Телевидение выжидало. От побережья до побережья опустели все улицы, магазины и промышленные предприятия – все принимали участие в национальной драме, неотрывно следя за говорящими головами на экранах телевизоров.
Повседневные программы были оттеснены на задний план. Каждый факт, слух, каждую новость о покушении или о состоянии Президента передавали по нескольку раз, специалисты обсуждали проблему поиска преступников, политики слонялись из одной телекомпании в другую, убеждая зрителей, что штурвал государственной машины находится в надежных руках, и призывая публику к благоразумию.
Однако никто не объяснил, почему необходимо призывать публику к благоразумию. Свое возмущение выразили лишь несколько престарелых леди, позвонивших на телевидение и с горечью в голосе посетовавших на то, что их любимые мыльные оперы вовремя не появились на экране. И тем не менее, звонков оказалось гораздо меньше, чем ожидалось.
Помимо разговоров о личности убийцы и мотивах покушения постепенно стал вводиться новый элемент. Поначалу очень осторожно, в виде эксперимента, на экране появился Дэн Куэйл.
В семь тридцать утра он уже находился в зале для прессы Белого дома, чтобы попасть в прямой эфир всех утренних программ. Произнес несколько заранее приготовленных фраз, а затем в сопровождении многочисленной охраны и мотоциклистов отбыл в военно-морской госпиталь в Бетезде для встречи с лечащим врачом Президента, поскольку Буш все еще находился в коматозном состоянии.
К полудню все программы только и говорили, что о Куэйле. Его жена, дети, родители, его школьные учителя и бывшие профессора из Индианы – все прошли перед камерой, произнося нужные слова. А кто не нашел таких слов – не попали в эфир.
Все телекомпании придерживались практически одного направления. Существовавшее прежде мнение о Куэйле как о человеке легкомысленном и недалеком, вытеснялось тщательно подобранными для эфира словами и фотографиями. Куэйла подавали в президентском свете, говоря о нем совершенно иные вещи. Этим утром бросалось в глаза отсутствие шуточек в его адрес, колкостей, предложений опубликовать на первой полосе его последние перлы, что неизменно сопутствовало освещению в прессе его деятельности с тех самых пор, как Буш избрал его в качестве кандидата в вице-президенты.
В отделе новостей «Пост» Отт Мергенталер, заметив коллективный настрой на ретуширование имиджа Куэйла, начал звонить всем влиятельным политическим деятелям и издателям, пытаясь выяснить, откуда дует ветер.
В Пентагоне, в Объединенном штабе, Тоуд Таркингтон тоже обратил на это внимание. А когда Тоуд что-нибудь подмечал, он немедленно ставил об этом в известность всех окружающих. Сегодня, на его новом рабочем месте, все слушатели оказались старше его по возрасту, званию, и опыта имели больше, но это никак не могло повлиять на манеру поведения болтуна Тоуда.
– У-у, ребята, скажу я вам, они готовят нашего Дэни к большому делу. Им следует включить телевизор в палате у Джорджа. Стоит ему все это увидеть, как он тут же выпрыгнет из кровати и помчится в Белый дом.
– Мистер Таркингтон, – примирительно произнес полковник ВВС, – не могли бы вы?..
– Это неудачная шутка, не так ли? Трепещущий Дэн Куэйл? Гордость Национальной гвардии Индианы? Позовите меня, когда начнется реклама. Я пойду куплю немного кукурузных хлопьев.
– Брось, Тоуд, – вмешался Джейк Графтон. – Тебе нечем заняться?
– Да, сэр. Вы же знаете, на случай непредвиденных обстоятельств я занимаюсь подготовкой плана переоборудования всех А-6 в самолеты для распыления дефолианта, чтобы можно было обработать в Южной Америке все поля, где выращивают коку. Я уже придумал, если смешать его с бензином, можно просто носиться над полями, открыв сливные заглушки в топливных баках и…
– Займитесь делом.
– Слушаюсь, сэр.
* * *
Судье Снайдеру было не меньше семидесяти. Редкие волосы, большой живот и огромные мясистые руки. Высокого роста – под метр девяносто – он казался еще выше из-за своей неуклюжей походки, присущей некоторым высоким людям. До сих пор все, кто впервые встречался с судьей Снайдером, отмечали его поразительное сходство с корявым вековым дубом. Даже его собственная жена использовала это сравнение, когда описывала его новым знакомым. Молодые адвокаты с модными длинными прическами, выступавшие на процессах с его участием, наделяли его еще одним эпитетом – сквернослов, хотя никто никогда не слышал, чтобы он допустил крепкое выражение в присутствии своей жены. Он явно не принадлежал к поколению чинных, застегнутых на все пуговицы и ездивших на «мерседесах» адвокатов из крупных фирм, которые составляли большинство среди представителей этой профессии, проходивших перед ним в зале суда.
Когда в понедельник в десять утра Танос Лиаракос вошел в кабинет судьи, телевизор в кабинете работал, а Снайдер читал газету. Откинувшись на спинку своего массивного вращающегося кресла, он держал газету широко развернутой перед собой.
Кабинет был забит книгами, повсюду валялись папки с делами, на стене за его спиной висела вышивка в рамке. На фоне изящных розовых и белых цветов кто-то вышил слова «Суди виновных».
Когда дверь закрылась, судья Снайдер опустил угол газеты и с удивлением посмотрел на посетителя.
– Почему вы не дома, Лиаракос, не смотрите в этот проклятый телевизор вместе со всеми?
– Насмотрелся уже, ваша честь, – последовал ответ.
– Я тоже. Выключите этот дурацкий ящик, пожалуйста, сделайте милость.
Лиаракос выключил телевизор и опустился на стул. Из кармана пальто он вынул конверт, извлек его содержимое и протянул судье.
Снайдер неохотно сложил газету и положил ее перед собой на стол, после чего прочел документ, переданный ему Лиаракосом.
– Прокурор видел? – коротко спросил он.
– Да, сэр.
– И что сказал?
– Он не желает высказываться. Сказал, что полагается на ваше решение.
– Я знаю, что он полагается на мое решение. Но прежде чем его вынести, я хочу знать, собирается ли он его оспаривать.
– Нет. Не собирается.
– Итак, причины вашего отказа? – спросил судья, держа листок большим и средним пальцами и слегка покачивая им в воздухе.
– Это личный мотив. Я не думаю, что смогу адекватно представлять Альдану и поэтому прошу меня простить. В этом городе найдется дюжина компетентных, опытных адвокатов, специализирующихся на уголовных делах, и Альдана может позволить себе выбрать любого из них. Черт, он может нанять их всех.
– Все же, почему?
– Это личное.
– На той неделе был у меня здесь один молокосос с таким же ходатайством. Дело оказалось в том, что он считал своего клиента виновным. Надеюсь, у вас ничего похожего на ерунду вроде этой?
– Нет. Это личное.
– Вы больны?
– Нет.
– Нелады с законом?
– Нет, сэр.
– Ходатайство отклонено. – Снайдер бросил листок через стол и тот опустился прямо перед Лиаракосом, который следил за его полетом, не отрывая от него глаз.
– Дело в моей жене. Она наркоманка, употребляет кокаин.
– Сочувствую. Но какое это имеет отношение к ходатайству?
Лиаракос поднял руки, но тут же их опустил. Открыл было рот, но передумал и посмотрел на свои руки.
– Я хочу выйти из игры. Я не могу в таком состоянии защищать его. Ему нужна хорошая защита, а я не могу предоставить ему такую.
– Бляха-муха, – сказал судья Снайдер. – Кто из адвокатов в наше время не имеет друзей, которые бы не употребляли хоть что-нибудь. Все эти придурки баловались травкой в колледже. Они посещали разные вечеринки и кто-то всегда держал для гостей сахарницу, полную порошка, для тех, кто уже привык. Возможно, я уже старый хрыч, но я, черт побери, еще в курсе того, что происходит. У половины адвокатуры такие же проблемы, или что-то в этом роде.
Заметив выражение, застывшее на лице Лиаракоса, судья Снайдер немного смягчил свой тон.
– Послушайте. Если я удовлетворю ваше ходатайство, новый адвокат Альданы придумает пятьдесят причин, по которым ему потребуется масса дополнительного времени для изучения обстоятельств дела и составления документов, и я вынужден буду это время ему дать. А правительство хочет, чтобы суд над Альданой состоялся как можно быстрее, по многим причинам, включая внешнюю политику и наши отношения с Колумбией. Это стоящие причины, на мой взгляд. Я предлагаю вам переговорить с клиентом. Скажите ему то, что вы сказали мне. Если он согласен на другого адвоката, это его дело. Сидеть его заднице. Но новый адвокат не получит ни одного лишнего дня сверх того, что имели вы. И это тоже скажите Альдане.
– Я уже разговаривал с ним, – сказал Лиаракос. – Он хочет меня.
– Вы сказали ему, что ваша жена употребляет кокаин?
– Да, сказал.
Судье не терпелось узнать, какова была реакция Альданы, но он сдержался. Это адвокатская тайна. Он поерзал в кресле, пристраиваясь поудобнее, и слегка приподнял бровь.
– Он лишь рассмеялся, – пробормотал Лиаракос. Затем встал и прошелся по комнате.
Взяв в руки свод законов, он продолжил:
– Мне, вероятно, не стоило бы говорить об этом, но я скажу. У меня возникло впечатление, что ему все равно, кто его адвокат. Очевидно, он думает, что суд никогда не состоится.
– У меня был однажды такой пес, – сказал, судья Снайдер и сделал паузу. – Упорно гадил на ковер. Урок для него оказался очень болезненным. В конце концов до него дошло.
* * *
В два часа того же дня вице-президент Куэйл проводил пресс-конференцию. Телевизионная статистическая служба позже сообщила, что ее, по сравнению с предыдущими, смотрело наибольшее за всю историю американского телевидения число телезрителей.
Когда Куэйл появился в свете юпитеров и взглянул на море устремленных в его сторону лиц, он без труда справился с собой, решили его помощники, находившиеся в соседнем помещении и наблюдавшие за происходящим по монитору. Он выглядел спокойным, уверенным и ответственным и начал с зачитывания короткого заявления, в котором выражались всеобщее возмущение действиями лица или лиц, покушавшихся на жизнь Президента, а также решимость правительства найти преступников и предать их правосудию. Помощники удовлетворенно кивали после каждой его фразы. Вице-президент репетировал эту маленькую речь примерно четверть часа, и теперь она прошла без осечки, решили они.
Однако первый же вопрос оказался неожиданным и поверг в ужас помощников и Уильяма С. Дорфмана, толстый живот которого свисал через брючный ремень прямо в монитор. Капли пота блестели у него на лбу.
– Мистер вице-президент, группа, назвавшаяся «подлежащими выдаче», в которую входят известные колумбийские наркокороли, только что заявила о своей ответственности за покушение на Президента Буша. Есть ли у правительства доказательства, которые могли бы подтвердить или опровергнуть это заявление?
В этот момент аудитория увидела тот самый застывший взгляд широко раскрытых глаз, который один вдохновленный таким зрелищем журналист окрестил однажды «взглядом оленя, застигнутого светом автомобильных фар».
– Я… Я не слышал этого, – после паузы ответил Куэйл. – Это только что стало известно?
– Да, сэр. Из Медельина. Из Колумбии.
– Действительно, мне это неизвестно, – неуверенно повторил Куэйл. – Мы проводим расследование. Ищем свидетелей и тому подобное, но я не знаю. Э-э… конечно, группы преступников и душевнобольных могут заявлять все, что угодно. Посмотрим.
Тот же журналист задал следующий вопрос.
– Как прореагирует правительство, если заявление «подлежащих выдаче» окажется правдой?
– Я не знаю, соответствует ли оно действительности. Как я сказал, преступники могут говорить все, что им заблагорассудится. Если это правда, я не знаю. Мы… э-э… я считаю, что пока не следует говорить о том, что мы должны делать.
За стеной Дорфман энергично кивал головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85