плохо разбиравшийся в технических вопросах и любивший прошлое, предпочитал более тяжелый пистолет.
– Где он был у тебя?
– На обычном месте.
– Что сказала Обри?
– Предложила повесить его на стул, но я отказался.
– О чем вы говорили?
– Как прятать микрофон, как играть роль, как заставить Горена Моладана проболтаться, о чем же еще?
– Кто такой Т.Т.?
Майк покраснел. Мерси видела это даже в тусклом свете лампы.
Он откинул со лба вихор.
– Я.
– Что это означает?
– Просто прозвище. У Обри было очень развито чувство юмора.
Мерси молчала, оказывая на него таким образом моральный нажим. Она чувствовала себя опустошенной, обманутой и ощущала приближение ярости.
– Темная Туча, – произнес наконец Майк. – Потому что я всегда серьезен и никогда не улыбаюсь.
– Ты отправил ей открытку. С надписью о дружбе.
– Мерси, это все, что между нами было. Дружба.
Майк допил то, что оставалось в стакане, потом встряхнул лед на дне и поднялся. Шел он неспешным шагом пьяного, с тупой самоуверенностью. Мерси бросила взгляд на стоявший возле кухни столик с телефоном, автоответчиком и блокнотом. Майк обычно вешал кобуру на стул возле него. Только когда его сын, Дэнни, бывал здесь – каждую вторую неделю по выходным – и когда он ложился спать, кобура с пистолетом висела на вешалке с внутренней стороны двери ванной комнаты. Сейчас она была на стуле.
Майк сел на прежнее место, очень бережно держа перед собой наполненный вновь стакан.
– Послушай, Мерси, что я видел в ней. Я видел юное существо, полное сил и жизни. Видел в ее занятии полное растрачивание себя попусту. Таково было мое мнение о ней, и она это знала. С первой нашей встречи. И Обри понимала, я прав. Я делал все возможное в разумных пределах, чтобы вырвать ее из этого мира. Ей требовался друг. Мужчина, который не будет расплачиваться и уходить. Требовался отец и брат. Друг. И я старался быть ей другом.
– Как?
Майк, раздувая ноздри, уставился на нее:
– Брал ее с собой несколько раз в церковь. Мы молились и говорили о выборе, о том, чем еще она могла бы заниматься. Проводили вместе время. Гуляли по пляжу. Ходили в парк. Просто... были. Это не столь уж трудно понять, так ведь? Двух людей, которым достаточно просто быть?
Мерси казалось, что ее кожа горит. Ей становилось трудно видеть. От злости ее поле зрения суживалось, цвета исчезали, и она словно бы смотрела на мир через ствол дробовика.
– Совсем не трудно. Майк, что ты находил в этом?
– Что значит – в этом?
– Яснее выразиться не могу.
Майк отпил глоток виски и поставил стакан.
– Обри мне нравилась. Я понимал ее неприятное положение. Она была милой, с хорошим чувством юмора, и все окружающие помыкали ею, начиная с родителей. Обри не видела их три года. Я чувствовал себя ее... защитником. Человеком, который может наставить ее на новый путь. Вот что я находил в этом, Мерси, я чувствовал себя добрым. Я не хотел от нее никакой платы. Я ничего для себя не искал. Только дарил ей вежливое отношение и уважение. Просто самую обычную любезность. Благодаря этому чувствовал себя... добрым. И нужным. Думаю, Обри нуждалась во мне.
– Она была влюблена в тебя?
Майк посмотрел на огонь в камине, в окно, потом опустил голову.
– Думаю, у нее зарождалось подобное чувство. Я понял это, когда увидел, как она старалась приготовить ужин. Раньше не понимал.
– Был ты влюблен в нее?
– Нет. Неужели ты не слышала, что я говорил?
– Не слышала, что ты не любил ее.
– Не играй со мной словами. У тебя это получается лучше, и пользоваться этим нечестно.
– Я спросила, был ли ты в нее влюблен.
– А я ответил – нет. Что тут непонятного?
Мерси почувствовала, как его гнев берет верх над ее гневом, уничтожает его, словно встречный огонь. И несколько секунд молчала, надеясь, что Майк остынет. Но по цвету его лица и нервозному взгляду поняла, что этого не происходит.
– Я влюблен в тебя, – сказал он.
Мерси никогда не слышала, чтобы эти слова произносились с такой злобой.
– О Господи, Майк! – промолвила она.
Мерси встала и подошла к камину, ощутив тепло. Старые половицы скрипели под ее ботинками. Порыв ветра засвистел в дубах, зашелестел пленкой на поленнице. Она пошла к кобуре, столику с телефоном, окну, выходящему на юг.
Никогда еще чувство и долг не смешивались у Мерси воедино, не тянули в разные стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48