— Он моргнул. — Думаю, с бородой я выглядел бы солиднее. Но, увы, все, что я могу вырастить, — это жалкое поле стерни…
Лили вернулась с подносом. Она поставила на стол дымящиеся чашки с чаем, а Мордехай тем временем продолжал:
— В древнейшие времена евреи оставляли не только края бороды, но и края своих полей нетронутыми, для того чтобы могли прокормиться старики и странники, которые проходили мимо. Странников иудейская вера чтит. Что-то мистическое есть в самой идее странствия. Лили сообщила мне, что вы тоже скоро отправитесь в путешествие.
— Да, — призналась я.
Интересно, какова будет его реакция, когда он узнает, что я собираюсь провести год в арабской стране?
— Вы пьете чай со сливками? — спросил Мордехай.
Я кивнула и стала подниматься, но он уже вскочил на ноги.
— Позвольте мне…
Как только он отошел от стола, я повернулась к Лили.
— Быстрее, пока мы одни, — прошептала я. — Как твоя семья восприняла известие о Соле?
— О! Ему велели проваливать вон! — сказала Лили и взяла ложку. — Особенно был зол Гарри. Папа обозвал Сола неблагодарным ублюдком.
— Велел проваливать! — изумилась я. — Но Сол не виноват, что его пустили в расход!
— О чем ты? — спросила Лили и как-то странно посмотрела на меня.
— Ты же не думаешь, что Сол организовал собственное убийство?
— Убийство?! — Лили вытаращила глаза. — Послушай, тогда, после турнира, я сгоряча вообразила, что его похитили и все такое. Но он вернулся домой и уволился! Взял и бросил нас после двадцати пяти лет службы!
— Говорю тебе, он мертв! — настаивала я. — Я видела его своими собственными глазами. В понедельник утром он лежал мертвый в комнате для медитаций в штаб-квартире ООН. Кто-то убил его!
Лили замерла, не донеся ложку до рта.
— Происходит что-то жуткое, говорю тебе! — продолжала я. Лили шикнула на меня и огляделась. К нам приближался Мордехай с маленькими упаковками сливок в руках.
— Добыть их было не легче, чем вырвать зуб, — сказал он, усаживаясь между нами. — Увы, в наше время люди забыли, что такое помогать друг другу.
Он взглянул на Лили, потом на меня.
— Ну-ка, что здесь произошло? Вы выглядите так, словно почувствовали могильный холод.
— Что-то в этом роде, — сказала Лили глухим голосом. Лицо ее было белым как простыня. — Похоже, шофер отца ушел…
— Мне жаль это слышать, он ведь долго служил у вас?
— Начал работать еще до моего рождения.
Глаза Лили блестели от слез, мыслями она унеслась далеко.
— Он ведь был немолод? Надеюсь, у него не осталось семьи на содержании? — спросил Мордехаи, глядя на Лили со странным выражением.
— Ты можешь сказать ему… Скажи ему то, что сказала мне, — проговорила она.
— Не думаю, что это хорошая мысль…
— Он знает о Фиске. Скажи ему о Соле.
Мордехаи с вежливым любопытством взглянула на меня.
— Речь идет о какой-то драме? — светским тоном поинтересовался он. — Мой друг Лили считает, что гроссмейстер Фиске умер неестественной смертью. Возможно, вы такого же мнения?
Он осторожно отпил чаю.
— Мордехай, — сказала Лили, — Кэт утверждает, что Сол убит.
Старик, не поднимая глаз, отложил ложку в сторону и вздохнул.
— Я боялся услышать это от вас. — Он посмотрел на меня через толстые стекла очков своими печальными глазами. — Это правда?
Я повернулась к Лили.
— Послушай, я не думаю…
Однако Мордехаи вежливо прервал меня:
— Как случилось, что вы первой узнали об этом, в то время как Лили и ее семья, насколько я понял, пребывают в неведении?
— Я была там.
Лили попыталась что-то сказать, но Мордехаи шикнул на нее.
— Леди, леди, — сказал он, поворачиваясь ко мне. — Будьте любезны, начните-таки сначала!
Я начала сначала и вдруг обнаружила, что рассказываю все, о чем уже поведала Ниму: о предупреждении Соларина перед матчем, о пулевых отверстиях в машине и, наконец, о трупе Сола в здании ООН. Конечно же, кое о чем я умолчала. Я не стала упоминать о предсказательнице, о человеке на велосипеде и об истории Нима о шахматах Монглана. О последней я поклялась молчать, а что касается остального, это звучало так нелепо, что не хотелось повторять.
— Вы все очень хорошо объяснили, — сказал Мордехаи, когда я закончила. — Думаю, мы можем предположить, что смерти Фиске и Сола как-то связаны между собой. Теперь остается только установить, какие люди или события объединяют их, и таким образом мы узнаем правду.
— Соларин! — воскликнула Лили. — Все указывает на него. Конечно же, он и есть связующее звено!
— Дитя мое, почему Соларин? — спросил Мордехаи. — Какой у него мотив?
— Он хочет убрать всякого, кто может его победить, потому что не желает отдавать формулу оружия.
— Соларин не занимается оружием, — вмешалась я. — Он получил степень по акустике.
Мордехаи бросил на меня странный взгляд и подтвердил:
— Это правда. На самом деле я знаком с Александром Солариным. Просто я никогда не говорил тебе об этом, Лили.
Лили надулась, очевидно задетая тем, что у ее тренера были секреты, которыми он с ней не делился.
— Это произошло много лет назад, когда я активно занимался торговлей алмазами. Как-то я был в Амстердаме, на фондовой бирже, и, прежде чем вернуться домой, решил заехать а Россию навестить друга. И там мне представили юношу лет шестнадцати. Он зашел к моему другу, чтобы получить инструкции для игры.
— Но Соларин занимался во Дворце пионеров, — перебила его я.
— Да, — согласился Мордехай, снова бросив на меня взгляд. Он понял, что мне известно немало, и я поспешно прикусила язык.
— В России все играют в шахматы со всеми. На самом деле там больше нечего делать. Итак, я сел играть против Александра Соларина. По глупости я решил, что смогу научить его одному-двум трюкам. Конечно же, он разгромил меня наголову. Этот юноша оказался лучшим шахматистом из всех, кого я знаю. Моя дорогая, — добавил он, глядя на Лили, — возможно, ты или гроссмейстер Фиске и могли бы выиграть у него, но мне трудно в это поверить.
Какое-то время мы сидели молча. На улице стемнело, в кафетерии, кроме нас, никого не осталось. Мордехай посмотрел на свои карманные часы, взял чашку и допил чай.
— Ну-с, возвращаясь к нашим баранам…— бодрым голосом сказал он, нарушив молчание. — Вы не подумали, у кого еще может быть мотив, чтобы уничтожить так много людей?
Мы с Лили отрицательно покачали головами, совершенно потрясенные.
— Никаких объяснений? — спросил старик, поднимаясь на ноги и надевая шляпу. — Ну что ж, я уже опаздываю на ветречу, да и вы тоже. Когда у меня будет свободное время, я подумаю над вашей головоломкой. Однако я уже догадываюсь, что даст анализ ситуации. Вам вполне по силам разгадать загадку самостоятельно. Осмелюсь предположить, что смерть гроссмейстера Фиске не имеет отношения ни к Соларину, ни к шахматам вообще.
— Но Соларин ведь единственный, кто присутствовал на месте и первого, и второго убийства! — воскликнула Лили.
— Не совсем так, — не согласился Мордехай и загадочно улыбнулся, — Есть еще один человек, который присутствовал при обоих убийствах. Твоя подруга Кэт!
— Минуточку…— начала я. Но Мордехай перебил меня:
— Вы не находите странным тот факт, что шахматный турнир был перенесен на неделю «в связи с безвременной кончиной гроссмейстера Фиске», а в прессе между тем не промелькнуло ни единого намека на грязную игру? Вы не находите странным, что два дня спустя вы видели мертвое тело Сола в столь многолюдном месте, как здание ООН, а в газетах опять нет ни одной публикации? Как вы можете объяснить такое?
— Прикрытие! — воскликнула Лили.
— Возможно, — согласился Мордехай, пожимая плечами. — Но ты и твоя подруга Кэт не замечаете очевидного. Вы можете мне объяснить, почему вы не отправились в полицию, когда в машину Лили угодили пули? Почему Кэт не сообщила в полицию, что видела мертвое тело?
Мы с Лили заговорили одновременно.
— Но я говорила тебе, почему хотела…— промямлила Лили.
— Я боялась, что…— пробормотала я.
— Прошу вас, перестаньте! — сказал Мордехай, поднимая руку. — В полиции вашему лепету никто не поверил бы. Даже мне он кажется малоубедительным. А тот факт, что твоя подруга Кэт присутствовала при этом, кажется еще более подозрительным.
— Что же вы предлагаете? — спросила я.
В ушах у меня как наяву раздался шепот Нима: «Возможно, дорогая, кто-то думает, что ты имеешь к этому отношение».
— Я полагаю, — сказал Мордехай, — что вы никак не можете повлиять на события, а вот они могут повлиять на вас.
С этими словами он наклонился и поцеловал Лили в лоб. Затем повернулся ко мне и пожал руку. И тут произошло нечто странное. Старик подмигнул мне! После чего спустился по лестнице и растворился во мраке ночи.
Продвижение пешки
Затем она пододвинула ему шахматы и стала с ним играть. И Шарр-Кан, всякий раз, как он хотел посмотреть, как она ходит, смотрел на ее лицо и ставил коня на место слона, а слона на место коня. И она засмеялась и сказала: «Если ты играешь так, то ты ничего не умеешь», а Шарр-Кан отвечал: «Это первая игра, не считай ее!»
Тысяча и одна ночь
Париж, 3 сентября 1792 года
В фойе дома Дантона горела единственная свеча. Ровно в полночь человек в длинном черном плаще позвонил в наружную дверь. Слуга прошаркал через фойе и выглянул в щелку двери. Человек на ступенях был в мягкой шляпе с низко опущенными полями, которая скрывала его лицо.
— Бога ради, Луи, — сказал человек. — Открой дверь, это я, Камиль!
Засов упал, и слуга распахнул дверь.
— Никакая предосторожность не бывает лишней, мсье, — извинился старик.
— Я отлично все понимаю, — серьезно сказал Камиль Демулен, перешагнув через порог.
Он снял шляпу и запустил пальцы в свою густую шевелюру.
— Я только что вернулся из тюрьмы «Ля Форс». Ты знаешь, что там произошло…
Демулен резко оборвал себя, заметив в темноте легкое движение.
— Кто здесь? — испуганно спросил он.
Незнакомец молча встал во весь рост: высокий, бледный, элегантно одетый, несмотря на сильную жару. Он вышел из тени и протянул Демулену руку.
— Камиль, друг мой, — сказал Талейран. — Надеюсь, я не напугал вас. Вот, дожидаюсь возвращения Дантона из Комитета.
— Морис! — воскликнул Демулен, тряся его руку. — Что занесло вас в такой час в наш дом?
Будучи секретарем Дантона, Демулен годами делил со своим патроном апартаменты.
— Дантон любезно согласился выдать мне паспорт, чтобы я мог покинуть Францию, — спокойно пояснил Талейран. — Таким образом, я смогу вернуться в Англию и возобновить переговоры. Как вы знаете, британцы отказались признать наше новое правительство.
— Я бы не стал дожидаться здесь Дантона сегодня ночью,—, сказал Камиль.—Вы слышали, что произошло в Париже? Талейран медленно покачал головой и ответил:
— Говорят, что пруссаки отступают. Как я понимаю, они возвращаются домой, потому что их ряды косит дизентерия. — Он рассмеялся. — Нет такой армии, которая смогла бы на марше три дня подряд пить вина Шампани!
— Это правда, пруссаки уходят, — подтвердил Камиль, не присоединившись к веселью собеседника. — Однако я говорю о массовом избиении.
По выражению лица Талейрана он догадался, что тот еще не слышал новостей.
— Это началось днем, в Аббатской обители. Теперь беспорядки перекинулись на «Ля Форс» и «Ля Консьержери». Убито уже более пятисот человек, если верить подсчетам. Там творится массовая резня, даже каннибализм. Собрание не может положить этому конец.
— Я ничего об этом не слышал! — воскликнул Талейран. — И что же вы предприняли?
— Дантон до сих пор в «Ля Форс». Чтобы хоть немного затормозить волну насилия, Комитет организовал срочные судебные разбирательства прямо в тюрьмах. Мы согласились платить судьям и палачам каждый день по шесть франков и кормить их. Иначе мы вообще не смогли бы их контролировать, Морис. Париж на грани анархии. Люди называют это террором.
— Немыслимо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Лили вернулась с подносом. Она поставила на стол дымящиеся чашки с чаем, а Мордехай тем временем продолжал:
— В древнейшие времена евреи оставляли не только края бороды, но и края своих полей нетронутыми, для того чтобы могли прокормиться старики и странники, которые проходили мимо. Странников иудейская вера чтит. Что-то мистическое есть в самой идее странствия. Лили сообщила мне, что вы тоже скоро отправитесь в путешествие.
— Да, — призналась я.
Интересно, какова будет его реакция, когда он узнает, что я собираюсь провести год в арабской стране?
— Вы пьете чай со сливками? — спросил Мордехай.
Я кивнула и стала подниматься, но он уже вскочил на ноги.
— Позвольте мне…
Как только он отошел от стола, я повернулась к Лили.
— Быстрее, пока мы одни, — прошептала я. — Как твоя семья восприняла известие о Соле?
— О! Ему велели проваливать вон! — сказала Лили и взяла ложку. — Особенно был зол Гарри. Папа обозвал Сола неблагодарным ублюдком.
— Велел проваливать! — изумилась я. — Но Сол не виноват, что его пустили в расход!
— О чем ты? — спросила Лили и как-то странно посмотрела на меня.
— Ты же не думаешь, что Сол организовал собственное убийство?
— Убийство?! — Лили вытаращила глаза. — Послушай, тогда, после турнира, я сгоряча вообразила, что его похитили и все такое. Но он вернулся домой и уволился! Взял и бросил нас после двадцати пяти лет службы!
— Говорю тебе, он мертв! — настаивала я. — Я видела его своими собственными глазами. В понедельник утром он лежал мертвый в комнате для медитаций в штаб-квартире ООН. Кто-то убил его!
Лили замерла, не донеся ложку до рта.
— Происходит что-то жуткое, говорю тебе! — продолжала я. Лили шикнула на меня и огляделась. К нам приближался Мордехай с маленькими упаковками сливок в руках.
— Добыть их было не легче, чем вырвать зуб, — сказал он, усаживаясь между нами. — Увы, в наше время люди забыли, что такое помогать друг другу.
Он взглянул на Лили, потом на меня.
— Ну-ка, что здесь произошло? Вы выглядите так, словно почувствовали могильный холод.
— Что-то в этом роде, — сказала Лили глухим голосом. Лицо ее было белым как простыня. — Похоже, шофер отца ушел…
— Мне жаль это слышать, он ведь долго служил у вас?
— Начал работать еще до моего рождения.
Глаза Лили блестели от слез, мыслями она унеслась далеко.
— Он ведь был немолод? Надеюсь, у него не осталось семьи на содержании? — спросил Мордехаи, глядя на Лили со странным выражением.
— Ты можешь сказать ему… Скажи ему то, что сказала мне, — проговорила она.
— Не думаю, что это хорошая мысль…
— Он знает о Фиске. Скажи ему о Соле.
Мордехаи с вежливым любопытством взглянула на меня.
— Речь идет о какой-то драме? — светским тоном поинтересовался он. — Мой друг Лили считает, что гроссмейстер Фиске умер неестественной смертью. Возможно, вы такого же мнения?
Он осторожно отпил чаю.
— Мордехай, — сказала Лили, — Кэт утверждает, что Сол убит.
Старик, не поднимая глаз, отложил ложку в сторону и вздохнул.
— Я боялся услышать это от вас. — Он посмотрел на меня через толстые стекла очков своими печальными глазами. — Это правда?
Я повернулась к Лили.
— Послушай, я не думаю…
Однако Мордехаи вежливо прервал меня:
— Как случилось, что вы первой узнали об этом, в то время как Лили и ее семья, насколько я понял, пребывают в неведении?
— Я была там.
Лили попыталась что-то сказать, но Мордехаи шикнул на нее.
— Леди, леди, — сказал он, поворачиваясь ко мне. — Будьте любезны, начните-таки сначала!
Я начала сначала и вдруг обнаружила, что рассказываю все, о чем уже поведала Ниму: о предупреждении Соларина перед матчем, о пулевых отверстиях в машине и, наконец, о трупе Сола в здании ООН. Конечно же, кое о чем я умолчала. Я не стала упоминать о предсказательнице, о человеке на велосипеде и об истории Нима о шахматах Монглана. О последней я поклялась молчать, а что касается остального, это звучало так нелепо, что не хотелось повторять.
— Вы все очень хорошо объяснили, — сказал Мордехаи, когда я закончила. — Думаю, мы можем предположить, что смерти Фиске и Сола как-то связаны между собой. Теперь остается только установить, какие люди или события объединяют их, и таким образом мы узнаем правду.
— Соларин! — воскликнула Лили. — Все указывает на него. Конечно же, он и есть связующее звено!
— Дитя мое, почему Соларин? — спросил Мордехаи. — Какой у него мотив?
— Он хочет убрать всякого, кто может его победить, потому что не желает отдавать формулу оружия.
— Соларин не занимается оружием, — вмешалась я. — Он получил степень по акустике.
Мордехаи бросил на меня странный взгляд и подтвердил:
— Это правда. На самом деле я знаком с Александром Солариным. Просто я никогда не говорил тебе об этом, Лили.
Лили надулась, очевидно задетая тем, что у ее тренера были секреты, которыми он с ней не делился.
— Это произошло много лет назад, когда я активно занимался торговлей алмазами. Как-то я был в Амстердаме, на фондовой бирже, и, прежде чем вернуться домой, решил заехать а Россию навестить друга. И там мне представили юношу лет шестнадцати. Он зашел к моему другу, чтобы получить инструкции для игры.
— Но Соларин занимался во Дворце пионеров, — перебила его я.
— Да, — согласился Мордехай, снова бросив на меня взгляд. Он понял, что мне известно немало, и я поспешно прикусила язык.
— В России все играют в шахматы со всеми. На самом деле там больше нечего делать. Итак, я сел играть против Александра Соларина. По глупости я решил, что смогу научить его одному-двум трюкам. Конечно же, он разгромил меня наголову. Этот юноша оказался лучшим шахматистом из всех, кого я знаю. Моя дорогая, — добавил он, глядя на Лили, — возможно, ты или гроссмейстер Фиске и могли бы выиграть у него, но мне трудно в это поверить.
Какое-то время мы сидели молча. На улице стемнело, в кафетерии, кроме нас, никого не осталось. Мордехай посмотрел на свои карманные часы, взял чашку и допил чай.
— Ну-с, возвращаясь к нашим баранам…— бодрым голосом сказал он, нарушив молчание. — Вы не подумали, у кого еще может быть мотив, чтобы уничтожить так много людей?
Мы с Лили отрицательно покачали головами, совершенно потрясенные.
— Никаких объяснений? — спросил старик, поднимаясь на ноги и надевая шляпу. — Ну что ж, я уже опаздываю на ветречу, да и вы тоже. Когда у меня будет свободное время, я подумаю над вашей головоломкой. Однако я уже догадываюсь, что даст анализ ситуации. Вам вполне по силам разгадать загадку самостоятельно. Осмелюсь предположить, что смерть гроссмейстера Фиске не имеет отношения ни к Соларину, ни к шахматам вообще.
— Но Соларин ведь единственный, кто присутствовал на месте и первого, и второго убийства! — воскликнула Лили.
— Не совсем так, — не согласился Мордехай и загадочно улыбнулся, — Есть еще один человек, который присутствовал при обоих убийствах. Твоя подруга Кэт!
— Минуточку…— начала я. Но Мордехай перебил меня:
— Вы не находите странным тот факт, что шахматный турнир был перенесен на неделю «в связи с безвременной кончиной гроссмейстера Фиске», а в прессе между тем не промелькнуло ни единого намека на грязную игру? Вы не находите странным, что два дня спустя вы видели мертвое тело Сола в столь многолюдном месте, как здание ООН, а в газетах опять нет ни одной публикации? Как вы можете объяснить такое?
— Прикрытие! — воскликнула Лили.
— Возможно, — согласился Мордехай, пожимая плечами. — Но ты и твоя подруга Кэт не замечаете очевидного. Вы можете мне объяснить, почему вы не отправились в полицию, когда в машину Лили угодили пули? Почему Кэт не сообщила в полицию, что видела мертвое тело?
Мы с Лили заговорили одновременно.
— Но я говорила тебе, почему хотела…— промямлила Лили.
— Я боялась, что…— пробормотала я.
— Прошу вас, перестаньте! — сказал Мордехай, поднимая руку. — В полиции вашему лепету никто не поверил бы. Даже мне он кажется малоубедительным. А тот факт, что твоя подруга Кэт присутствовала при этом, кажется еще более подозрительным.
— Что же вы предлагаете? — спросила я.
В ушах у меня как наяву раздался шепот Нима: «Возможно, дорогая, кто-то думает, что ты имеешь к этому отношение».
— Я полагаю, — сказал Мордехай, — что вы никак не можете повлиять на события, а вот они могут повлиять на вас.
С этими словами он наклонился и поцеловал Лили в лоб. Затем повернулся ко мне и пожал руку. И тут произошло нечто странное. Старик подмигнул мне! После чего спустился по лестнице и растворился во мраке ночи.
Продвижение пешки
Затем она пододвинула ему шахматы и стала с ним играть. И Шарр-Кан, всякий раз, как он хотел посмотреть, как она ходит, смотрел на ее лицо и ставил коня на место слона, а слона на место коня. И она засмеялась и сказала: «Если ты играешь так, то ты ничего не умеешь», а Шарр-Кан отвечал: «Это первая игра, не считай ее!»
Тысяча и одна ночь
Париж, 3 сентября 1792 года
В фойе дома Дантона горела единственная свеча. Ровно в полночь человек в длинном черном плаще позвонил в наружную дверь. Слуга прошаркал через фойе и выглянул в щелку двери. Человек на ступенях был в мягкой шляпе с низко опущенными полями, которая скрывала его лицо.
— Бога ради, Луи, — сказал человек. — Открой дверь, это я, Камиль!
Засов упал, и слуга распахнул дверь.
— Никакая предосторожность не бывает лишней, мсье, — извинился старик.
— Я отлично все понимаю, — серьезно сказал Камиль Демулен, перешагнув через порог.
Он снял шляпу и запустил пальцы в свою густую шевелюру.
— Я только что вернулся из тюрьмы «Ля Форс». Ты знаешь, что там произошло…
Демулен резко оборвал себя, заметив в темноте легкое движение.
— Кто здесь? — испуганно спросил он.
Незнакомец молча встал во весь рост: высокий, бледный, элегантно одетый, несмотря на сильную жару. Он вышел из тени и протянул Демулену руку.
— Камиль, друг мой, — сказал Талейран. — Надеюсь, я не напугал вас. Вот, дожидаюсь возвращения Дантона из Комитета.
— Морис! — воскликнул Демулен, тряся его руку. — Что занесло вас в такой час в наш дом?
Будучи секретарем Дантона, Демулен годами делил со своим патроном апартаменты.
— Дантон любезно согласился выдать мне паспорт, чтобы я мог покинуть Францию, — спокойно пояснил Талейран. — Таким образом, я смогу вернуться в Англию и возобновить переговоры. Как вы знаете, британцы отказались признать наше новое правительство.
— Я бы не стал дожидаться здесь Дантона сегодня ночью,—, сказал Камиль.—Вы слышали, что произошло в Париже? Талейран медленно покачал головой и ответил:
— Говорят, что пруссаки отступают. Как я понимаю, они возвращаются домой, потому что их ряды косит дизентерия. — Он рассмеялся. — Нет такой армии, которая смогла бы на марше три дня подряд пить вина Шампани!
— Это правда, пруссаки уходят, — подтвердил Камиль, не присоединившись к веселью собеседника. — Однако я говорю о массовом избиении.
По выражению лица Талейрана он догадался, что тот еще не слышал новостей.
— Это началось днем, в Аббатской обители. Теперь беспорядки перекинулись на «Ля Форс» и «Ля Консьержери». Убито уже более пятисот человек, если верить подсчетам. Там творится массовая резня, даже каннибализм. Собрание не может положить этому конец.
— Я ничего об этом не слышал! — воскликнул Талейран. — И что же вы предприняли?
— Дантон до сих пор в «Ля Форс». Чтобы хоть немного затормозить волну насилия, Комитет организовал срочные судебные разбирательства прямо в тюрьмах. Мы согласились платить судьям и палачам каждый день по шесть франков и кормить их. Иначе мы вообще не смогли бы их контролировать, Морис. Париж на грани анархии. Люди называют это террором.
— Немыслимо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108