Он вновь перевел взгляд на лицо Фила. Но у того больше не было никакого лица: на его месте сейчас оставалась только сморщенная маска, которая медленно стекала внутрь себя. Саймон выронил стакан, и горячий кофе выплеснулся ему прямо на ноги.
– Фи-и-и-л! – заорал он.
Простыня, окутывающая Фила, вдруг резко повернулась, и Саймон увидел лицо. Удивленные глаза, черные и словно бы жидкие, узкая полоска рта над мягким дрожащим подбородком. В сточную канаву, на ходу испаряясь, как лава, стекала вода. Саймон не знал, куда деть глаза. Внезапно простыня распахнулась, словно подхваченная порывом ветром, и куда-то пропала. Вместо нее возник высокий худой человек с бледным мягким лицом и черными, словно бы жидкими, глазами.
Саймон попятился. Человек шагнул вперед. Едва он сделал движение, темнота у него за спиной, темнота переулка, взметнулась, как плащ, и потянулась следом, будто была с ним одним целым. Увидев это, Саймон развернулся и побежал.
2
Ричард Карниш не ожидал, что его заметят, и в первое мгновение был потрясен. Но шок быстро сменился злостью на самого себя и досадой на то, что теперь придется суетиться, скрывая следы. То, что его увидели, еще не конец света. Такое случалось и раньше, случится и впредь. Гораздо важнее другое, каковы будут последствия того, что его увидели?
По крайней мере он приглушил свой голод. Хотя из-за этого и попался. Он был так поглощен насыщением, что совершенно забыл об окружающем и потерял осторожность. Страдания жертвы были более глубокие и утонченные, чем все, которые ему довелось попробовать за последнее время. Этот бродяга еще не окончательно деградировал и не оставил надежды когда-нибудь вернуться к нормальной жизни.
Память его была полна образов – лица детей, улыбка жены… Карниш придал им зловещее искажение, чем привнес в букет страданий изысканную остроту и утонченность. Он так этим увлекся, что не сумел почувствовать приближение свидетеля. Как правило, он не забывал принять меры для предотвращения таких ситуаций, но сегодня процесс насыщения буквально его ослепил, и только возглас ужаса и изумления вернул Карниша к действительности. Но было уже поздно. Сам охваченный страхом, Карниш поднял голову и увидел лицо человека, гладящего на него. Теперь ему было важно побольше узнать о свидетеле. Его зовут Саймон, он в сильной растерянности и ощутимо напуган. Вполне достаточно, чтобы настигнуть его и обезвредить.
Но человек, не говоря ни слова, повернулся и побежал.
Карниш сосредоточился. Это был как психологический, так и физиологический процесс. Он постарался забыть о голоде, приглушенном, но не утоленном, поборол страх, вызванный тем, что он был замечен, и принялся втягивать в себя то, что Саймон принял за плащ: свою сущность, ту тьму, что заполнила переулок, выплеснувшись из Карниша, пока тот утолял голод. Со стороны, это было похоже на то, как какая-то гигантская ночная птица складывает свои крылья. Наконец в переулке осталась стоять вполне человеческая фигypa. Теперь любой принял бы Карниша за обычного человека. Высокий, худощавый, прилично одет. Ничего такого, что могло бы вызвать излишнее любопытство. Случайный прохожий не обернулся бы, чтобы взглянуть на него еще раз.
Маска.
Карниш вышел из переулка на улицу. На мгновение огни проезжавшего мимо автомобиля ослепили его, но он чувствовал отчетливый след страха, оставленный свидетелем, и начал погоню.
Саймон ие пробежал и пятидесяти метров, как его начали мучить сомнения, видел ли он на самом деле то, что увидел, а свернув на запад по Седьмой Южной улице, уже не был даже уверен, был ли он вообще в том переулке. Когда первый страх поутих, его первой мыслью было, что это последствия приема лизергиндиэтиламида, или, попросту говоря, ЛСД. Во всяком случае, очень похоже на то. Внезапный, необъяснимый переход реального в мистическое, земного в потустороннее, произошедший в одно мгновение и без всякого предупреждения.
Такое и раньше с ним случалось. И хотя в первый раз Саймону понравился эффект, произведенный наркотиком, вторичные проявления его присутствия в организме, неожиданные и пугающие, и в малейшей степени нельзя было назвать приятными. Незваный гость, как говорится…
Нужно сосредоточиться на том, что реально.
А реально то, что он среди ночи бежит, не разбирая дороги, по мокрой от дождя улице. И бежит один. На эту устойчивую платформу здравого смысла Саймон поместил звук своих шагов, собственное хриплое дыхание, холодный ветер и мелкие брызги дождя, жалящие глаза. Это все было настоящим. Но то, что произошло в переулке… Так что же все-таки там произошло? Конечно, если допустить, что он на самом деле там был.
Он видел Фила. Тот стоял – нет, не стоял, а висел в воздухе, как будто кто-то или что-то поддерживало его на весу. До этого момента все выглядело вполне нормально. А потом эта внезапная ужасная перемена. Казалось, мир вокруг стал жидким, текучим. Фил не стоял, он висел, поддерживаемый чем-то похожим на белую простыню, которая…
Которая делала что ???
Поедала его!
Саймон перестал вспоминать то, что видел, и сосредоточился на этой формулировке.
Поедала его?
Ботинки Фила упали с его ног. Почему они упали? Потому что его ноги на глазах уменьшались. Эта белая простыня высасывала из Фила все жизненные соки, высасывала до тех пор, пока не осталось ничего, кроме воды. Саймон бросил взгляд на сточную канаву, куда стекала дождевая вода, и содрогнулся.
А потом? Что было потом?
А потом поверх простыни он увидел лицо. Бледное, слабо мерцающее. Черные глаза, узкая полоска рта, мягкий детский подбородок.
3атем простыня исчезла, а на ее месте остался стоять человек. Высокий худощавый мужчина, лет около пятидесяти. Вот это было вполне реально, он это отлично запомнил. Но Фила не было. Фил исчез. Фил превратился в несколько литров воды, которая стекла в сточную канаву. А потом… потом человек двинулся к Саймону. И это был самый ужасный момент. Он не просто двинулся к Саймону – казалось, он захватил с собой весь переулок, казалось, что вся темнота в переулкепоползла вслед за ним, как будто была с ним одним целым.
В памяти, как после галлюцинации, осталось чувство полной реальности и в то же время абсолютной невероятности происшедшего. Этo ощущение было Саймону хорошо знакомо. Он не был новичком в игре с наваждениями. За последнюю пару лет ему не раз случалось приторчать не по-детски. Например, как в тот раз в Аноке, в мотеле, с Бобби и Ронни. Он съел две таблетки, несмотря на предупреждение, что товар хороший, чистый и четверти таблетки хватит за глаза. Он лежал на кровати и вдруг прочувствовал, как она начала покачиваться. Оглядевшись, он увидел, что его со всех сторон окружает вода, а вокруг кровати кружится акулий плавник. Насколько он мог понять, акула искала его. Он помнил, как сбоку открылась пасть и огромные треугольные зубы вонзились в его тело, помнил фонтан крови и чувство пустоты внутри после того, как его кишки вывалились на матрас. Он заорал и вновь оказался лежащим на кровати в мотеле, а напротив, на другой кровати, сидели Бобби и Ронни, и они смеялись, смеялись. Саймон получил удовольствие от осознания того, что все это было не настоящее, а лишь галлюцинация, вызванная действием наркотика. Он никогда не принадлежал к тем идиотам, которые объявляли ЛСД средством для достижения какого-то откровения или слияния с божественной сущностью. Это просто наркотик. Путем какого-то неизвестного воздействия на мозг он вызывает галлюцинации. И это бывает очень забавно.
Но после той галлюцинации – если это была галлюцинация, – которая случилась с ним там, в переулке, у Саймона осталось чувство какой-то нависшей над ним угрозы. Смертельной опасности.
Сообразив вдруг, что остановился, он с досадой тряхнул головой. Перейдя улицу, он обернулся и посмотрел в ту сторону, откуда пришел. Там, в полумраке, мелькнула тень: кто-то быстра шел за ним по улице.
Шлейф страха, оставленный Саймоном, пересек улицу, и Карниш, что-то тихонько бормоча себе под нос, последовал за ним. Он уже сосредотачивался на новой жертве. Не прошло еще и минуты с тех пор, как Саймон, Простак Саймон, выбежал из переулка. Его по-прежнему легко было настигнуть. И действительно, когда Карниш завернул за угол, он увидел в пятидесяти метрах впереди себя человека, спотыкаясь, бегущего вдоль по улице.
Должно быть, Саймон почувствовал, что его преследуют, потому что остановился и посмотрел назад. Карниш улыбаясь про себя, продолжал приближаться. Саймон вскрикнул, и этот крик был ясно слышен Карнишу.
Саймону казалось, что тень его преследователя вытянулась и угрожающе разрослась. У него было чувство, будто в спину ему светят автомобильные фары. Но ни одной машины на улице не было. И ни одна тень не могла быть такой.
Если зто была галлюцинация, то это самая правдоподобная и устойчивая, которую он когда-либо испытывал, и она несла в себе такой заряд ужаса, перед которым побледнел бы любой ночной кошмар.
Саймон с криком повернулся и снова побежал. Это не галлюцинация. Это все происходит на самом деле.
Он бежал через Хеннепин, отмахиваясь от машин, отталкиваясь от них, когда они останавливались в нескольких дюймах перед ним, скользя по мокрому асфальту; не обращая внимания на ругань водителей и возмущенные гудки, он нырнул в темноту ближайшей улицы. Пробежав с квартал, Саймон на мгновение остановился, чтобы перевести дух. Фигура преследователя, высокая и тонкая, вырисовывалась на другой стороне Хеннепин, полускрытая тенями, которых там не могло быть. Саймон был уверен, что это преследователь вырабатывает тени, чтобы скрываться в них от света.
Вдруг Саймон осознал, что до этой минуты он ни разу в жизни не испытывал настоящего страха. О, разумеется; ему приятно щекотали нервы страшные фильмы, и радостный ужас пережитой галлюцинации был ему тоже знаком, но эта физиологическая, совершенно не зависящая от сознания реакция организма, исключающая всякую логику, никогда ему не встречалась. Его сердце колотилось как бешеное, и в то же время ему было холодно, и он чувствовал слабость. Дрожали руки и ноги. Он страстно желал куда-нибудь скрыться, хотел повернуться и побежать со всех ног, но не мог двинуться с места. И причина этого страха была не в том, что он увидел в переулке, а в том, что тот, кого он там увидел, сейчас стоял на другой стороне Хеннепин, не сводя с него глаз.
Один только вид этой фигуры затронул в нем что-то первородное, непререкаемое; с ним такого еще никогда не бывало. Саймон с абсолютной уверенностью сознавал, что перед ним хищник, хищник, способный его уничтожить, и реагировал как загнанная добыча. Только инстинкт самосохранения, подстегнутый страхом, помог ему подавить в себе желание упасть на землю и притвориться мертвым.
Преследователь сошел с тротуара на проезжую часть. Раздался автомобильный сигнал.
Этот звук отрезвил Саймона. Он вскрикнул, как будто его окатили ледяной водой, повернулся и со всех ног бросился прочь от приближающейся зловещей фигуры. Он уже не раздумывал над тем, что происходит, не искал этому разумного объяснения. Им овладело одно стремление, которое отметало любые попытки проанализировать и понять происходящее: стремление скрыться от погони. Добежав до Первой Северной авеню, он, не оглядываясь, свернул налево. Нет смысла глазеть на охотника у себя за спиной. Это ему ничем не поможет. Бегство – вот его единственная надежда. И едва он свернул за угол, у него в голове всплыла мысль, пришедшая, казалось, извне.
Это все нереально. Мне все это померещилось. Ничего этого не было и быть не могло, и в любом случае мне никто не поверит.
Эта мысль показалась ему такой убедительной, что он чуть было опять не остановился. Но в нескольких кварталах впереди, через улицу, он увидел яркий свет, и тут же им полностью завладела другая мысль:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51