На сей раз пресса потребовала крови Пурвина. Со всех сторон слышались требования отправить его в отставку. Однако его босс Дж. Эдгар Гувер стеной встал на защиту своего парня, но в то же время поручил надежному, знающему дело, методичному Сэму Коули принять на себя все бремя тяжести расследования дела Диллинджера.
* * *
Секретаря или служащего по приему посетителей в чикагском офисе подразделения расследований на месте не оказалось. Да и самой приемной в настоящем понимании этого слова не было. Была просто большая комната со множеством столов и без всяких перегородок. Всюду сновали агенты с бумагами в руках, обсуждая их содержание со своей братией. Стучали пишущие машинки, звенели телефоны, и жужжание электрических вентиляторов смешивалось с шумом улицы, проникающим в открытые окна. Все это создавало такой шум, что трудно было расслышать собеседника.
Один из агентов, сидящий за столом близ двери, с раздражением взглянул на меня из-за пишущей машинки. Очевидно, близость входной двери возлагала на него дополнительные обязанности секретаря по приему посетителей.
– Чем могу служить? – спросил он негостеприимно. У него были гладкое лицо с розовыми щеками и светлые волосы. Как и все находившиеся в комнате, он был без пиджака, но в галстуке.
– Я хотел бы видеть Сэма Коули, – ответил я.
– Если вы из газеты, то должны знать, что репортерам следует держаться подальше от этого офиса.
– Я не из газеты и желаю видеть Сэма Коули.
– Инспектора сейчас нет, – сказал он, хрустя засохшим тостом.
Все эти ребята в комнате выглядели мальчиками из колледжей, которые в лучшие времена могли бы зарабатывать хорошие деньги частной практикой в качестве адвокатов и бухгалтеров.
– Когда он вернется?
Розовощекий агент снова отвел взгляд и погрузился в чтение текста, который печатал.
– Завтра, – ответил он, не поднимая на меня глаз, и застучал на машинке.
Я положил руку на каретку машинки и помешал ей двигаться.
Он взглянул на меня округлившимися злыми глазами.
– В качестве налогоплательщика я оплачиваю твое жалованье, парень, – сказал я. – Веди-ка себя, как положено на службе. И прояви некоторое уважение, пока ты еще здесь работаешь.
Он вздохнул и криво улыбнулся.
– Вы правы, примите мои извинения. Просто очень жарко.
– Ага. Со времен Маленькой Богемии. Его улыбка мгновенно исчезла, потом вернулась, но в виде некоего ее подобия.
– Если ваше дело не терпит до завтра, то можно переговорить с шефом Пурвином. Если это касается Джона Диллинджера.
– Откуда вы знаете, что я хочу поговорить о Диллинджере?
– Вы спросили Коули. Дело Диллинджера – его единственное дело. Только он и шеф Пурвин занимаются Диллинджером.
– И любой звонок от какого-нибудь чудака, каждое мелкое сообщение...
– Попадают прямо к Коули и Пурвину.
– Интересно. Не подскажете, где находится офис Коули?
– Здесь это единственный офис, которым мы располагаем, мистер. А шеф Пурвин сидит за тем столом, в углу, у окна.
Я не заметил его раньше, его маленькую фигуру трудно было сразу разглядеть. Он был единственный в комнате, кто сидел в пиджаке, хорошо сшитом на заказ светло-сером пиджаке. Его стол был больше, чем у остальных, и накрыт стеклом. Он стоял возле открытого окна, из которого тянуло воздухом, смешанным с уличным шумом.
Когда я подошел к нему, он оторвался от своих бумаг и высоким по-южному протяжным голосом сказал:
– Вы Натан Геллер, не так ли? Присаживайтесь...
То, что он обратился ко мне по имени, меня удивило. Ведь мы с ним встречались только раз. Элиот накоротке представил меня, мы обменялись рукопожатиями, после этого, встречаясь иногда в «Федерал билдинг», кивали друг другу, но это вовсе не означало, что мы близко знакомы или узнавали друг друга всякий раз.
Как и приятель Полли Гамильтон, Мелвин Пурвин был маленьким щеголеватым мужчиной, всего лишь на пару лет старше меня, но, несомненно, все же старше находившихся в комнате. Отодвинув в сторону недочитанный доклад, он закрыл папку и улыбнулся. У него были каштановые волосы, и одна прядь падала на лоб. Лицо имело форму сердечка с мелкими, но резкими чертами. Взгляд его темных глаз был довольно острым.
– Удивлен, что вы помните меня, – сказал я.
– Это ведь Несс познакомил нас. Мы не слишком жалуем друг друга. Я просто считаю, что ваш друг Несс... считаю, что он питает слишком большое пристрастие к прессе.
Я подавил желание сказать «Малышу Мелу», что это особое пристрастие столь же присуще и ему самому.
Но вместо этого я сказал:
– Полагаю, что сейчас некоторые положительные отзывы газет о вас вовсе не повредили бы, не так ли?
Он криво улыбнулся, отчего ямочка на щеке сделалась такой же, как у Ширли Темпл.
– Я не могу осуждать вас за подобную шутку, – сказал он с мягким южным акцентом.
Я подумал, не кровь ли южанина позволяет Пурвину сидеть в такую жару в пиджаке.
– Вы, без сомнения, занятой человек, мистер Геллер, – сказал он без всякого сарказма. Казалось, он обладал также и характерной для южан вежливостью, во всяком случае, он искренне хотел быть джентльменом. – Что привело вас сюда?
– Не исключено, что я видел Диллинджера.
Он удивленно поднял брови.
– Я слышал такие признания от многих, правда большинство из них непрофессиональные детективы. Вам не следует делать подобные заявления безосновательно, не так ли, мистер Геллер?
– Согласен, но мне хотелось бы спросить вас кое о чем.
– О чем?
– Я слышал, после той истории в Маленькой Богемии, как Билл Роджерс говорил по радио, что феды, возможно, застрелили бы Джона Диллинджера, если бы тот оказался среди тех троих пострадавших.
К чести Пурвина, он только улыбнулся.
– Я тоже слышал, как он это сказал. А вы что думаете?
– То же самое, что прочитал в газетах, что Департамент юстиции предпочел бы, чтобы его агенты застрелили Диллинджера, как только увидят его, и что не стоит рисковать очередной перестрелкой. Что ваш босс Гувер и его босс министр юстиции вынуждены были заявить: «Если это связано с Диллинджером, застрелите, а потом считайте до десяти».
Пурвин облокотился на спинку стула, сложив перед лицом руки, словно молился, ехидно улыбнулся и пожал плечами.
– Вот что я думаю, – сказал я, вставая.
– Что вас не устраивает, мистер Геллер?
– Не уверен в том, что этот парень Диллинджер изложит вам все подробности или сообщит, где его можно найти. В последнее время слишком много людей, внешне похожих на Диллинджера, едва не потеряли свои головы оттого, что в них палили ваши ретивые агенты. Не хотелось бы участвовать в этом.
– И вы полагаете, что я способен на такое?
– Я полагаю, что вы ужасно хотите заполучить мертвого Диллинджера.
– Сядьте, мистер Геллер.
Я продолжал стоять.
– Пожалуйста, садитесь.
Я сел.
– Ваше беспокойство серьезно, – сказал он, – и, возможно, справедливо. Суматоха в Маленькой Богемии дала повод видеть в нас людей, обуреваемых бессмысленным желанием нажимать на спусковой крючок. Я принимаю это. Но подумайте также и о том, что если я застрелю не Диллинджера, а невинного свидетеля, то через несколько дней окажусь снова в Северной Каролине копнящим сено на дворе у моего папы.
– Сомневаюсь в этом, – сказал я, немного тронутый этой откровенностью, – вы юрист, а ваш папа, которого вы упомянули, как я слышал, богат...
– Да, богат. Но это означает то, что у него очень большой двор, на котором мне пришлось бы укладывать много сена. Времена сейчас пока еще тяжелые, чтобы заниматься частной практикой. Я нуждаюсь в своей работе, мистер Геллер. Могу я называть вас Натан?
– Нат.
– Если хотите, называйте меня Мелвин. Я нуждаюсь в этой работе, не могу и не должен ее упустить. Маленькая Богемия была последней ошибкой, которую я мог себе позволить.
– Значит, если я дам вам свою информацию, вы ее не проигнорируете?
Он не стал уклоняться, ссылаться на трудности, только снова пожал плечами.
– Да уж постараюсь. Что я могу сказать? Враги общества не сообщают, когда или где они намереваются быть, или что они собираются делать. Белые перчатки не входят в амуницию специального агента правительства.
– А кто сказал, что это так?
– Вы сказали, Нат. Вы просили меня, в конечном счете, гарантировать, что, если дадите мне некоторую информацию, я... ничего не испорчу. Правильно? Как я могу гарантировать вам что-либо, кроме того, что постараюсь использовать этот шанс?
Этот парень был искренен – в нем чувствовался налет всей этой южной ерунды, какая-то напыщенность, но в основе все же было что-то настоящее.
– Не знаю, – протянул я, глядя на снующих по комнате молодых агентов, – я не знаю, смогут ли эти мальчики из колледжей сделать все, как надо...
– Нат. – Пурвин наклонился вперед с видом очнувшегося от дремы щенка. – Отдел считает, что в конечном счете намного больше смысла делать из образованных парней полицейских ищеек, нежели пытаться превратить полицейских ищеек в образованных людей. – Только не старайтесь меня обидеть... – Я обратил внимание, что вы не пошли с этим в полицию...
– Нет, я не пошел в полицию. Их главный по Диллинджеру не в восторге от меня.
– А-а... Капитан Стеги. Кажется, ваши отношения отнюдь не дружеские. Но дело не в нем... Не думаю, чтобы вы пошли в эту коррумпированную, ленивую, неумелую компанию неотесанной деревенщины. Мы оба ее знаем. Мои люди, однако, учились, ходили в школу. За это вы их высмеиваете, но они получили образование, а не просто закончили колледж. Они научились фотографировать, снимать отпечатки пальцев. Они умеют пользоваться микроскопом, освоили науку баллистику, научились стрелять из любого оружия, от пистолета до пулемета. Нат, криминальный мир умен, но научный ум всегда обладает превосходством.
– Позвольте мне спросить вас кое о чем.
– Конечно.
– Расскажите мне подлинную историю бойни в Канзас-Сити.
В Канзас-Сити на Юнион-Стейшн федеральные агенты и местные полицейские пересаживали гангстера «Желе» Фрэнка Нэша из вагона в автомобиль, который должен был доставить его в Левенворт. Когда они заталкивали его в автомобиль, на станции появился какой-то крупный мужчина с автоматом, к которому присоединились еще двое вооруженных, и втроем они изрешетили автомобиль пулями, убив четырех полицейских и Нэша.
Пурвин резко поднял голову.
– Это одно из двух событий, которые дали Департаменту юстиции ту карательную власть, которой он теперь обладает. Другим событием, естественно, был киднеппинг Линдберга.
– Понимаю.
– Когда я стал специальным агентом, у меня были связаны руки в делах, которые должен был расследовать. Мои обязанности больше походили на обязанности судебного следователя. Я не мог даже производить аресты. Если настигал того, за кем охотился, то должен был по закону обратиться за разрешением в местную полицию или к судебному исполнителю Соединенных Штатов, чтобы защелкнуть браслеты на руках преступника.
– И бойня в Канзас-Сити все это изменила?
– Да, она и трагедия Линдберга. Возмущение общества, которое последовало за бойней в Канзас-Сити, в частности, дало нам больше людей, лучшее материала кое обеспечение и лучшие законы. Мы получили тяжелую артиллерию, в которой нуждались, чтобы настигнуть преступников на их собственном поле боя и завершить начатую работу. – Он остановился, осознав, что читает мне что-то вроде лекции, с какими обращался к прессе. Будучи немного разочарованным, он, тем не менее, казалось, улавливал, слежу ли я за его речью. – Но почему я вам все это говорю? Вы сами из нашего круга, и, конечно, вам все это известно.
– А вы установили, кто несет ответственность за бойню в Канзас-Сити?
Пурвин поерзал в своем кресле, его доверительность внезапно сменилась явной нервозностью.
– Один из нападавших, Верни Миллер, был найден убитым в канаве.
– Это дело Синдиката?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52