"Он при смерти. Все-таки он при смерти. Он умирает. - Чувствовалось ей. - Только я могу помочь ему. Я должна..." - Засыпала она над телефоном.
И вдруг телефон зазвонил.
- Алло. Здравствуйте. Это говорит Анна Викторовна.
- Простите, если мы знакомы, но я что-то не припомню... - глухо отозвалась Алина, чувствуя, как все ухнуло в ней, словно в пропасть - не Алексей.
- Я ваш врач. Вы извините меня за то, что я не поняла вас, когда вы мне говорили про вертолеты, и посоветовала обратиться к психиатру. Мы врачи такой тонкой специальности так устаем! Так загружены, что иногда перестаем понимать больных. Я прочитала вашу статью о прыжке с парашютом.
- Да... вам понравилось? - рассеянно спросила Алина, не понимая, что к чему.
- Конечно, конечно. Но все дело даже не в том, что мне понравилось. Я поняла, о чем вы говорили.
- Что вы этим хотите сказать?
- Дело в том, что я ещё раз проверила все ваши анализы. Ошибки быть не могло. Вы действительно были неизлечимо больны. Чудес не бывает. А с вами оно произошло, хотя вы не делали ни химиотерапию, не облучались, отказались от операции. Впрочем, операция вам бы не помогла, если уж говорить совсем честно. Но в результате, у меня на руках анализы совершенно здорового человека. Вы понимаете, что это значит?
- Что? Их перепутали?
- Да нет. Это невозможно. Это вам не анализы крови, или мочи, когда можно перепутать баночки. Все дело в том, что вы абсолютно правы.
- То есть - в чем я права?
- По поводу парашютов.
- Причем здесь парашюты?
- Вы пережили стресс. Об этом вы мне и говорили в последний раз на приеме, предлагая скидывать больных с парашюта ещё сонными.
- Это я так... Я не знаю, что мне помогло.
- Я вас умоляю, признайтесь - вы испытывали стресс, сильный стресс, за этот год?
- Естественно. Я же продолжала работать журналистом.
- Вас посылали в горячие точки? Вы были в Чечне?
- Нет.
- Неужели только прыжок с парашютом так подействовал на вас.
- Да забудьте вы про этот прыжок. Я сказала не подумав.
- Но вы сказали правду! В медицинских периодических изданиях время от времени мелькают странные сообщения о том, что люди пережившие стресс... К примеру, больные раком, случалось, даже поздней стадии, попадали в центр катаклизмов... Предложим, случалось землетрясение, пожары, но это не так, поскольку не настолько длительно, наводнения... И что же...
- И что же...
- После они замечали, что болей нет.
- И оказывалось, что рака нет, как у меня. Похоже.
- Но подобные сообщения в нашей специальной прессе слишком редки. Хотя поступают давно.
- Да. Я вижу, что в этом есть своя правда. Но люди христианской культуры, хотя и превозносят страдания превыше всего, никогда не признают этого. Хотя фактов, кажется, действительно хватает. Вот Шлиман, тот, который открыл Трою, болел в юности неизлечимой формой туберкулеза, а быть может и раком легких, но попал в кораблекрушение, долго ждал помощи в ледяной воде. И что в результате - чахотки - как ни бывало! Кажется, он с тех пор вообще не болел.
- Ой, да что там, какой-то мифический Шлиман! У меня тут ещё один реальный случай произошел. Был у нас больной. Мы думали - уж умер. А тут встречаю на улице - хромает. Он, узнав что у него злокачественная опухоль, не подлежащая хирургическому вмешательству, отправился наемным солдатом в Чечню, чтобы хоть какие-то деньги оставить после себя семье. И вы представляете - уже три года как вернулся. Ранили его конечно там. Ногу потерял. А мы его карточку уже в архив отправили, как быть может умершего. Но живой! Живой! И о своей болезни ничего слышать не хочет! Я уговорила его провериться. Сейчас у меня на руках его анализы. Чисто, как у вас.
- Так может быть всех в виде лечения отправлять на войну? - черным юмором отозвалась Алина.
- Когда бы эти отдельные случаи были собраны воедино... - вздохнула врач, - Да тогда никто бы не принял официальным такой способ лечения. Все-таки, согласитесь, он слишком немилосерден. Еще известный мне случай из первых уст: шахтер. Саркома легкого последней степени. Из последних сил тащится в шахту. Обвал. Их откапывали неделю. Когда его нашли - кожа да кости! Просто живой скелет. Но болезни, как и не бывало!
- Я не понимаю, зачем вы мне все это рассказываете? Вы хотите, чтобы я написала об этом статью?
- Упаси вас бог! Алина! Можно я вас буду так, без отчества?.. Вас обвинят в черти чем! Я обращаюсь к вам с личной просьбой. Мой муж болен соответственно моей специальности. Он ещё не в той стадии, чтобы не передвигаться. Но эта депрессия! Он ничего не хочет. Он, крупный бизнесмен, вяло доделывает дела и лежит. Он все время лежит, даже газет не читает. Смотрит в потолок и иногда капризничает...
- Я тоже так смотрела.
- Надеюсь, теперь вы меня понимаете?
- Но чем я могу вам помочь?!
- Во-первых - тем, что не откажите мне в моей просьбе. Я знаю, что она исполнима. Деньги у нас в семье есть. Посчитайте сколько нужно, чтобы выполнить её. Плюс вам гонорар лично от меня в размере десяти тысяч. Я понимаю, что это не много, по сравнению с операциями на западе... Умоляю. Я заплачу вам сразу после результата... Нет. Чтобы вы решились - первую половину сейчас же. Плюс все расходы беру на себя. Если не получиться - вам не придется отдавать эти пять тысяч. Вы же будете стараться. У вас есть знакомства. Возьмите, пожалуйста, во имя спасения жизни человека, на прокат вертолет. Еще нужен инструктор...
- Ах, вот вы о чем. Но... Если честно говорить, я не думаю, что одного прыжка достаточно. Должна идти долгая борьба за жизнь.
- Продумайте. Продумайте все сами. Я заплачу. Я оплачу все. Только помогите.
- Но если у человека лопнет сердце от страха?
- Если говорить откровенно, это будет не такая мучительная смерть. Он иначе все равно умрет.
- Но вы же посадите меня за издевательство, доведшее человека до смерти.
- Я вам дам все расписки. Мы продумаем такую форму, что никто не догадается - что же на самом деле произошло.
- Но я не способна... - ошарашено выдавила из себя Алина. - Я не способна на жестокость.
Голос врача, голос женщины, жены, вдруг резко изменился - она заплакала, но продолжала говорить сквозь слезы:
- Кто знает, что на самом деле жестоко, а что нет. Хирургические операции, которые не спасают и увеличивают мучение, это не жестоко? А гладить человека по головке, улыбаться ему, говорить, что все хорошо, когда все ужасно - это не жестоко? Я не могу жить и каждый день и ожидать, когда его начнут мучить боли. Помогите! Я умоляю вас!..
"Отдайте ребенка в интернат, все равно ему потом жить в детском доме" - вспомнила Алина, как эта же врач менторским голосом отвечала, словно отрезала безнадежно больной.
- Я сделаю все, что в моих силах.
Встревоженная таким нелегким обязательством Алина почувствовала, что ей надо выполнить его. Но как - это было для неё неизвестно. Она включила в себе того маленького человечка у истока рога для лекарственных трав и пошла, шла и шла по ночному городу, но ни что, никакая улица, ни знакомые площади ни перекрестки не вызывали у неё желания остановиться. Измотанная в конец, чувствуя, что просто хочет лечь и спать, спать. Алина нащупала в кармане жетон. С удивительной ясностью вспомнились цифры телефона, который она никогда и не помнила вроде бы наизусть. Это был телефон Надежды. Той самой Надежды - в шрамах.
ГЛАВА 17.
- Когда я увидела тебя в первый раз в Онкологическом центре, я знала, что ты не умрешь. - Спокойно говорила Надежда, сидя перед Алиной в морской тельняшке за кухонным столом, оголенная столешница которого была покрыта несмываемыми пятнами, прожжена брошенными мимо пепельницы сигаретами. Впрочем, такой вид стола нисколько не смущал обеих.
- Почему? - спросила Алина. Она очень устала за сегодняшний день, а ещё это долгий пересказ Надежде о том, что хочет от неё врач-онколог, вконец измотал её. Впрочем, ей показалось, что Надежда, слушавшая её внимательно и долго не перебивая, все поняла с первых слов и была готова помочь ей.
- Потому. Я не различаю людей по лицам, но по свету исходящему... Ты была так удивлена. Да. Ты всю жизнь подавлялась обстоятельствами, характерами других... но те, что тебя окружали, излучали короткие лучи света. А ты - долгие. Ты не разучилась удивляться. Понимаешь?
- Нет. - Рассеяно ответила Алина. - Ты про ауры?
- Не ауры. Есть нечто большее. А ладно. Ты так сейчас растеряна из-за страха собственной слабости так, что ничего не замечаешь. А ведь слабости в тебе нет. Есть жалость, нежность, трепетное отношение ко всему живому, но не слабость.
- Ой, ты шлифуешь шрамы? - не способная сконцентрироваться на сказанном отвлеклась Алина, - Поздравляю!
- Нет. Я не шлифую шрамы. Я влюблена и любима. Я выхожу замуж. От того и шрамы на моем лице воспринимаются под другим углом зрения даже теми, кто не знает о том, что со мной.
- Но шрамы на твоем лице, прости, стали какими-то декоративными полосками... Я никогда не спрашивала. Это у тебя откуда?
- Это спасло мне жизнь.
- То есть как?
- А так. Жизнь моя подходила к логическому концу. Каратистка. Жена известного каратиста. Красивая, сильная. Легко вступающая в борьбу с любым мужчиной. О, это состояние победительницы, это пьянящее чувство непобедимости!.. И вдруг перестройка. Избалованный жизнью муж, сын весьма влиятельных в то время людей, привыкший получать от неё все, что захочет, оказался без денег, никому ненужный... Он не вытерпел и пол года. Застрелился. Я опять почувствовала себя сильнее его. Я почувствовала себя такой сильной!.. Что потеряла всякий интерес к борьбе. Среди баб тогда равных мне не было. Это сейчас появляются новые Амазонки. А я... Я почувствовала, что мне нет равных, соревновательный момент кончился во мне, и потеряла всякий интерес к жизни. Я бродила по ночам по улице с надеждой, что ко мне хоть кто-то пристанет, лишь для того, чтобы потешиться, чтобы снова ощутить хоть что-то. Но таких идиотов не оказалось. Я сникла. Я стала толстеть, хотя и продолжала машинально тренировки. Всю свою жизнь, начав заниматься каратэ с десяти лет, я шла по одному направлению и не могла его изменить. Я выбирала цель, чтобы сокрушить её. Я раскидала все цели. Я была победительницей, вместо пьедестала, взбирающейся на руины. Однажды ночью, я, не думая, просто кинулась в поножовщину. Вариант был проигрышным сразу. Но мне уже хотелось только одного - погибнуть в борьбе.
- Странно. А я думала. Что тебя порвали собаки во время дрессировки. Слушай, а не кажется ли что нас так затюкали изначально, что мы слабые, что мы начинаем делать черти что, действовать во вред себе, лишь бы доказать хотя бы не всем, а себе и близким, что мнение это ложное.
- Кажется. Я это поняла. Потому и решила резко свернуть. Взглянула в зеркало и не узнала себя. Это была не я. Но эта новая говорила со мной старой совсем иным языком. Она ненавидела мою гордыню, она презирала мое стремление быть сильной. Она говорила о другой силе, о той, которая есть в маленьких хрупких женщинах, не способных шлепнуть даже ребенка. О той... Она решила победить меня прежнюю, чтобы открыть мне иные горизонты. Но эта сила навсегда стала недоступной для меня. Чтобы наступить на горло всем свои волчьим воям, чтобы снести барьеры обозначенные мне с детства, ведь мой отец воспитывал меня как мальчишку, мне надо было все стереть, начать с нуля. И тогда я сделала совершенно радикальный поворот - я устроилась в больницу уборщицей, и стала мыть полы. Чтобы забыть о себе непобедимой. Так простая поножовщина спасла мне жизнь. Иначе бы сейчас я, если бы не умерла, лежала бы под забором алкоголичкой. Я забыла сказать тебе, что я ещё и крепко поддавала в последние годы. Особенно после самоубийства мужа.
- А теперь... теперь ты действительно выходишь замуж? И тебе это надо?
- Да. За испанского дрессировщика тигров. Я же дрессирую собак. У меня всегда были собаки...
- Но прости, если откровенно - даже дрессировщик мужчина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
И вдруг телефон зазвонил.
- Алло. Здравствуйте. Это говорит Анна Викторовна.
- Простите, если мы знакомы, но я что-то не припомню... - глухо отозвалась Алина, чувствуя, как все ухнуло в ней, словно в пропасть - не Алексей.
- Я ваш врач. Вы извините меня за то, что я не поняла вас, когда вы мне говорили про вертолеты, и посоветовала обратиться к психиатру. Мы врачи такой тонкой специальности так устаем! Так загружены, что иногда перестаем понимать больных. Я прочитала вашу статью о прыжке с парашютом.
- Да... вам понравилось? - рассеянно спросила Алина, не понимая, что к чему.
- Конечно, конечно. Но все дело даже не в том, что мне понравилось. Я поняла, о чем вы говорили.
- Что вы этим хотите сказать?
- Дело в том, что я ещё раз проверила все ваши анализы. Ошибки быть не могло. Вы действительно были неизлечимо больны. Чудес не бывает. А с вами оно произошло, хотя вы не делали ни химиотерапию, не облучались, отказались от операции. Впрочем, операция вам бы не помогла, если уж говорить совсем честно. Но в результате, у меня на руках анализы совершенно здорового человека. Вы понимаете, что это значит?
- Что? Их перепутали?
- Да нет. Это невозможно. Это вам не анализы крови, или мочи, когда можно перепутать баночки. Все дело в том, что вы абсолютно правы.
- То есть - в чем я права?
- По поводу парашютов.
- Причем здесь парашюты?
- Вы пережили стресс. Об этом вы мне и говорили в последний раз на приеме, предлагая скидывать больных с парашюта ещё сонными.
- Это я так... Я не знаю, что мне помогло.
- Я вас умоляю, признайтесь - вы испытывали стресс, сильный стресс, за этот год?
- Естественно. Я же продолжала работать журналистом.
- Вас посылали в горячие точки? Вы были в Чечне?
- Нет.
- Неужели только прыжок с парашютом так подействовал на вас.
- Да забудьте вы про этот прыжок. Я сказала не подумав.
- Но вы сказали правду! В медицинских периодических изданиях время от времени мелькают странные сообщения о том, что люди пережившие стресс... К примеру, больные раком, случалось, даже поздней стадии, попадали в центр катаклизмов... Предложим, случалось землетрясение, пожары, но это не так, поскольку не настолько длительно, наводнения... И что же...
- И что же...
- После они замечали, что болей нет.
- И оказывалось, что рака нет, как у меня. Похоже.
- Но подобные сообщения в нашей специальной прессе слишком редки. Хотя поступают давно.
- Да. Я вижу, что в этом есть своя правда. Но люди христианской культуры, хотя и превозносят страдания превыше всего, никогда не признают этого. Хотя фактов, кажется, действительно хватает. Вот Шлиман, тот, который открыл Трою, болел в юности неизлечимой формой туберкулеза, а быть может и раком легких, но попал в кораблекрушение, долго ждал помощи в ледяной воде. И что в результате - чахотки - как ни бывало! Кажется, он с тех пор вообще не болел.
- Ой, да что там, какой-то мифический Шлиман! У меня тут ещё один реальный случай произошел. Был у нас больной. Мы думали - уж умер. А тут встречаю на улице - хромает. Он, узнав что у него злокачественная опухоль, не подлежащая хирургическому вмешательству, отправился наемным солдатом в Чечню, чтобы хоть какие-то деньги оставить после себя семье. И вы представляете - уже три года как вернулся. Ранили его конечно там. Ногу потерял. А мы его карточку уже в архив отправили, как быть может умершего. Но живой! Живой! И о своей болезни ничего слышать не хочет! Я уговорила его провериться. Сейчас у меня на руках его анализы. Чисто, как у вас.
- Так может быть всех в виде лечения отправлять на войну? - черным юмором отозвалась Алина.
- Когда бы эти отдельные случаи были собраны воедино... - вздохнула врач, - Да тогда никто бы не принял официальным такой способ лечения. Все-таки, согласитесь, он слишком немилосерден. Еще известный мне случай из первых уст: шахтер. Саркома легкого последней степени. Из последних сил тащится в шахту. Обвал. Их откапывали неделю. Когда его нашли - кожа да кости! Просто живой скелет. Но болезни, как и не бывало!
- Я не понимаю, зачем вы мне все это рассказываете? Вы хотите, чтобы я написала об этом статью?
- Упаси вас бог! Алина! Можно я вас буду так, без отчества?.. Вас обвинят в черти чем! Я обращаюсь к вам с личной просьбой. Мой муж болен соответственно моей специальности. Он ещё не в той стадии, чтобы не передвигаться. Но эта депрессия! Он ничего не хочет. Он, крупный бизнесмен, вяло доделывает дела и лежит. Он все время лежит, даже газет не читает. Смотрит в потолок и иногда капризничает...
- Я тоже так смотрела.
- Надеюсь, теперь вы меня понимаете?
- Но чем я могу вам помочь?!
- Во-первых - тем, что не откажите мне в моей просьбе. Я знаю, что она исполнима. Деньги у нас в семье есть. Посчитайте сколько нужно, чтобы выполнить её. Плюс вам гонорар лично от меня в размере десяти тысяч. Я понимаю, что это не много, по сравнению с операциями на западе... Умоляю. Я заплачу вам сразу после результата... Нет. Чтобы вы решились - первую половину сейчас же. Плюс все расходы беру на себя. Если не получиться - вам не придется отдавать эти пять тысяч. Вы же будете стараться. У вас есть знакомства. Возьмите, пожалуйста, во имя спасения жизни человека, на прокат вертолет. Еще нужен инструктор...
- Ах, вот вы о чем. Но... Если честно говорить, я не думаю, что одного прыжка достаточно. Должна идти долгая борьба за жизнь.
- Продумайте. Продумайте все сами. Я заплачу. Я оплачу все. Только помогите.
- Но если у человека лопнет сердце от страха?
- Если говорить откровенно, это будет не такая мучительная смерть. Он иначе все равно умрет.
- Но вы же посадите меня за издевательство, доведшее человека до смерти.
- Я вам дам все расписки. Мы продумаем такую форму, что никто не догадается - что же на самом деле произошло.
- Но я не способна... - ошарашено выдавила из себя Алина. - Я не способна на жестокость.
Голос врача, голос женщины, жены, вдруг резко изменился - она заплакала, но продолжала говорить сквозь слезы:
- Кто знает, что на самом деле жестоко, а что нет. Хирургические операции, которые не спасают и увеличивают мучение, это не жестоко? А гладить человека по головке, улыбаться ему, говорить, что все хорошо, когда все ужасно - это не жестоко? Я не могу жить и каждый день и ожидать, когда его начнут мучить боли. Помогите! Я умоляю вас!..
"Отдайте ребенка в интернат, все равно ему потом жить в детском доме" - вспомнила Алина, как эта же врач менторским голосом отвечала, словно отрезала безнадежно больной.
- Я сделаю все, что в моих силах.
Встревоженная таким нелегким обязательством Алина почувствовала, что ей надо выполнить его. Но как - это было для неё неизвестно. Она включила в себе того маленького человечка у истока рога для лекарственных трав и пошла, шла и шла по ночному городу, но ни что, никакая улица, ни знакомые площади ни перекрестки не вызывали у неё желания остановиться. Измотанная в конец, чувствуя, что просто хочет лечь и спать, спать. Алина нащупала в кармане жетон. С удивительной ясностью вспомнились цифры телефона, который она никогда и не помнила вроде бы наизусть. Это был телефон Надежды. Той самой Надежды - в шрамах.
ГЛАВА 17.
- Когда я увидела тебя в первый раз в Онкологическом центре, я знала, что ты не умрешь. - Спокойно говорила Надежда, сидя перед Алиной в морской тельняшке за кухонным столом, оголенная столешница которого была покрыта несмываемыми пятнами, прожжена брошенными мимо пепельницы сигаретами. Впрочем, такой вид стола нисколько не смущал обеих.
- Почему? - спросила Алина. Она очень устала за сегодняшний день, а ещё это долгий пересказ Надежде о том, что хочет от неё врач-онколог, вконец измотал её. Впрочем, ей показалось, что Надежда, слушавшая её внимательно и долго не перебивая, все поняла с первых слов и была готова помочь ей.
- Потому. Я не различаю людей по лицам, но по свету исходящему... Ты была так удивлена. Да. Ты всю жизнь подавлялась обстоятельствами, характерами других... но те, что тебя окружали, излучали короткие лучи света. А ты - долгие. Ты не разучилась удивляться. Понимаешь?
- Нет. - Рассеяно ответила Алина. - Ты про ауры?
- Не ауры. Есть нечто большее. А ладно. Ты так сейчас растеряна из-за страха собственной слабости так, что ничего не замечаешь. А ведь слабости в тебе нет. Есть жалость, нежность, трепетное отношение ко всему живому, но не слабость.
- Ой, ты шлифуешь шрамы? - не способная сконцентрироваться на сказанном отвлеклась Алина, - Поздравляю!
- Нет. Я не шлифую шрамы. Я влюблена и любима. Я выхожу замуж. От того и шрамы на моем лице воспринимаются под другим углом зрения даже теми, кто не знает о том, что со мной.
- Но шрамы на твоем лице, прости, стали какими-то декоративными полосками... Я никогда не спрашивала. Это у тебя откуда?
- Это спасло мне жизнь.
- То есть как?
- А так. Жизнь моя подходила к логическому концу. Каратистка. Жена известного каратиста. Красивая, сильная. Легко вступающая в борьбу с любым мужчиной. О, это состояние победительницы, это пьянящее чувство непобедимости!.. И вдруг перестройка. Избалованный жизнью муж, сын весьма влиятельных в то время людей, привыкший получать от неё все, что захочет, оказался без денег, никому ненужный... Он не вытерпел и пол года. Застрелился. Я опять почувствовала себя сильнее его. Я почувствовала себя такой сильной!.. Что потеряла всякий интерес к борьбе. Среди баб тогда равных мне не было. Это сейчас появляются новые Амазонки. А я... Я почувствовала, что мне нет равных, соревновательный момент кончился во мне, и потеряла всякий интерес к жизни. Я бродила по ночам по улице с надеждой, что ко мне хоть кто-то пристанет, лишь для того, чтобы потешиться, чтобы снова ощутить хоть что-то. Но таких идиотов не оказалось. Я сникла. Я стала толстеть, хотя и продолжала машинально тренировки. Всю свою жизнь, начав заниматься каратэ с десяти лет, я шла по одному направлению и не могла его изменить. Я выбирала цель, чтобы сокрушить её. Я раскидала все цели. Я была победительницей, вместо пьедестала, взбирающейся на руины. Однажды ночью, я, не думая, просто кинулась в поножовщину. Вариант был проигрышным сразу. Но мне уже хотелось только одного - погибнуть в борьбе.
- Странно. А я думала. Что тебя порвали собаки во время дрессировки. Слушай, а не кажется ли что нас так затюкали изначально, что мы слабые, что мы начинаем делать черти что, действовать во вред себе, лишь бы доказать хотя бы не всем, а себе и близким, что мнение это ложное.
- Кажется. Я это поняла. Потому и решила резко свернуть. Взглянула в зеркало и не узнала себя. Это была не я. Но эта новая говорила со мной старой совсем иным языком. Она ненавидела мою гордыню, она презирала мое стремление быть сильной. Она говорила о другой силе, о той, которая есть в маленьких хрупких женщинах, не способных шлепнуть даже ребенка. О той... Она решила победить меня прежнюю, чтобы открыть мне иные горизонты. Но эта сила навсегда стала недоступной для меня. Чтобы наступить на горло всем свои волчьим воям, чтобы снести барьеры обозначенные мне с детства, ведь мой отец воспитывал меня как мальчишку, мне надо было все стереть, начать с нуля. И тогда я сделала совершенно радикальный поворот - я устроилась в больницу уборщицей, и стала мыть полы. Чтобы забыть о себе непобедимой. Так простая поножовщина спасла мне жизнь. Иначе бы сейчас я, если бы не умерла, лежала бы под забором алкоголичкой. Я забыла сказать тебе, что я ещё и крепко поддавала в последние годы. Особенно после самоубийства мужа.
- А теперь... теперь ты действительно выходишь замуж? И тебе это надо?
- Да. За испанского дрессировщика тигров. Я же дрессирую собак. У меня всегда были собаки...
- Но прости, если откровенно - даже дрессировщик мужчина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64