Члены Политбюро относились к числу самых могущественных людей в мире, их власть намного превышала полномочия аналогичных руководителей западных государств. Они не несли ответственности ни перед кем — ни перед Центральным Комитетом Коммунистической Партии, ни перед Верховным Советом и, уж конечно, ни перед населением собственной страны. На протяжении многих лет эти люди не ходили по улицам Москвы, а только ездили в огромных лимузинах ручной сборки с водителями за рулем в свои роскошные московские квартиры или в пожалованные им государственные дачи в изолированных лесах под Москвой. Они совершали покупки — если у них возникало такое желание — в охраняемых сотрудниками КГБ специальных магазинах, предназначенных для партийной и государственной элиты, и обслуживались врачами в элитарных спецбольницах. И благодаря всему этому они считали себя хозяевами своей судьбы.
Лишь сейчас эти люди начали понимать, что они, как и все остальные смертные, тоже вынуждены подчиняться року и их личное неограниченное могущество бессильно перед ним.
Их окружала огромная страна, жители которой недоедали, ютились в плохих жилищах, а единственное, в чем народ не испытывал недостатка, были вездесущие плакаты и лозунги, восхваляющие Прогресс и Солидарность. Сергетов знал, что некоторые из сидящих за столом и впрямь верили этим лозунгам. Иногда даже он верил в них сам, отдавая дань идеалам своей юности. Но советский прогресс не мог накормить людей, и как долго будут верить в собственную солидарность народы этой великой страны, вынужденные голодать, терпеть холод и сидеть в темноте? Неужели всегда их сердца будет согревать гордость от мысли о ядерных ракетах, скрытых в сибирских лесах? Или от мысли о тысячах танков и пушек, выпускаемых каждый год? Разве, глядя на небо, они будут испытывать вдохновение от того, что на околоземной орбите летает космическая станция «Салют»? А вдруг на смену этому возникнет мысль о том, чем питается элита, повелевающая их судьбами? Не прошло и года с тех пор, как Сергетов возглавлял Ленинградскую партийную организацию; он всегда внимательно выслушивал своих подчиненных, которые рассказывали об анекдотах и недовольном ворчании в очередях, что выстраивались за двумя буханками хлеба, или зубной пастой, или обувью. Даже в то время он чувствовал себя изолированным от суровой реальности, которой жила страна, и нередко ему в голову приходила мысль: а вдруг наступит момент, когда гнет, испытываемый простым рабочим, покажется этому рабочему слишком тяжким? Как узнает об этом он, глава партийной организации огромного города, возглавляющий марш народа к сияющим вершинам коммунизма? Как он узнает об этом теперь? А сумеют ли узнать об этом другие члены Политбюро, старше его возрастом?
Народ — так называли они, употребляя существительное мужского рода, население страны, которое тем не менее насиловали во всех отношениях; массы, безликое сборище людей — мужчин и женщин, — трудящихся каждодневно в Москве и по всей стране на заводах и в колхозах, скрывающих свои мысли за бесстрастными масками неулыбчивых лиц. Члены Политбюро убеждали себя, что эти рабочие и крестьяне не скупились на всю эту роскошь, окружающую их руководителей, потому что на плечах этих руководителей лежала ответственность за судьбы страны. В конце концов, жизнь народа действительно постепенно улучшалась. Таким было соглашение между членами Политбюро на самом верху и бесчисленными массами на дне. Однако этот договор вот-вот будет разорван — и что произойдет тогда? Николай второй не сумел заглянуть в будущее. Люди, сидящие в этой комнате, считали, что им это удастся. Министр обороны нарушил тишину:
— Нам нужна нефть. Все очень просто. Недостаток нефти должен быть восполнен. Альтернативой станет развал народного хозяйства, голодный народ и снижение боеготовности. Такие последствия недопустимы.
— Но у нас нет валюты на закупку нефти, — напомнил один из кандидатов в члены Политбюро.
— Тогда нужно забрать ее силой.
Форт-Мид, штат Мэриленд
Боб Тоуленд нахмурился, глядя на сладкий пирог. Не следует есть десерт, напомнил себе аналитик по вопросам разведки. Однако в столовой Агентства национальной безопасности такой пирог готовили всего лишь раз в неделю, и это было его любимое блюдо. К тому же в нем всего двести калорий — пять минут на велотренажере по возвращении домой.
— Что ты думаешь об этой статье в газете, Боб? — спросил один из сотрудников.
— Пожар на нефтедобывающем комплексе? — Тоуленд посмотрел на пропуск, приколотый к лацкану пиджака любопытного. Этот человек не имел доступа к разведданным, полученным спутниками. — Похоже, там действительно произошел крупный пожар.
— И тебе больше ничего не известно?
— Скажем так: сведения просочились в газету от человека, у которого степень допуска выше, чем у меня.
— Совершенно секретные сведения — в прессу? — Оба рассмеялись.
— Что-то вроде того. В статье содержится информация, к которой я не допущен, — произнес Тоуленд, говоря почти правду. Пожар на нефтепромыслах погас, и сотрудники агентства были озадачены тем, что Ивану удалось так быстро справиться с пламенем. — Не думаю, что это нанесло им слишком уж большой ущерб. Я хочу сказать, что в конце концов у них нет миллионов людей, которые едут в отпуск на личных автомобилях, правда?
— Пожалуй, ты прав. Как пирог?
— Совсем неплохой, — улыбнулся Тоуленд, уже думая о том, что дополнительное время на велотренажере может и не понадобиться.
Москва, Россия
Политбюро собралось снова на следующее утро, в половине десятого. За окнами с двойными стеклами небо было серым, задернутым пеленой снега, который начал сыпать опять, увеличивая и без того уже лежащий на земле полуметровый слой. Вечером молодежь будет кататься на лыжах, подумал Сергетов, спускаться с крутых склонов. В парке имени Горького на двух замерзших прудах расчистят снег и под ярким светом прожекторов по льду помчатся пары, сопровождаемые музыкой Прокофьева и Чайковского. Москвичи будут смеяться, согреваться водкой и наслаждаться морозом, не подозревая о том, что будет сейчас говориться в этой комнате, не зная, что готовит для них судьба.
Накануне, в четыре часа дня, заседание Политбюро закрылось, и в комнате остались только пять человек — члены Совета обороны. Даже члены Политбюро не допускались на заседания этого совета.
С дальнего конца комнаты на присутствующих с портрета в рост смотрел Владимир Ильич Ульянов-Ленин, революционный святой советского коммунизма. Его высокий лоб чуть отброшен назад, словно от дующего в лицо сильного ветра, а проницательные глаза смотрят куда-то вдаль, в славное будущее, о неизбежности наступления которого заявила «наука», называемая марксизмом-ленинизмом, считая это заранее определенным курсом истории. Славное будущее. Где оно славное? — спросил себя Михаил Сергетов. Что стало с нашей революцией? Неужели товарищ Ленин действительно полагал, что события будут развиваться именно так?
Сергетов перевел взгляд на генерального секретаря, «молодого» человека, по мнению Запада, твердо удерживающего власть в своих руках, человека, менявшего ситуацию даже сейчас. Многих, в том числе и самого Сергетова, удивило восшествие этого человека на высшую ступень в партийной иерархии и, следовательно, во всей стране. Запад по-прежнему смотрел на него с надеждой, как это делали когда-то и мы, подумал Сергетов. Его переезд в Москву быстро разрушил все иллюзии. Еще одна рухнувшая мечта. Человек, приложивший столько усилий, чтобы скрыть от всех годы упадка в сельском хозяйстве, старавшийся выдать поражения за успехи, теперь получил возможность употребить свое поверхностное обаяние на гораздо более широкой сцене. Он не жалел сил — каждый из сидящих за столом мог засвидетельствовать это, — но перед ним стояла неразрешимая задача. Ему пришлось дать слишком много обещаний, пойти на множество компромиссов со старой гвардией, чтобы занять этот пост. Даже «молодые» партийные деятели, которым было за пятьдесят, к шестидесяти и которых он ввел в состав Политбюро, имели прочные связи со старым режимом. По сути дела ничто не изменилось.
Запад, казалось, никак не мог понять этого. Еще ни один партийный руководитель после Хрущева не сумел сосредоточить в своих руках всю полноту власти. Единовластное правление таило опасности, которые старшее поколение помнило слишком отчетливо. Люди помоложе слышали рассказы о великих чистках, проводимых Сталиным достаточно часто, чтобы тоже постичь таящийся в диктатуре риск, тогда как армия так и не забыла, что сделал Хрущев с ее руководством. В Политбюро, как и в джунглях, господствовал только один закон — необходимость выжить, и в коллективном руководстве заключалась коллективная безопасность. Ввиду этого люди, избираемые на высший пост генерального секретаря, занимали его не благодаря выдающимся способностям или личному магнетизму — нет, главным был опыт партийной работы, поскольку партия не вознаграждает людей, слишком выделяющихся из ее рядов. Подобно Брежневу, Черненко и Андропову, этот генеральный секретарь не обладал особым талантом и не был сильной личностью, способной подчинить присутствующих своей воле. Чтобы остаться на своем посту, ему приходилось идти на компромиссы, как пришлось идти на компромиссы, чтобы занять этот пост. Настоящая власть таилась у людей, объединяющихся в блоки, и преданность их членов друг другу не знала лояльности, изменялась в зависимости от обстоятельств и цементировалась только требованиями момента. Подлинная власть была в руках самой партии.
Партия управляла всем, но больше не выражала волю одного человека. Она превратилась в скопление интересов, представленных двенадцатью людьми. Каждый из них защищал собственные интересы — министерств обороны, внутренних дел, КГБ, тяжелого машиностроения и даже сельского хозяйства. Каждое заинтересованное лицо обладало собственной властью, и генеральный секретарь поддерживал тех, кто в данный момент мог помочь ему в достижении цели. Он попытается, разумеется, изменить ситуацию, постепенно будет назначать преданных ему людей на посты в Политбюро, которые станут освобождаться после смерти его членов. Сумеет ли он понять, как поняли его предшественники, что преданность нового члена Политбюро быстро исчезает после появления у этого стола? Ну, а пока он продолжал нести бремя заключенных им компромиссов. Поскольку его собственные люди еще не успели утвердиться у власти, генеральный секретарь являлся всего лишь главным членом группы, способной сместить его с такой же легкостью, с какой Политбюро сместило Хрущева. Что скажет Запад, если узнает, что такой динамичный генеральный секретарь представляет собой главным образом исполнителя решений, принятых другими людьми? Даже сейчас первым заговорил не он., — Товарищи, — начал министр обороны, — Советскому Союзу нужна нефть, по крайней мере на двести миллионов тонн больше, чем мы производим ежегодно. Такая нефть существует всего в нескольких сотнях километров от нашей границы — в Персидском заливе. Там ее больше, чем может нам когда-нибудь потребоваться. Стоит ли говорить, что у нас есть возможность захватить ее. В течение двух недель мы можем сконцентрировать достаточное количество самолетов и воздушно-десантных войск, чтобы высадиться на этих нефтяных месторождениях и утвердиться там.
К сожалению. Запад неминуемо займет жесткую позицию. Добываемая там нефть обеспечивает энергетические нужды Западной Европы, Японии и, в меньшей степени, Америки. Страны НАТО не в состоянии защитить эти нефтяные месторождения обычными средствами. У американцев имеются силы быстрого реагирования — это всего лишь штабная структура и несколько частей, вооруженных легким оружием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162