— Теперь можете идти к таможенникам.
Я пробормотала «спасибо», взяла бумаги и прошла через узкий проход к надписи «Douanier». На неподвижной ленте конвейера вдалеке я разглядела свой багаж. Однако стоило мне направиться к нему, как рядом оказался носильщик.
— Пардон, мадам, — произнес он мягким вежливым голосом так тихо, чтобы его слова слышала только я. — Не пройдете ли со мной?
Он показал на офис с дверью из дымчатого стекла. Перед ней до сих пор стоял верзила с пистолетом. У меня противно задрожали колени.
— Конечно нет! — громко сказала я на английском и повернулась к своему багажу, стараясь не обращать на носильщика внимания.
— Боюсь, я вынужден настаивать, — сказал он, цепко ухватив меня за руку.
Я напомнила себе, что в деловых кругах меня считали особой с железными нервами. И все же меня охватила паника.
— Не понимаю, в чем проблема? — спросила я по-французски, вывернувшись из его хватки.
— Pas de problemes, — сказал он, не сводя с меня глаз. — Chef de securite хотел бы задать вам несколько вопросов. Эта процедура займет немного времени. Ваш багаж будет в целости и сохранности. Я сам прослежу за этим.
Но я волновалась вовсе не о багаже. Мне совсем не хотелось покидать ярко освещенный зал и идти в какой-то непонятный офис, охраняемый человеком с пистолетом. Однако выбора у меня не было. Носильщик проводил меня к офису, охранник отошел в сторону и пропустил меня внутрь.
Внутри офис оказался маленькой комнаткой, там помещались лишь металлический стол и два стула по обеим сторонам от него. Мужчина, сидевший за столом, встал, чтобы поприветствовать меня.
Ему было около тридцати. Красивый мужчина, загорелый и мускулистый. Когда он с кошачьей грацией огибал стол, я видела, как при каждом движении под тканью сшитого на заказ делового костюма перекатываются тугие мышцы. Густые черные волосы, зачесанные назад, оливковая кожа, точеный нос и полные губы — словом, он мог бы сойти и за итальянского жиголо, и за французского киноактера.
— Можешь идти, Ахмет, — произнес он бархатным голосом вооруженному верзиле, который все еще придерживал дверь.
Ахмет вышел и закрыл за собой дверь.
— Мадемуазель Велис, я полагаю, — сказал хозяин офиса, жестом приглашая меня сесть напротив.—Я ждал вас.
— Простите? — Я осталась стоять, глядя ему в глаза.
— Я вовсе не хотел вас мистифицировать, — улыбнулся он. —Через мое ведомство проходят все визы. Не так много женщий обращается за деловой визой в нашу страну. На самом деле вы вполне можете стать первой. Должен признаться, я не ожидал увидеть в вашем лице такую женщину.
— Хорошо, теперь вы удовлетворили свое любопытство, проворчала я и повернулась, чтобы уйти.
— Милая мадемуазель, — сказал он, пресекая мои намерения бежать. — Пожалуйста, все-таки присядьте. Я ведь не великан-людоед и не съем вас. Я — глава здешней службы безопасности. Меня зовут Шариф.
Он ослепительно улыбнулся мне, показав белоснежные зубы. Я вернулась и с третьего раза приняла его приглашение сесть.
— Хочу заметить, я нахожу ваше снаряжение для сафари самым подходящим. Не только шикарным, но и удобным для страны, где три тысячи километров занимают пустыни. Вы планируете отправиться в Сахару во время вашего пребывания, мадемуазель? — неожиданно спросил он, опускаясь на стул напротив меня.
— Я поеду туда, куда скажет клиент, — ответила я.
— Ах да, ваш клиент, — пробормотал Шариф. — Доктор Кадыр, Эмиль Камиль Кадыр, министр нефтяной промышленности. Старый друг. Передавайте ему мои наилучшие пожелания. Именно он выбивал для вас визу. Могу я взглянуть на ваш паспорт?
Он протянул руку. На манжете блеснула золотая запонка. Должно быть, из таможенного конфиската, подумала я. Не так уж много работников аэропорта могут позволить себе такие украшения.
— Это простая формальность, — продолжал Шариф. — Мы выбираем несколько человек с каждого рейса, чтобы произвести более тщательный осмотр. Этого может не произойти с вами в течение двадцати поездок или даже двухсот…
— В моей стране, — сказала я, — людей подвергают осмотру в аэропорту только в том случае, если их подозревают в контрабанде.
Я испытывала судьбу и знала это, однако меня не провело его лицемерное объяснение, золотые запонки и голливудская
улыбка. Я была единственной пассажиркой парижского рейса, кого выбрали, и я заметила, как работники аэропорта шептались, глядя на меня. Чем-то я вызвала их пристальное внимание. И вовсе не потому, что я была женщиной, которая приехала по делу в мусульманскую страну.
— Ах, — сказал Шариф. — Вы боитесь, что я счел вас контрабандисткой? К сожалению, существуют законы, по которым только женщины-служащие могут обыскивать леди на предмет контрабанды. Нет, я хочу увидеть только ваш паспорт — по крайней мере пока.
Паспорт он изучал долго и увлеченно.
— Я бы никогда не сказал, сколько вам лет. Вы выглядите не старше восемнадцати, из вашего паспорта я вижу, что у вас только что был день рождения. Двадцать четыре. Как интересно! Вы знаете, что ваш день рождения, четвертое апреля, — мусульманский праздник?
В этот момент у меня в голове всплыли слова предсказательницы. Когда она велела мне никому не говорить о своем дне рождения, я совсем забыла о таких вещах, как паспорт и водительские права.
— Надеюсь, я не напугал вас, — добавил он, бросая на меня странный взгляд.
— Совсем нет, — ответила я. — Теперь, если вы закончили…
— Возможно, вам будет интересно узнать побольше, — продолжил он, мурлыча словно кот, затем достал мою сумку и бросил ее на стол.
Без сомнения, это была еще одна «формальность», однако мне стало не по себе. «Ты в опасности! — твердил внутренний голос. — Не верь никому, все время оглядывайся, ибо сказано: на четвертый день четвертого месяца придут восемь».
— Четвертое апреля, — бормотал про себя Шариф, пока доставал из моей сумки тюбик помады, расческу и щетку для
волос и аккуратно раскладывал все это на столе, будто орудия убийства, уличающие меня. — Мы, приверженцы Ислама, зовем этот день Днем исцеления. У нас два календаря: мусульманский, лунный, и солнечный, в котором год начинается двадцать первого марта по западному календарю. С каждым календарем связано много традиций. Пророк Мухаммед велел нам, — продолжал он, доставая из моей сумки ручки, карандаши, блокноты и раскладывая их рядами, — когда начинается лунный год, читать суры из Корана по сто раз каждый день в течение первой недели; следующую неделю мы должны подниматься утром, делать вдох над кувшином с водой и пить эту вод течение семи дней. Затем, на восьмой день…
Шариф внезапно вскинул глаза, словно надеялся поймать меня на том, что я начала клевать носом. Но это ему не удалось, и он любезно улыбнулся. Мне оставалось только надеяться, что я сумела не менее любезно улыбнуться в ответ.
— Так вот, на восьмой день второй недели этого чудесного месяца проходят все церемонии, завещанные Мухаммедом. Например, если кто-то болен, он имеет шанс исцелиться. Это может произойти четвертого апреля. Считается, что те, кто родился в этот день, обладают великой силой исцелять других — совсем как… Однако вы — западный человек, вряд ли вы верите в подобные суеверия.
Интересно, мне это только казалось или он действительно смотрел на меня, как кот на мышь? Я как раз раздумывала над этим, когда Шариф издал вопль, заставивший меня подпрыгнуть.
— А! — воскликнул он и, дернув запястьем, швырнул что-то на стол. — Вижу, вы интересуетесь шахматами!
Это были карманные шахматы Лили, которые завалялись на дне моей сумки. А Шариф уже вытаскивал из сумки книги и, раскладывая их на столе, читал названия.
— «Шахматы», «Математические игры»… А! «Числа Фибоначчи!» — воскликнул он с такой торжествующей улыбкой, что на миг мне показалось, будто он и в самом деле поймал меня с поличным.
Шариф побарабанил костяшками пальцев по занудному пособию, среди авторов которого числился Ним.
— Итак, вы интересуетесь математикой? — спросил он, пристально глядя на меня.
— Не совсем.
Шариф принялся по одной передавать мне мои вещи, я встала и попыталась затолкать все это обратно в сумку.
Казалось невозможным, что хрупкая девушка способна дотащить на другой конец света столько ненужного хлама. Однако я доказала на практике, что ничего невозможного тут нет.
— Что конкретно вы знаете о числах Фибоначчи? — спросил Шариф, пока я загружала свою сумку.
— Их используют при прогнозировании цен на фондовом рынке, — пробормотала я. — Элиот Уэйв разработал теорию, как с помощью этих чисел предсказывать поведение «быков» и «медведей». В тридцатых годах другой парень, по имени Р. Н. Элиот, развил эту теорию…
— Значит, вы не знакомы с автором? — прервал меня Шариф.
Я почувствовала, что стремительно бледнею, причем до синевы, моя рука с книжкой застыла, будто парализованная.
— С Леонардо Фибоначчи, я имею в виду, — добавил Шариф, серьезно глядя на меня. — Итальянец, родился в Пизе в двенадцатом веке, но обучался здесь, в Алжире.. Он был блестящим учеником знаменитого математика, мавра аль-Хорезми, в честь которого назвали алгоритм. Фибоначчи познакомил Европу с арабскими цифрами, которые и заменили устаревшие римские…
Проклятие. Надо было раньше сообразить, что Ним не дал бы мне книгу просто так, пусть он сам и написал ее. Теперь я очень жалела, что не ознакомилась с ее содержанием до того, как попала на инквизиторский допрос к Шарифу. В моей голове, будто лампочка, прерывисто замерцало озарение, но я не могла понять эту морзянку.
Разве Ним не настаивал, что я должна узнать побольше о чудесных квадратах? Разве Соларин не создал новую формулу прохода коня? Разве послание предсказательницы не было построено на числовых закономерностях?
Так почему я была такой бестолковой и не сумела вовремя сложить два и два?
Это ведь мавры подарили шахматы Карлу Великому, вспомнила я. Я не была математическим гением, но работала с компьютерами достаточно долго, чтобы знать: едва ли не все значимые математические открытия принесли в Европу мавры, когда захватили Севилью в VIII веке. В погоне за сказочными шахматами математика наверняка должна играть важную роль; но какую? Шариф рассказал мне больше, чем я ему, но мне никак не удавалось собрать кусочки мозаики воедино. Молясь чтобы он не заинтересовался последней книгой, я поспешила положить ее обратно в сумку.
— Вы собираетесь пробыть в Алжире год? — спросил о Возможно, мы как-нибудь сыграем с вами в шахматы. Когда-то в Персии я был претендентом на звание среди юниоров…
— У нас, на Западе, есть одна поговорка. Возможно, вы будете рады пополнить свой словарь. «Не звоните нам, мы сами позвоним», — бросила я через плечо и направилась к двери.
Я открыла дверь. Головорез по имени Ахмет удивленно посмотрел на меня. Шариф начал подниматься из-за стола. Я захлопнула дверь за собой с такой силой, что стекло задребезжало. Я даже не оглянулась.
Теперь мой путь лежал к таможенникам. Когда там стали осматривать мой багаж, я сразу поняла, что его уже проверили — в таком беспорядке лежали вещи. Таможенник закрыл сумки и чемоданы и отметил их меловым крестом.
К этому времени аэропорт был практически пуст. К счастью, пункт обмена валюты еще работал. Обменяв немного денег, я махнула рукой носильщику и отправилась на улицу искать такси. Стоило выйти за дверь, как густой, насыщенный аромат снова ударил мне в ноздри. Запах жасмина пропитал все вокруг.
— В отель «Эль-Рияд», — сказала я водителю, усевшись в машину, и мы понеслись по бульвару, освещенному янтарными шарами фонарей, в сторону столицы.
Таксист, лицо которого было старым и обветренным, как кора красного дерева, уставился на меня в обзорное зеркало.
— Мадам прежде бывала в Алжире? — спросил он. — Если нет, могу прокатить ее по городу за сотню динаров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Я пробормотала «спасибо», взяла бумаги и прошла через узкий проход к надписи «Douanier». На неподвижной ленте конвейера вдалеке я разглядела свой багаж. Однако стоило мне направиться к нему, как рядом оказался носильщик.
— Пардон, мадам, — произнес он мягким вежливым голосом так тихо, чтобы его слова слышала только я. — Не пройдете ли со мной?
Он показал на офис с дверью из дымчатого стекла. Перед ней до сих пор стоял верзила с пистолетом. У меня противно задрожали колени.
— Конечно нет! — громко сказала я на английском и повернулась к своему багажу, стараясь не обращать на носильщика внимания.
— Боюсь, я вынужден настаивать, — сказал он, цепко ухватив меня за руку.
Я напомнила себе, что в деловых кругах меня считали особой с железными нервами. И все же меня охватила паника.
— Не понимаю, в чем проблема? — спросила я по-французски, вывернувшись из его хватки.
— Pas de problemes, — сказал он, не сводя с меня глаз. — Chef de securite хотел бы задать вам несколько вопросов. Эта процедура займет немного времени. Ваш багаж будет в целости и сохранности. Я сам прослежу за этим.
Но я волновалась вовсе не о багаже. Мне совсем не хотелось покидать ярко освещенный зал и идти в какой-то непонятный офис, охраняемый человеком с пистолетом. Однако выбора у меня не было. Носильщик проводил меня к офису, охранник отошел в сторону и пропустил меня внутрь.
Внутри офис оказался маленькой комнаткой, там помещались лишь металлический стол и два стула по обеим сторонам от него. Мужчина, сидевший за столом, встал, чтобы поприветствовать меня.
Ему было около тридцати. Красивый мужчина, загорелый и мускулистый. Когда он с кошачьей грацией огибал стол, я видела, как при каждом движении под тканью сшитого на заказ делового костюма перекатываются тугие мышцы. Густые черные волосы, зачесанные назад, оливковая кожа, точеный нос и полные губы — словом, он мог бы сойти и за итальянского жиголо, и за французского киноактера.
— Можешь идти, Ахмет, — произнес он бархатным голосом вооруженному верзиле, который все еще придерживал дверь.
Ахмет вышел и закрыл за собой дверь.
— Мадемуазель Велис, я полагаю, — сказал хозяин офиса, жестом приглашая меня сесть напротив.—Я ждал вас.
— Простите? — Я осталась стоять, глядя ему в глаза.
— Я вовсе не хотел вас мистифицировать, — улыбнулся он. —Через мое ведомство проходят все визы. Не так много женщий обращается за деловой визой в нашу страну. На самом деле вы вполне можете стать первой. Должен признаться, я не ожидал увидеть в вашем лице такую женщину.
— Хорошо, теперь вы удовлетворили свое любопытство, проворчала я и повернулась, чтобы уйти.
— Милая мадемуазель, — сказал он, пресекая мои намерения бежать. — Пожалуйста, все-таки присядьте. Я ведь не великан-людоед и не съем вас. Я — глава здешней службы безопасности. Меня зовут Шариф.
Он ослепительно улыбнулся мне, показав белоснежные зубы. Я вернулась и с третьего раза приняла его приглашение сесть.
— Хочу заметить, я нахожу ваше снаряжение для сафари самым подходящим. Не только шикарным, но и удобным для страны, где три тысячи километров занимают пустыни. Вы планируете отправиться в Сахару во время вашего пребывания, мадемуазель? — неожиданно спросил он, опускаясь на стул напротив меня.
— Я поеду туда, куда скажет клиент, — ответила я.
— Ах да, ваш клиент, — пробормотал Шариф. — Доктор Кадыр, Эмиль Камиль Кадыр, министр нефтяной промышленности. Старый друг. Передавайте ему мои наилучшие пожелания. Именно он выбивал для вас визу. Могу я взглянуть на ваш паспорт?
Он протянул руку. На манжете блеснула золотая запонка. Должно быть, из таможенного конфиската, подумала я. Не так уж много работников аэропорта могут позволить себе такие украшения.
— Это простая формальность, — продолжал Шариф. — Мы выбираем несколько человек с каждого рейса, чтобы произвести более тщательный осмотр. Этого может не произойти с вами в течение двадцати поездок или даже двухсот…
— В моей стране, — сказала я, — людей подвергают осмотру в аэропорту только в том случае, если их подозревают в контрабанде.
Я испытывала судьбу и знала это, однако меня не провело его лицемерное объяснение, золотые запонки и голливудская
улыбка. Я была единственной пассажиркой парижского рейса, кого выбрали, и я заметила, как работники аэропорта шептались, глядя на меня. Чем-то я вызвала их пристальное внимание. И вовсе не потому, что я была женщиной, которая приехала по делу в мусульманскую страну.
— Ах, — сказал Шариф. — Вы боитесь, что я счел вас контрабандисткой? К сожалению, существуют законы, по которым только женщины-служащие могут обыскивать леди на предмет контрабанды. Нет, я хочу увидеть только ваш паспорт — по крайней мере пока.
Паспорт он изучал долго и увлеченно.
— Я бы никогда не сказал, сколько вам лет. Вы выглядите не старше восемнадцати, из вашего паспорта я вижу, что у вас только что был день рождения. Двадцать четыре. Как интересно! Вы знаете, что ваш день рождения, четвертое апреля, — мусульманский праздник?
В этот момент у меня в голове всплыли слова предсказательницы. Когда она велела мне никому не говорить о своем дне рождения, я совсем забыла о таких вещах, как паспорт и водительские права.
— Надеюсь, я не напугал вас, — добавил он, бросая на меня странный взгляд.
— Совсем нет, — ответила я. — Теперь, если вы закончили…
— Возможно, вам будет интересно узнать побольше, — продолжил он, мурлыча словно кот, затем достал мою сумку и бросил ее на стол.
Без сомнения, это была еще одна «формальность», однако мне стало не по себе. «Ты в опасности! — твердил внутренний голос. — Не верь никому, все время оглядывайся, ибо сказано: на четвертый день четвертого месяца придут восемь».
— Четвертое апреля, — бормотал про себя Шариф, пока доставал из моей сумки тюбик помады, расческу и щетку для
волос и аккуратно раскладывал все это на столе, будто орудия убийства, уличающие меня. — Мы, приверженцы Ислама, зовем этот день Днем исцеления. У нас два календаря: мусульманский, лунный, и солнечный, в котором год начинается двадцать первого марта по западному календарю. С каждым календарем связано много традиций. Пророк Мухаммед велел нам, — продолжал он, доставая из моей сумки ручки, карандаши, блокноты и раскладывая их рядами, — когда начинается лунный год, читать суры из Корана по сто раз каждый день в течение первой недели; следующую неделю мы должны подниматься утром, делать вдох над кувшином с водой и пить эту вод течение семи дней. Затем, на восьмой день…
Шариф внезапно вскинул глаза, словно надеялся поймать меня на том, что я начала клевать носом. Но это ему не удалось, и он любезно улыбнулся. Мне оставалось только надеяться, что я сумела не менее любезно улыбнуться в ответ.
— Так вот, на восьмой день второй недели этого чудесного месяца проходят все церемонии, завещанные Мухаммедом. Например, если кто-то болен, он имеет шанс исцелиться. Это может произойти четвертого апреля. Считается, что те, кто родился в этот день, обладают великой силой исцелять других — совсем как… Однако вы — западный человек, вряд ли вы верите в подобные суеверия.
Интересно, мне это только казалось или он действительно смотрел на меня, как кот на мышь? Я как раз раздумывала над этим, когда Шариф издал вопль, заставивший меня подпрыгнуть.
— А! — воскликнул он и, дернув запястьем, швырнул что-то на стол. — Вижу, вы интересуетесь шахматами!
Это были карманные шахматы Лили, которые завалялись на дне моей сумки. А Шариф уже вытаскивал из сумки книги и, раскладывая их на столе, читал названия.
— «Шахматы», «Математические игры»… А! «Числа Фибоначчи!» — воскликнул он с такой торжествующей улыбкой, что на миг мне показалось, будто он и в самом деле поймал меня с поличным.
Шариф побарабанил костяшками пальцев по занудному пособию, среди авторов которого числился Ним.
— Итак, вы интересуетесь математикой? — спросил он, пристально глядя на меня.
— Не совсем.
Шариф принялся по одной передавать мне мои вещи, я встала и попыталась затолкать все это обратно в сумку.
Казалось невозможным, что хрупкая девушка способна дотащить на другой конец света столько ненужного хлама. Однако я доказала на практике, что ничего невозможного тут нет.
— Что конкретно вы знаете о числах Фибоначчи? — спросил Шариф, пока я загружала свою сумку.
— Их используют при прогнозировании цен на фондовом рынке, — пробормотала я. — Элиот Уэйв разработал теорию, как с помощью этих чисел предсказывать поведение «быков» и «медведей». В тридцатых годах другой парень, по имени Р. Н. Элиот, развил эту теорию…
— Значит, вы не знакомы с автором? — прервал меня Шариф.
Я почувствовала, что стремительно бледнею, причем до синевы, моя рука с книжкой застыла, будто парализованная.
— С Леонардо Фибоначчи, я имею в виду, — добавил Шариф, серьезно глядя на меня. — Итальянец, родился в Пизе в двенадцатом веке, но обучался здесь, в Алжире.. Он был блестящим учеником знаменитого математика, мавра аль-Хорезми, в честь которого назвали алгоритм. Фибоначчи познакомил Европу с арабскими цифрами, которые и заменили устаревшие римские…
Проклятие. Надо было раньше сообразить, что Ним не дал бы мне книгу просто так, пусть он сам и написал ее. Теперь я очень жалела, что не ознакомилась с ее содержанием до того, как попала на инквизиторский допрос к Шарифу. В моей голове, будто лампочка, прерывисто замерцало озарение, но я не могла понять эту морзянку.
Разве Ним не настаивал, что я должна узнать побольше о чудесных квадратах? Разве Соларин не создал новую формулу прохода коня? Разве послание предсказательницы не было построено на числовых закономерностях?
Так почему я была такой бестолковой и не сумела вовремя сложить два и два?
Это ведь мавры подарили шахматы Карлу Великому, вспомнила я. Я не была математическим гением, но работала с компьютерами достаточно долго, чтобы знать: едва ли не все значимые математические открытия принесли в Европу мавры, когда захватили Севилью в VIII веке. В погоне за сказочными шахматами математика наверняка должна играть важную роль; но какую? Шариф рассказал мне больше, чем я ему, но мне никак не удавалось собрать кусочки мозаики воедино. Молясь чтобы он не заинтересовался последней книгой, я поспешила положить ее обратно в сумку.
— Вы собираетесь пробыть в Алжире год? — спросил о Возможно, мы как-нибудь сыграем с вами в шахматы. Когда-то в Персии я был претендентом на звание среди юниоров…
— У нас, на Западе, есть одна поговорка. Возможно, вы будете рады пополнить свой словарь. «Не звоните нам, мы сами позвоним», — бросила я через плечо и направилась к двери.
Я открыла дверь. Головорез по имени Ахмет удивленно посмотрел на меня. Шариф начал подниматься из-за стола. Я захлопнула дверь за собой с такой силой, что стекло задребезжало. Я даже не оглянулась.
Теперь мой путь лежал к таможенникам. Когда там стали осматривать мой багаж, я сразу поняла, что его уже проверили — в таком беспорядке лежали вещи. Таможенник закрыл сумки и чемоданы и отметил их меловым крестом.
К этому времени аэропорт был практически пуст. К счастью, пункт обмена валюты еще работал. Обменяв немного денег, я махнула рукой носильщику и отправилась на улицу искать такси. Стоило выйти за дверь, как густой, насыщенный аромат снова ударил мне в ноздри. Запах жасмина пропитал все вокруг.
— В отель «Эль-Рияд», — сказала я водителю, усевшись в машину, и мы понеслись по бульвару, освещенному янтарными шарами фонарей, в сторону столицы.
Таксист, лицо которого было старым и обветренным, как кора красного дерева, уставился на меня в обзорное зеркало.
— Мадам прежде бывала в Алжире? — спросил он. — Если нет, могу прокатить ее по городу за сотню динаров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108