Садж о нем никогда не слышал. Несколько телефонных звонков в ФБР, сделанных наудачу, ничего не дали. Один из его друзей в Министерстве правосудия отрицал, что когда-либо слышал о нем. Он раскапывал это дело весь уик-энд и ничего не нашел. История с Каллаханом получила подтверждение, когда он нашел копию новоорлеанской газеты. Когда она позвонила ему в редакцию в понедельник, ничего нового у него не было. Но, по крайней мере, она позвонила.
Пеликан сказал, что звонит из телефона-автомата, так что не стоит беспокоиться.
— Я все еще продолжаю раскапывать это дело, — сказал он. — Если в городе и существует такое дело, то оно очень сильно засекречено.
— Уверяю, что оно там есть, и я понимаю, почему его так скрывают.
— Я уверен, что вы можете сказать больше.
— Намного больше. Это дело почти убило меня вчера, поэтому я, скорее всего, начну говорить раньше, чем думала. Я должна успеть все рассказать, пока еще жива.
— Кто пытается вас убить?
— Те, кто убил Розенберга и Дженсена, а затем Томаса Каллахана.
— Вам известно, как их зовут?
— Нет, но начиная со среды я видела по крайней мере четырех из них. Они находятся здесь, в Новом Орлеане, рыскают вокруг в надежде, что я сделаю какую-нибудь глупость и они смогут меня убить.
— Сколько людей знают о деле пеликанов?
— Хороший вопрос. Каллахан отнес его в ФБР, оттуда, я думаю, оно попало в Белый дом, где, очевидно, вокруг него поднялся шум, а куда оно попало дальше — одному богу известно. Через два дня после того, как он отнес его в ФБР, Каллахан был мертв. Меня, конечно, предполагалось убить вместе с ним.
— Вы были с ним?
— Я была рядом с ним, но недостаточно близко.
— Следовательно, вы та самая неопознанная женщина, которую видели на месте преступления?
— Да, так меня описали в газете.
— Значит, полиции известно ваше имя?
— Меня зовут Дарби Шоу. Я студентка-юрист второго года обучения в Тьюлане. Томас Каллахан был моим профессором и любовником. Я написала это дело, а остальное вам известно. Вы слушаете?
Грентэм царапал в блокноте с бешеной скоростью:
— Да. Я слушаю.
— Я уже устала от Французского квартала и планирую сегодня его покинуть. Завтра я откуда-нибудь позвоню. У вас есть доступ к опубликованным документам по президентской компании?
— Они общедоступны.
— Я знаю. Но как быстро вы сможете достать информацию?
— Какую информацию?
— Список всех главных спонсоров на последних выборах президента.
— Это нетрудно. Я могу получить его сегодня к середине дня.
— Сделайте это, а я позвоню утром.
— У вас есть копия дела?
Она заколебалась.
— Нет, но существует экземпляр на дискете.
— И вы знаете, кто совершает убийства?
— Да, и как только я скажу это вам, они занесут ваше имя в самый верх списка тех, кого необходимо убрать.
— Скажите мне это сейчас!
— Давайте не будем торопиться. Я позвоню утром.
Грентэм напряженно слушал, затем повесил трубку. Он взял свой блокнот и пошел через зигзаги лабиринта письменных столов к стеклянному офису своего редактора, Смита Кина. Кин был крепким и добросердечным мужчиной в годах, который проводил политику открытых дверей, что вызывало в его офисе хаос. Когда Грентэм вторгся внутрь и закрыл за собой дверь, он заканчивал разговор по телефону.
— Эта дверь остается открытой, — резко сказал Кин.
— Нам нужно поговорить, Смит.
— Мы будем говорить с открытой дверью. Открой чертову дверь.
— Я ее открою всего через секунду, — Грентэм поднял руки, обращенные ладонями к редактору. Да, это серьезно. — Давай поговорим.
— Хорошо. В чем дело?
— Это большое дело, Смит.
— Я знаю, что большое. Ты закрыл чертову дверь, так что ясно, что большое.
— У меня только что закончился короткий телефонный разговор с молодой леди по имени Дарби Шоу, и она знает, кто убил Розенберга и Дженсена.
Кин медленно сел и, не отрываясь, смотрел на Грентэма.
— Да, сынок, это крупное дело. Но откуда ты это знаешь? Откуда она это знает? Как ты можешь это доказать?
— У меня нет пока всей версии, Смит, но она говорит со мной. Почитай это, — Грентэм протянул ему копию газетного сообщения о смерти Каллахана. Кин медленно его прочел.
— О’кей. Кто такой Каллахан?
— Неделю назад, считая с сегодняшнего дня, здесь, в городе, он передал ФБР небольшую бумагу, известную как дело о пеликанах. Очевидно, в этом документе явно указывается человек, виновный в убийствах. Дело разошлось по рукам, затем было послано в Белый дом, а куда попало дальше — никому не известно. Двумя днями позднее Каллахан в последний раз завел свой “порше”. Дарби Шоу утверждает, что она та самая неопознанная женщина, которая здесь упоминается. Она была с Каллаханом и должна была умереть вместе с ним.
— Почему она должна была умереть?
— Она написала это дело. Или утверждает, что написала.
Кин поглубже уселся в кресле и положил ноги на стол. Изучил фото Каллахана.
— Где находится дело?
— Я не знаю.
— А что в нем?
— Тоже не знаю.
— Значит, у нас ничего нет, не так ли?
— Пока нет. Но что, если она мне расскажет все, что в нем написано?
— А когда она это сделает?
Грентэм заколебался:
— Я думаю, скоро. Действительно, скоро. Кин помотал головой и бросил копию на стол.
— Если бы мы имели это дело, то у нас была бы чертовская сенсация. Но мы бы не смогли дать ей ход. Должна быть адски тяжелая, нудная, точная и безупречная проверка, пока мы сможем его опубликовать.
— Но у меня теперь зеленый свет?
— Да, но ты должен полностью держать меня в курсе дела каждый час. Не пиши ни слова, пока мы не поговорим.
Грентэм улыбнулся и открыл дверь.
* * *
Это была работа не за сорок долларов в час. Даже не за тридцать или двадцать. Крофт знал, что ему еще повезет, если он сможет выжать из Грентэма пятнадцать за эту работу по поиску иголки в стоге сена. Если бы у него была другая работа, он бы посоветовал Грентэму найти кого-нибудь другого или, еще лучше, сделать ее самому.
Но дела шли туго, и он бы мог получить еще меньше пятнадцати баксов в час. Он докурил свою дозу в последней кабинке туалета, спустил окурок в унитаз и открыл дверцу. Напялил темные очки и пошел по коридору в огромный холл, откуда четыре эскалатора поднимали тысячи адвокатов наверх, в их кабинеты, где они проведут весь день, скуля, пакостничая и облапошивая клиентов, временами прибегая к угрозам. Он хорошо запомнил лицо Гарсиа. Временами он просто мечтал, чтобы ему попался этот ребенок, этот слабак со слащавым лицом в дорогом костюме. Он бы его узнал, если бы увидел.
Он стоял около колонны, держа в руках свернутую газету, и старался из тени рассмотреть каждого из них. Адвокаты со всех сторон, торопящиеся наверх со своими самодовольными лицами и со своими маленькими самодовольными атташе-кейсами. Боже, как он ненавидел адвокатов! Почему они все одинаково одеваются? Темные костюмы. Темные туфли. Темные лица. Случайный нонконформист с дерзкой маленькой бабочкой. Откуда они все взялись? Вскоре после его ареста за наркотики он в первый раз встретился с адвокатами. Это была целая группа адвокатов по уголовным делам, нанятая “Пост”. Затем он нанял своего собственного, слабоумного придурка, не способного найти зал судебного заседания, который, однако, заломил непомерно высокую цену. Затем, конечно, обвинитель тоже был адвокатом. Адвокаты, адвокаты.
Два часа утром, два часа в обед, два часа вечером, а затем Грентэм хотел, чтобы он перешел к новому зданию.
Девяносто баксов в день было дешево, и он бы бросил это, как только нашел бы что-нибудь более подходящее. Он говорил Грентэму, что это безнадежное дело, все равно что стрелять в потемках. Грентэм с этим согласился, но сказал продолжать. Это все, что они могли сделать. Он сказал, что Гарсиа испугался и больше не будет звонить. Они должны его найти.
В кармане у него на всякий случай были две фотографии и список фирм, размещавшихся в этом здании, которые он выписал из телефонного справочника. Список был длинный. В здании было двенадцать этажей, набитых фирмами, которые были набиты не чем иным, как этими маленькими чопорными эсквайрами. Он находился в гадючнике.
К девяти тридцати час пик кончился, и некоторые из этих лиц, которые уже казались знакомыми, ехали на эскалаторах назад, направляясь, вне сомнения, в залы судебных заседаний, агентства и следственные комиссии. Крофт осторожно вышел через вращающиеся двери и вытер ноги о тротуар.
* * *
На расстоянии четырех кварталов Флетчер Коул расхаживал перед столом Президента и внимательно вслушивался в телефонную трубку. Он замер, затем закрыл глаза, затем посмотрел на Президента, как бы говоря: “Плохие новости, шеф. Действительно, плохие новости”. Президент держал какое-то письмо и вглядывался в Коула поверх очков для чтения. То, что Коул ходил взад-вперед как фюрер, сильно его раздражало, и он пометил у себя в памяти, что нужно будет ему кое-что сказать по этому поводу.
Коул с грохотом швырнул телефонную трубку.
— Оставь в покое чертовы телефоны! — сказал Президент.
На Коула это не произвело никакого впечатления.
— Извините. Это был Зикман. Грей Грентэм позвонил ему тридцать минут назад и спросил, знаком ли он с делом о пеликанах.
— Замечательно. Превосходно. Как он получил копию этого дела?
Коул продолжал расхаживать.
— Зикман ничего о нем не знает, так что его неведение было неподдельным.
— Его неведение всегда неподдельно. Он самая тупая задница в моей команде, Флетчер, и я хочу, чтобы мы от него избавились.
— Как скажете, — Коул уселся в кресло по другую сторону стола и сложил ладони шалашиком, упираясь пальцами в подбородок. Он глубоко погрузился в раздумья, и Президент старался его не замечать. Некоторое время они размышляли.
— Утечка у Войлса? — наконец спросил Президент.
— Может быть, если это вообще утечка. Грентэм знаменит своим блефом. Мы не можем быть полностью уверены, что у него есть дело. Может быть, он только слышал о нем и сейчас просто пытается что-нибудь выудить.
— Может быть, задница ты моя. А что будет, если они раскрутят всю историю с этой чертовой штукой? Что тогда? — Президент хлопнул ладонью по столу и вскочил на ноги. — Что тогда, Флетчер? Эта газета меня ненавидит. — Он безучастно подошел к окну.
— Они не могут предать это дело огласке, не имея еще одного источника, а второго источника и не может быть, потому что для дела нет никаких истинных фактов. Эта дикая мысль зашла дальше, чем заслуживает.
Некоторое время Президент угрюмо молчал и глядел в окно.
— Как Грентэм узнал об этом'
Коул встал и начал расхаживать, на этот раз намного медленнее. Он все еще был в мучительных раздумьях.
— Кто знает. Кроме вас и меня здесь никто о деле не знает. Они принесли одну копию, и я запер ее в своем офисе. Я собственноручно снял одну ксерокопию и передал ее Гмински. Я заставил его поклясться в неразглашении.
Президент, глядя в окно, презрительно усмехнулся.
Коул продолжал:
— Хорошо, вы правы. Сейчас повсюду могут быть сотни копий. Но само по себе это не представляет опасности, если, конечно, наш друг не делал всего этого, а если делал, то...
— То мою задницу поджарят.
— Да, я бы сказал, наши задницы поджарят.
— Сколько денег мы получили?
— Миллионы, напрямую и косвенно. — И легально, и нелегально, но Президенту об этих операциях было мало известно, и Коул предпочел это замолчать.
Президент медленно подошел к дивану.
— Почему бы тебе не позвонить Грентэму? Просвети его мозги. Посмотри, что он знает. Если он блефует, это будет очевидно. Как ты думаешь?
— Не знаю.
— Ты ведь говорил с ним раньше? Грентэма все знают.
Теперь Коул расхаживал позади дивана.
— Да, я говорил с ним. Но если я сейчас ни с того, ни с сего позвоню, он начнет подозревать.
— Да, я думаю, ты прав, — Президент присел на один край дивана, а Коул — на другой.
— А что может произойти дальше?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Пеликан сказал, что звонит из телефона-автомата, так что не стоит беспокоиться.
— Я все еще продолжаю раскапывать это дело, — сказал он. — Если в городе и существует такое дело, то оно очень сильно засекречено.
— Уверяю, что оно там есть, и я понимаю, почему его так скрывают.
— Я уверен, что вы можете сказать больше.
— Намного больше. Это дело почти убило меня вчера, поэтому я, скорее всего, начну говорить раньше, чем думала. Я должна успеть все рассказать, пока еще жива.
— Кто пытается вас убить?
— Те, кто убил Розенберга и Дженсена, а затем Томаса Каллахана.
— Вам известно, как их зовут?
— Нет, но начиная со среды я видела по крайней мере четырех из них. Они находятся здесь, в Новом Орлеане, рыскают вокруг в надежде, что я сделаю какую-нибудь глупость и они смогут меня убить.
— Сколько людей знают о деле пеликанов?
— Хороший вопрос. Каллахан отнес его в ФБР, оттуда, я думаю, оно попало в Белый дом, где, очевидно, вокруг него поднялся шум, а куда оно попало дальше — одному богу известно. Через два дня после того, как он отнес его в ФБР, Каллахан был мертв. Меня, конечно, предполагалось убить вместе с ним.
— Вы были с ним?
— Я была рядом с ним, но недостаточно близко.
— Следовательно, вы та самая неопознанная женщина, которую видели на месте преступления?
— Да, так меня описали в газете.
— Значит, полиции известно ваше имя?
— Меня зовут Дарби Шоу. Я студентка-юрист второго года обучения в Тьюлане. Томас Каллахан был моим профессором и любовником. Я написала это дело, а остальное вам известно. Вы слушаете?
Грентэм царапал в блокноте с бешеной скоростью:
— Да. Я слушаю.
— Я уже устала от Французского квартала и планирую сегодня его покинуть. Завтра я откуда-нибудь позвоню. У вас есть доступ к опубликованным документам по президентской компании?
— Они общедоступны.
— Я знаю. Но как быстро вы сможете достать информацию?
— Какую информацию?
— Список всех главных спонсоров на последних выборах президента.
— Это нетрудно. Я могу получить его сегодня к середине дня.
— Сделайте это, а я позвоню утром.
— У вас есть копия дела?
Она заколебалась.
— Нет, но существует экземпляр на дискете.
— И вы знаете, кто совершает убийства?
— Да, и как только я скажу это вам, они занесут ваше имя в самый верх списка тех, кого необходимо убрать.
— Скажите мне это сейчас!
— Давайте не будем торопиться. Я позвоню утром.
Грентэм напряженно слушал, затем повесил трубку. Он взял свой блокнот и пошел через зигзаги лабиринта письменных столов к стеклянному офису своего редактора, Смита Кина. Кин был крепким и добросердечным мужчиной в годах, который проводил политику открытых дверей, что вызывало в его офисе хаос. Когда Грентэм вторгся внутрь и закрыл за собой дверь, он заканчивал разговор по телефону.
— Эта дверь остается открытой, — резко сказал Кин.
— Нам нужно поговорить, Смит.
— Мы будем говорить с открытой дверью. Открой чертову дверь.
— Я ее открою всего через секунду, — Грентэм поднял руки, обращенные ладонями к редактору. Да, это серьезно. — Давай поговорим.
— Хорошо. В чем дело?
— Это большое дело, Смит.
— Я знаю, что большое. Ты закрыл чертову дверь, так что ясно, что большое.
— У меня только что закончился короткий телефонный разговор с молодой леди по имени Дарби Шоу, и она знает, кто убил Розенберга и Дженсена.
Кин медленно сел и, не отрываясь, смотрел на Грентэма.
— Да, сынок, это крупное дело. Но откуда ты это знаешь? Откуда она это знает? Как ты можешь это доказать?
— У меня нет пока всей версии, Смит, но она говорит со мной. Почитай это, — Грентэм протянул ему копию газетного сообщения о смерти Каллахана. Кин медленно его прочел.
— О’кей. Кто такой Каллахан?
— Неделю назад, считая с сегодняшнего дня, здесь, в городе, он передал ФБР небольшую бумагу, известную как дело о пеликанах. Очевидно, в этом документе явно указывается человек, виновный в убийствах. Дело разошлось по рукам, затем было послано в Белый дом, а куда попало дальше — никому не известно. Двумя днями позднее Каллахан в последний раз завел свой “порше”. Дарби Шоу утверждает, что она та самая неопознанная женщина, которая здесь упоминается. Она была с Каллаханом и должна была умереть вместе с ним.
— Почему она должна была умереть?
— Она написала это дело. Или утверждает, что написала.
Кин поглубже уселся в кресле и положил ноги на стол. Изучил фото Каллахана.
— Где находится дело?
— Я не знаю.
— А что в нем?
— Тоже не знаю.
— Значит, у нас ничего нет, не так ли?
— Пока нет. Но что, если она мне расскажет все, что в нем написано?
— А когда она это сделает?
Грентэм заколебался:
— Я думаю, скоро. Действительно, скоро. Кин помотал головой и бросил копию на стол.
— Если бы мы имели это дело, то у нас была бы чертовская сенсация. Но мы бы не смогли дать ей ход. Должна быть адски тяжелая, нудная, точная и безупречная проверка, пока мы сможем его опубликовать.
— Но у меня теперь зеленый свет?
— Да, но ты должен полностью держать меня в курсе дела каждый час. Не пиши ни слова, пока мы не поговорим.
Грентэм улыбнулся и открыл дверь.
* * *
Это была работа не за сорок долларов в час. Даже не за тридцать или двадцать. Крофт знал, что ему еще повезет, если он сможет выжать из Грентэма пятнадцать за эту работу по поиску иголки в стоге сена. Если бы у него была другая работа, он бы посоветовал Грентэму найти кого-нибудь другого или, еще лучше, сделать ее самому.
Но дела шли туго, и он бы мог получить еще меньше пятнадцати баксов в час. Он докурил свою дозу в последней кабинке туалета, спустил окурок в унитаз и открыл дверцу. Напялил темные очки и пошел по коридору в огромный холл, откуда четыре эскалатора поднимали тысячи адвокатов наверх, в их кабинеты, где они проведут весь день, скуля, пакостничая и облапошивая клиентов, временами прибегая к угрозам. Он хорошо запомнил лицо Гарсиа. Временами он просто мечтал, чтобы ему попался этот ребенок, этот слабак со слащавым лицом в дорогом костюме. Он бы его узнал, если бы увидел.
Он стоял около колонны, держа в руках свернутую газету, и старался из тени рассмотреть каждого из них. Адвокаты со всех сторон, торопящиеся наверх со своими самодовольными лицами и со своими маленькими самодовольными атташе-кейсами. Боже, как он ненавидел адвокатов! Почему они все одинаково одеваются? Темные костюмы. Темные туфли. Темные лица. Случайный нонконформист с дерзкой маленькой бабочкой. Откуда они все взялись? Вскоре после его ареста за наркотики он в первый раз встретился с адвокатами. Это была целая группа адвокатов по уголовным делам, нанятая “Пост”. Затем он нанял своего собственного, слабоумного придурка, не способного найти зал судебного заседания, который, однако, заломил непомерно высокую цену. Затем, конечно, обвинитель тоже был адвокатом. Адвокаты, адвокаты.
Два часа утром, два часа в обед, два часа вечером, а затем Грентэм хотел, чтобы он перешел к новому зданию.
Девяносто баксов в день было дешево, и он бы бросил это, как только нашел бы что-нибудь более подходящее. Он говорил Грентэму, что это безнадежное дело, все равно что стрелять в потемках. Грентэм с этим согласился, но сказал продолжать. Это все, что они могли сделать. Он сказал, что Гарсиа испугался и больше не будет звонить. Они должны его найти.
В кармане у него на всякий случай были две фотографии и список фирм, размещавшихся в этом здании, которые он выписал из телефонного справочника. Список был длинный. В здании было двенадцать этажей, набитых фирмами, которые были набиты не чем иным, как этими маленькими чопорными эсквайрами. Он находился в гадючнике.
К девяти тридцати час пик кончился, и некоторые из этих лиц, которые уже казались знакомыми, ехали на эскалаторах назад, направляясь, вне сомнения, в залы судебных заседаний, агентства и следственные комиссии. Крофт осторожно вышел через вращающиеся двери и вытер ноги о тротуар.
* * *
На расстоянии четырех кварталов Флетчер Коул расхаживал перед столом Президента и внимательно вслушивался в телефонную трубку. Он замер, затем закрыл глаза, затем посмотрел на Президента, как бы говоря: “Плохие новости, шеф. Действительно, плохие новости”. Президент держал какое-то письмо и вглядывался в Коула поверх очков для чтения. То, что Коул ходил взад-вперед как фюрер, сильно его раздражало, и он пометил у себя в памяти, что нужно будет ему кое-что сказать по этому поводу.
Коул с грохотом швырнул телефонную трубку.
— Оставь в покое чертовы телефоны! — сказал Президент.
На Коула это не произвело никакого впечатления.
— Извините. Это был Зикман. Грей Грентэм позвонил ему тридцать минут назад и спросил, знаком ли он с делом о пеликанах.
— Замечательно. Превосходно. Как он получил копию этого дела?
Коул продолжал расхаживать.
— Зикман ничего о нем не знает, так что его неведение было неподдельным.
— Его неведение всегда неподдельно. Он самая тупая задница в моей команде, Флетчер, и я хочу, чтобы мы от него избавились.
— Как скажете, — Коул уселся в кресло по другую сторону стола и сложил ладони шалашиком, упираясь пальцами в подбородок. Он глубоко погрузился в раздумья, и Президент старался его не замечать. Некоторое время они размышляли.
— Утечка у Войлса? — наконец спросил Президент.
— Может быть, если это вообще утечка. Грентэм знаменит своим блефом. Мы не можем быть полностью уверены, что у него есть дело. Может быть, он только слышал о нем и сейчас просто пытается что-нибудь выудить.
— Может быть, задница ты моя. А что будет, если они раскрутят всю историю с этой чертовой штукой? Что тогда? — Президент хлопнул ладонью по столу и вскочил на ноги. — Что тогда, Флетчер? Эта газета меня ненавидит. — Он безучастно подошел к окну.
— Они не могут предать это дело огласке, не имея еще одного источника, а второго источника и не может быть, потому что для дела нет никаких истинных фактов. Эта дикая мысль зашла дальше, чем заслуживает.
Некоторое время Президент угрюмо молчал и глядел в окно.
— Как Грентэм узнал об этом'
Коул встал и начал расхаживать, на этот раз намного медленнее. Он все еще был в мучительных раздумьях.
— Кто знает. Кроме вас и меня здесь никто о деле не знает. Они принесли одну копию, и я запер ее в своем офисе. Я собственноручно снял одну ксерокопию и передал ее Гмински. Я заставил его поклясться в неразглашении.
Президент, глядя в окно, презрительно усмехнулся.
Коул продолжал:
— Хорошо, вы правы. Сейчас повсюду могут быть сотни копий. Но само по себе это не представляет опасности, если, конечно, наш друг не делал всего этого, а если делал, то...
— То мою задницу поджарят.
— Да, я бы сказал, наши задницы поджарят.
— Сколько денег мы получили?
— Миллионы, напрямую и косвенно. — И легально, и нелегально, но Президенту об этих операциях было мало известно, и Коул предпочел это замолчать.
Президент медленно подошел к дивану.
— Почему бы тебе не позвонить Грентэму? Просвети его мозги. Посмотри, что он знает. Если он блефует, это будет очевидно. Как ты думаешь?
— Не знаю.
— Ты ведь говорил с ним раньше? Грентэма все знают.
Теперь Коул расхаживал позади дивана.
— Да, я говорил с ним. Но если я сейчас ни с того, ни с сего позвоню, он начнет подозревать.
— Да, я думаю, ты прав, — Президент присел на один край дивана, а Коул — на другой.
— А что может произойти дальше?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59