Он продал свою ферму и купил дом в Де Кальб, где ты можешь остаться, если захочешь...
– Мой отец продал свою ферму? Никогда не подумала бы, что он пойдет на это...
– Луиза, он стар, говорил, что хочет сейчас получить второй шанс с тобой. Сделать это ради тебя, чувствуя свою вину за то, что был груб с тобой в детстве.
– Он бил меня ремнем.
– Знаю. Если не хочешь видеть его, то можешь и не встречаться с ним.
– Не думаю, что я хочу жить с ним. Но дело не в этом.
– Не беспокойся, я же говорил, мы устроим тебя здесь, в этом городе.
– Твоей секретаршей?
– Если не найдем ничего лучше, то почему бы и нет? Жалованье, правда, будет не слишком большим, но ты, наверное, поняла, что твой будущий босс добрый малый.
Она прижалась ко мне.
– Я люблю босса.
И мы занялись любовью...
На следующий день я снова был в дороге в «Аубурне», довольный, что не надо слушать чтение щитов «Бурма шейв» и гимны, и что не угрожает народная музыка. На этот раз рядом со мной сидела молодая и красивая женщина, и одета она была не в цветастый балахон. Первое, что я сделал этим утром, отвел Луизу на «Маршал Филдс» и купил ей желто-белое платье с маленьким белым воротничком и кружевной отделкой на коротких рукавах. Завтра, после того, как я получу от ее старика обещанную тысячу, мы обновим гардероб Луизы.
Конечно, я утаил от нее, что должен получить вознаграждение от ее отца. Возможно, это и не заденет ее, но кто знает? Она ведь была не из Чикаго.
Около часа мы ехали на запад, потом увидели щит с надписью: «Добро пожаловать в Де Кальб – всемирную столицу колючей проволоки». Мы ехали через маленький тихий городок, словно кирпичный оазис в пустыне кукурузы, направляясь в Хопкинс-Парк, с буйной, пышной растительностью, с множеством деревьев. Сегодня, в субботний день, здесь было полно народу: скамейки были заняты семьями, выбравшимися на пикник, все жевали, разложив свои корзинки с провизией на клетчатых скатертях на траве; тут же находились плавательный бассейн с трамплином для прыжков в воду и купальня. Особенно много было детей, которые шныряли тут и там в ярких, разноцветных купальных костюмах, создавая впечатление летней пестроты красок. Стоял август, впереди начало учебного года. Отчаянные деньки. Лето стремительно убегало.
Тут была и сцена в виде раковины для оркестра. Мы с Луизой обошли ее, держась за руки. Если ее отец увидит нас, это может вызвать у него раздражение – человек, которого он нанял, нахальничал с его дочерью, и все такое. Но она нуждалась в поддержке, и я хотел ей в этом помочь. В конце концов Петерсен для меня – это человек, который бил свою маленькую дочь, и он мне должен был тысячу баксов.
Мы пришли немного раньше условленного времени.
Я купил поп-корн у старика с тележкой, мы разделили пакетик и сели на скамейку перед оркестровой раковиной, образовав аудиторию из двух человек, словно дожидающихся, когда начнется какое-нибудь представление. До нас долетали визги ребятишек, плещущихся в бассейне. Левее, под деревом, на траве сидела молодая женщина, читала журнал и присматривала глазом за своим маленьким мальчиком, который играл с терьером, кидая ему палку.
Луиза сказала:
– Постараюсь наладить отношения с отцом, но мне хотелось бы вернуться с тобой в город. Надеюсь заключить мир с отцом, но я хочу тебя, Джим.
Я улыбнулся ей.
– Я не Джим, помни.
Она улыбнулась в ответ.
– Ты всегда будешь для меня Джимом. Мы сидели на скамейке, теперь уже не держась за руки, но достаточно близко, чтобы чувствовать друг друга, сидели, радуясь смеху ребятишек и лаю собачки. Я взглянул на часы, когда вдруг услышал чей-то голос:
– Луиза! Луиза!
Я обернулся – в поросшем травкой проходе между пустых скамеек стоял Петерсен, его красные от слез глаза глубоко запали на обветренном лице.
Он был в том же темно-коричневом костюме, в котором приходил в мой офис. Руки держал за спиной, наклонившись вперед, словно человек, готовый вот-вот упасть вниз лицом. Скамейки были немного наклонены в сторону оркестровой раковины, и это усиливало эффект. На его лице блуждала тень улыбки.
Луиза вскрикнула. Точно так же, как в ту ночь, когда проснулась и увидела меня в постели рядом с собой.
Я хотел было дотронуться до ее плеча, успокоить ее, но она соскользнула со скамейки и вышла в проход, очутившись напротив него. Их разделяли, может быть, десять футов, и она указала пальцем на него, как указывают пальцем на животное в клетке, и закричала:
– Что ты делаешь здесь? Не подходи ко мне...
– Ты не должна была убегать, Луиза, – его голос был сухой и надтреснутый, словно иссушенная земля. Я поднялся и встал в проходе рядом с ней.
– Мистер Петерсен, вы обещали мне...
Она удивленно взглянула на меня широко раскрытыми глазами:
– Как ты назвал его?
– Луиза, твой отец, очевидно, очень взволнован, может быть, мы должны...
– Мой отец? Это не мой отец!
Он продолжал улыбаться той же странной улыбкой.
– Я люблю тебя, Луиза, я все еще люблю тебя.
– Это мой муж! Это Сет! Он лгал тебе! Понимал, что я никогда не вернусь обратно, если узнаю, что это он нанял тебя!
– Я заберу тебя отсюда, – спокойно сказал я Луизе и взял ее за руку.
– Я всегда буду любить тебя, Луиза.
Когда он вынул руку из-за спины, я увидел зажатый в ней револьвер. Прогремел выстрел.
Она обмякла в моих руках, словно тряпичная кукла. Удар пули отбросил ее назад, и, падая, она увлекла меня на землю. В ушах зазвенело от грохота выстрела, я сильно ударился головой об угол скамьи.
Какое-то время пребывал в тумане, открыв глаза, увидел Сета, он словно парил над нами. Я был невооружен. Да мне и духу не хватило бы воспользоваться пистолетом, будь он со мной!
Я смотрел вверх. Сет приложил ствол старого армейского револьвера сорок пятого калибра к своей голове. Сверкнула оранжевая вспышка. В моих ушах снова зазвенело, и его голова как бы взорвалась красным всполохом. Он рухнул, словно подрубленное дерево.
Раздался крик. Кричала не Луиза. Она лежала молча, с открытыми глазами. Красное пятно расплылось под белым воротничком ее нового желтого платья. Кричала молодая мама под ближайшим деревом. Она вскочила на ноги и, прижимая к себе маленького мальчика, старалась отгородить его от страшного зрелища. Терьер заливался лаем.
Я сидел на земле, забрызганный кровью Луизы и ее мужа, держа руку мертвой девушки.
Сколько времени я просидел рядом с Луизой, не могу сказать... Ее прекрасные карие глаза смотрели в небо. И мне больше не хотелось в них утонуть...
И я закрыл их.
III
Там, где похоронены тела
9 сентября 1934 г.
42
Когда я пришел к ней, она в белой пижаме стояла в дверях, прислонившись к косяку, небрежно держа в руке сигарету. Ее губы были поразительно алыми, а глаза поразительно синими под этими длинными ресницами.
– Привет, чужеземец, – сказала Салли.
– Привет, Элен.
– Думала, никогда не объявишься.
– Я не был уверен, что ты захочешь меня увидеть.
– Проходи и передохни малость.
– Спасибо. – Я снял шляпу и вошел, все еще чувствуя себя как во сне. Она закрыла за мной дверь.
В белой гостиной мы сели на софу. Салли подвинулась ко мне и положила ладонь на мою руку. Я сидел молча, уставившись куда-то пустым взглядом.
– Ты паршиво выглядишь, – сказала она.
– Я и чувствую себя паршиво.
Я попытался улыбнуться, но губы не слушались меня.
– Когда ты спал в последний раз? – спросила Салли.
– Я спал достаточно, правда.
– Ты имел в виду, что достаточно много отключался.
Я проглотил комок. Во рту было сухо, язык казался распухшим и шершавым.
– Ты разговаривала с Барни?
Она кивнула.
– Тебе не следовало отвлекать его. Он должен тренироваться, у него скоро бой. Никто не просил его.
– Не просил чего? Сидеть с тобой, пока ты напивался? Тащить тебя по лестнице и укладывать в кровать? Почему ты позвонил мне, Нат?
Теперь я сумел выдавить еле заметную улыбку.
– Барни уговорил меня. Она покачала головой.
– Ты не заслуживаешь таких друзей, как мы.
– Знаю, что не заслуживаю, – сказал я и зарыдал. Салли обняла меня за плечи. Я наклонился вперед и закрыл лицо ладонями. Она предложила мне свой платок.
– Такое поведение не очень-то достойно грубого копа, – сказал я, всхлипывая, – я так долго пребывал в этой пьяной истерике, до сих пор не могу прийти в себя.
– Зачем ты пьешь, Нат? Разве выпивка может успокоить человека?
Я выдавил что-то, похожее на смешок.
– Напиться допьяна – это единственный способ позволить мужчине заплакать. Ведь никто не осуждает пьяницу, рыдающего над своей кружкой пива.
– Я думала, что ты сильнее духом.
– Сегодня я трезв, как стеклышко.
Она придвинулась ко мне и взяла за руку.
– Пойдем в постель.
Я резко замотал головой.
– Нет, нет! Это не поможет... это не поможет.
– Успокойся, Нат. Мы просто ляжем, будем рядом. Что скажешь?
– Я чертовски устал и сразу же засну.
– О'кей. Что может быть лучше дневного сна в воскресенье?
Ощущать себя на атласной простыне было замечательно, на какое-то мгновение мне показалось, что я никогда не покидал эту комнату.
– Ты ее любил, Нат?
Да, она говорила с Барни. Я не должен был выкладывать все этому боксеру. Черт бы его побрал. Храни его Бог.
– Не знаю, – ответил я. – Она не была... она не была похожа на тебя, Салли, эта маленькая деревенская девушка.
– А я всего лишь образованная маленькая деревенская девушка, Нат.
Мне почти удалось заставить себя улыбнуться.
– Луиза была немного похожа на тебя. Она могла бы стать такой, как ты, если бы получила шанс в своей жизни, Элен. Правда, она не была такой умницей и такой удачливой, как ты. Вы обе нашли возможность вырваться с фермы. Но ты нашла лучший путь.
– Ты любил ее, Нат?
– Не знаю. Наши отношения не зашли так далеко, правда.
– Ты спал с ней?
Я раздумывал, как много Барни ей рассказал.
– Нет, – ответил я. Она улыбнулась.
– Ты не умеешь врать, Геллер.
– В любом случае наша близость была бы недолгой. Но дело не в этом. Это милое, маленькое создание, которое бил отец, но еще больше муж. Потом она связалась с дурной компанией, но вскоре появился я. И она доверилась мне, а я... черт побери, я убил ее...
Салли тронула мою руку.
– Ты никого не убивал.
– Я сам привел девушку к этому сукину сыну. Привел за тысячу долларов.
Деньги пришли в конверте со множеством марок в следующий понедельник. Это был толстый конверт, набитый двадцатками. Я швырнул его о стену, купюры посыпались, словно зеленые конфетти. Позднее, в один из моих редких трезвых моментов, я их собрал и положил в новый конверт. Деньги есть деньги, не имеет значения, откуда они приходят. Сейчас они лежат в банке, на моем депозите. Я заработал их... Каждый может подтвердить, что заработал.
– Не требуй от себя невозможного, Нат! – сказала Салли. – Ты не мог знать, что этот человек ей не отец.
– Я должен был проверить его. Уже второй раз за последнее время ко мне приходят с улицы и рассказывают байки, и я заглатываю крючок, леску и грузило. Я постоянно оказываюсь в дураках. Сообразительность моя меня подводит. Не удивляйся, если какой-нибудь малый еще до конца лета продаст мне «Ригли-билдинг».
Салли с улыбкой заметила:
– Ты снова начинаешь говорить, как Нат Геллер, нравится тебе это или нет. Я вздохнул.
– Со мной будет все в порядке, когда я выкарабкаюсь из этого. А я выкарабкаюсь. Уже то, что я здесь, – хороший признак.
– Думаю, ты прав.
– Я выйду из запоя, обещаю тебе. Я много повидал парней, сидящих в подворотне в лохмотьях, прихлебывающих из бутылки в пакете. Я сумею взять себя в руки.
– Верю, ты же не самоубийца, Геллер.
– Самоубийцей был мой отец.
– Может быть, именно поэтому ты так не поступишь.
* * *
В субботний полдень я несколько часов сидел в офисе шерифа графства Де Кальб, давая показания. В городке было известно, что бывший муж Луизы Сет Пирсон сходил с ума от ревности, ярости и тоски по сбежавшей жене, хотя никто не предполагал, что все зайдет так далеко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– Мой отец продал свою ферму? Никогда не подумала бы, что он пойдет на это...
– Луиза, он стар, говорил, что хочет сейчас получить второй шанс с тобой. Сделать это ради тебя, чувствуя свою вину за то, что был груб с тобой в детстве.
– Он бил меня ремнем.
– Знаю. Если не хочешь видеть его, то можешь и не встречаться с ним.
– Не думаю, что я хочу жить с ним. Но дело не в этом.
– Не беспокойся, я же говорил, мы устроим тебя здесь, в этом городе.
– Твоей секретаршей?
– Если не найдем ничего лучше, то почему бы и нет? Жалованье, правда, будет не слишком большим, но ты, наверное, поняла, что твой будущий босс добрый малый.
Она прижалась ко мне.
– Я люблю босса.
И мы занялись любовью...
На следующий день я снова был в дороге в «Аубурне», довольный, что не надо слушать чтение щитов «Бурма шейв» и гимны, и что не угрожает народная музыка. На этот раз рядом со мной сидела молодая и красивая женщина, и одета она была не в цветастый балахон. Первое, что я сделал этим утром, отвел Луизу на «Маршал Филдс» и купил ей желто-белое платье с маленьким белым воротничком и кружевной отделкой на коротких рукавах. Завтра, после того, как я получу от ее старика обещанную тысячу, мы обновим гардероб Луизы.
Конечно, я утаил от нее, что должен получить вознаграждение от ее отца. Возможно, это и не заденет ее, но кто знает? Она ведь была не из Чикаго.
Около часа мы ехали на запад, потом увидели щит с надписью: «Добро пожаловать в Де Кальб – всемирную столицу колючей проволоки». Мы ехали через маленький тихий городок, словно кирпичный оазис в пустыне кукурузы, направляясь в Хопкинс-Парк, с буйной, пышной растительностью, с множеством деревьев. Сегодня, в субботний день, здесь было полно народу: скамейки были заняты семьями, выбравшимися на пикник, все жевали, разложив свои корзинки с провизией на клетчатых скатертях на траве; тут же находились плавательный бассейн с трамплином для прыжков в воду и купальня. Особенно много было детей, которые шныряли тут и там в ярких, разноцветных купальных костюмах, создавая впечатление летней пестроты красок. Стоял август, впереди начало учебного года. Отчаянные деньки. Лето стремительно убегало.
Тут была и сцена в виде раковины для оркестра. Мы с Луизой обошли ее, держась за руки. Если ее отец увидит нас, это может вызвать у него раздражение – человек, которого он нанял, нахальничал с его дочерью, и все такое. Но она нуждалась в поддержке, и я хотел ей в этом помочь. В конце концов Петерсен для меня – это человек, который бил свою маленькую дочь, и он мне должен был тысячу баксов.
Мы пришли немного раньше условленного времени.
Я купил поп-корн у старика с тележкой, мы разделили пакетик и сели на скамейку перед оркестровой раковиной, образовав аудиторию из двух человек, словно дожидающихся, когда начнется какое-нибудь представление. До нас долетали визги ребятишек, плещущихся в бассейне. Левее, под деревом, на траве сидела молодая женщина, читала журнал и присматривала глазом за своим маленьким мальчиком, который играл с терьером, кидая ему палку.
Луиза сказала:
– Постараюсь наладить отношения с отцом, но мне хотелось бы вернуться с тобой в город. Надеюсь заключить мир с отцом, но я хочу тебя, Джим.
Я улыбнулся ей.
– Я не Джим, помни.
Она улыбнулась в ответ.
– Ты всегда будешь для меня Джимом. Мы сидели на скамейке, теперь уже не держась за руки, но достаточно близко, чтобы чувствовать друг друга, сидели, радуясь смеху ребятишек и лаю собачки. Я взглянул на часы, когда вдруг услышал чей-то голос:
– Луиза! Луиза!
Я обернулся – в поросшем травкой проходе между пустых скамеек стоял Петерсен, его красные от слез глаза глубоко запали на обветренном лице.
Он был в том же темно-коричневом костюме, в котором приходил в мой офис. Руки держал за спиной, наклонившись вперед, словно человек, готовый вот-вот упасть вниз лицом. Скамейки были немного наклонены в сторону оркестровой раковины, и это усиливало эффект. На его лице блуждала тень улыбки.
Луиза вскрикнула. Точно так же, как в ту ночь, когда проснулась и увидела меня в постели рядом с собой.
Я хотел было дотронуться до ее плеча, успокоить ее, но она соскользнула со скамейки и вышла в проход, очутившись напротив него. Их разделяли, может быть, десять футов, и она указала пальцем на него, как указывают пальцем на животное в клетке, и закричала:
– Что ты делаешь здесь? Не подходи ко мне...
– Ты не должна была убегать, Луиза, – его голос был сухой и надтреснутый, словно иссушенная земля. Я поднялся и встал в проходе рядом с ней.
– Мистер Петерсен, вы обещали мне...
Она удивленно взглянула на меня широко раскрытыми глазами:
– Как ты назвал его?
– Луиза, твой отец, очевидно, очень взволнован, может быть, мы должны...
– Мой отец? Это не мой отец!
Он продолжал улыбаться той же странной улыбкой.
– Я люблю тебя, Луиза, я все еще люблю тебя.
– Это мой муж! Это Сет! Он лгал тебе! Понимал, что я никогда не вернусь обратно, если узнаю, что это он нанял тебя!
– Я заберу тебя отсюда, – спокойно сказал я Луизе и взял ее за руку.
– Я всегда буду любить тебя, Луиза.
Когда он вынул руку из-за спины, я увидел зажатый в ней револьвер. Прогремел выстрел.
Она обмякла в моих руках, словно тряпичная кукла. Удар пули отбросил ее назад, и, падая, она увлекла меня на землю. В ушах зазвенело от грохота выстрела, я сильно ударился головой об угол скамьи.
Какое-то время пребывал в тумане, открыв глаза, увидел Сета, он словно парил над нами. Я был невооружен. Да мне и духу не хватило бы воспользоваться пистолетом, будь он со мной!
Я смотрел вверх. Сет приложил ствол старого армейского револьвера сорок пятого калибра к своей голове. Сверкнула оранжевая вспышка. В моих ушах снова зазвенело, и его голова как бы взорвалась красным всполохом. Он рухнул, словно подрубленное дерево.
Раздался крик. Кричала не Луиза. Она лежала молча, с открытыми глазами. Красное пятно расплылось под белым воротничком ее нового желтого платья. Кричала молодая мама под ближайшим деревом. Она вскочила на ноги и, прижимая к себе маленького мальчика, старалась отгородить его от страшного зрелища. Терьер заливался лаем.
Я сидел на земле, забрызганный кровью Луизы и ее мужа, держа руку мертвой девушки.
Сколько времени я просидел рядом с Луизой, не могу сказать... Ее прекрасные карие глаза смотрели в небо. И мне больше не хотелось в них утонуть...
И я закрыл их.
III
Там, где похоронены тела
9 сентября 1934 г.
42
Когда я пришел к ней, она в белой пижаме стояла в дверях, прислонившись к косяку, небрежно держа в руке сигарету. Ее губы были поразительно алыми, а глаза поразительно синими под этими длинными ресницами.
– Привет, чужеземец, – сказала Салли.
– Привет, Элен.
– Думала, никогда не объявишься.
– Я не был уверен, что ты захочешь меня увидеть.
– Проходи и передохни малость.
– Спасибо. – Я снял шляпу и вошел, все еще чувствуя себя как во сне. Она закрыла за мной дверь.
В белой гостиной мы сели на софу. Салли подвинулась ко мне и положила ладонь на мою руку. Я сидел молча, уставившись куда-то пустым взглядом.
– Ты паршиво выглядишь, – сказала она.
– Я и чувствую себя паршиво.
Я попытался улыбнуться, но губы не слушались меня.
– Когда ты спал в последний раз? – спросила Салли.
– Я спал достаточно, правда.
– Ты имел в виду, что достаточно много отключался.
Я проглотил комок. Во рту было сухо, язык казался распухшим и шершавым.
– Ты разговаривала с Барни?
Она кивнула.
– Тебе не следовало отвлекать его. Он должен тренироваться, у него скоро бой. Никто не просил его.
– Не просил чего? Сидеть с тобой, пока ты напивался? Тащить тебя по лестнице и укладывать в кровать? Почему ты позвонил мне, Нат?
Теперь я сумел выдавить еле заметную улыбку.
– Барни уговорил меня. Она покачала головой.
– Ты не заслуживаешь таких друзей, как мы.
– Знаю, что не заслуживаю, – сказал я и зарыдал. Салли обняла меня за плечи. Я наклонился вперед и закрыл лицо ладонями. Она предложила мне свой платок.
– Такое поведение не очень-то достойно грубого копа, – сказал я, всхлипывая, – я так долго пребывал в этой пьяной истерике, до сих пор не могу прийти в себя.
– Зачем ты пьешь, Нат? Разве выпивка может успокоить человека?
Я выдавил что-то, похожее на смешок.
– Напиться допьяна – это единственный способ позволить мужчине заплакать. Ведь никто не осуждает пьяницу, рыдающего над своей кружкой пива.
– Я думала, что ты сильнее духом.
– Сегодня я трезв, как стеклышко.
Она придвинулась ко мне и взяла за руку.
– Пойдем в постель.
Я резко замотал головой.
– Нет, нет! Это не поможет... это не поможет.
– Успокойся, Нат. Мы просто ляжем, будем рядом. Что скажешь?
– Я чертовски устал и сразу же засну.
– О'кей. Что может быть лучше дневного сна в воскресенье?
Ощущать себя на атласной простыне было замечательно, на какое-то мгновение мне показалось, что я никогда не покидал эту комнату.
– Ты ее любил, Нат?
Да, она говорила с Барни. Я не должен был выкладывать все этому боксеру. Черт бы его побрал. Храни его Бог.
– Не знаю, – ответил я. – Она не была... она не была похожа на тебя, Салли, эта маленькая деревенская девушка.
– А я всего лишь образованная маленькая деревенская девушка, Нат.
Мне почти удалось заставить себя улыбнуться.
– Луиза была немного похожа на тебя. Она могла бы стать такой, как ты, если бы получила шанс в своей жизни, Элен. Правда, она не была такой умницей и такой удачливой, как ты. Вы обе нашли возможность вырваться с фермы. Но ты нашла лучший путь.
– Ты любил ее, Нат?
– Не знаю. Наши отношения не зашли так далеко, правда.
– Ты спал с ней?
Я раздумывал, как много Барни ей рассказал.
– Нет, – ответил я. Она улыбнулась.
– Ты не умеешь врать, Геллер.
– В любом случае наша близость была бы недолгой. Но дело не в этом. Это милое, маленькое создание, которое бил отец, но еще больше муж. Потом она связалась с дурной компанией, но вскоре появился я. И она доверилась мне, а я... черт побери, я убил ее...
Салли тронула мою руку.
– Ты никого не убивал.
– Я сам привел девушку к этому сукину сыну. Привел за тысячу долларов.
Деньги пришли в конверте со множеством марок в следующий понедельник. Это был толстый конверт, набитый двадцатками. Я швырнул его о стену, купюры посыпались, словно зеленые конфетти. Позднее, в один из моих редких трезвых моментов, я их собрал и положил в новый конверт. Деньги есть деньги, не имеет значения, откуда они приходят. Сейчас они лежат в банке, на моем депозите. Я заработал их... Каждый может подтвердить, что заработал.
– Не требуй от себя невозможного, Нат! – сказала Салли. – Ты не мог знать, что этот человек ей не отец.
– Я должен был проверить его. Уже второй раз за последнее время ко мне приходят с улицы и рассказывают байки, и я заглатываю крючок, леску и грузило. Я постоянно оказываюсь в дураках. Сообразительность моя меня подводит. Не удивляйся, если какой-нибудь малый еще до конца лета продаст мне «Ригли-билдинг».
Салли с улыбкой заметила:
– Ты снова начинаешь говорить, как Нат Геллер, нравится тебе это или нет. Я вздохнул.
– Со мной будет все в порядке, когда я выкарабкаюсь из этого. А я выкарабкаюсь. Уже то, что я здесь, – хороший признак.
– Думаю, ты прав.
– Я выйду из запоя, обещаю тебе. Я много повидал парней, сидящих в подворотне в лохмотьях, прихлебывающих из бутылки в пакете. Я сумею взять себя в руки.
– Верю, ты же не самоубийца, Геллер.
– Самоубийцей был мой отец.
– Может быть, именно поэтому ты так не поступишь.
* * *
В субботний полдень я несколько часов сидел в офисе шерифа графства Де Кальб, давая показания. В городке было известно, что бывший муж Луизы Сет Пирсон сходил с ума от ревности, ярости и тоски по сбежавшей жене, хотя никто не предполагал, что все зайдет так далеко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52