– Употребление алкоголя, наркотиков?
– Он всегда вел очень здоровый образ жизни. Вегетарианец, перед дежурством занимался бегом, а после него шел в гимнастический зал.
– И жил один.
– Его это устраивало.
– Но с женщинами общался?
– Меня бы это не удивило, Нолан был привлекательным мужчиной.
– Но о подружках своих не рассказывал.
– Ни об одной. Не в его стиле, доктор. Поймите, полицейский мир – это сообщество, где не терпят слабых. Для того чтобы тебе оказали помощь, необходимо явно показать, что ты в ней нуждаешься. Я же по долгу службы должен был сделать из Нолана настоящего копа. Ученик из него получился превосходный, и действовал он тоже отлично.
Официант принес салат и вино. Бейкер приступил к ритуалу дегустации. Оценив вино, он знаком попросил юношу наполнить бокалы, и когда мы остались одни, произнес:
– Не знаю, за что нам с вами стоит выпить, поэтому как насчет традиционного «На здоровье»?
Мы выпили. Бейкер дождался, пока я первым попробую блюдо, и лишь потом поднял на вилке кусок кальмара, осмотрел его со всех сторон и бережно отправил в рот. Не забывая регулярно подносить к губам салфетку, медленно, со вкусом цедил из бокала вино.
– Кто-то направил его на прием к психоаналитику, – заметил я. – Или, может, он сам решил сходить.
– Это когда же?
– Не знаю. Мой коллега не захотел поделиться деталями.
– Кто-нибудь из наших штатных?
– Частный консультант. Доктор Рун Леманн.
– Никогда не слышал о таком. – Вновь глаза Бейкера устремились в сторону, на круживших в отдалении чаек. Но – сузившиеся. И жевать перестал. – Психотерапия, надо же. Вот уж не думал. – Он опять заработал челюстями.
– А почему Нолан решил перевестись из Вест-сайда в Голливуд?
– К тому времени, – Бейкер положил вилку на стол, – я сам уже перешел в штаб-квартиру. Соблазнили работой по совершенствованию учебных программ. Вообще-то, я терпеть не могу бумаготворчества, но в данном случае это касалось моей непосредственной деятельности, да и отказывать начальству как-то не принято.
– То есть вы ничего не знали о его переводе?
– Именно так.
– После того как стажировка Нолана закончилась, вы утратили с ним всякий контакт?
– Это вовсе не выглядело как разрыв родственных связей. – Бейкер посмотрел мне в глаза. – Период обучения имеет жесткие временные рамки. Нолан усвоил то, что требовалось, и вышел в ожидавший его большой и недобрый мир. О самоубийстве я узнал на следующий день. Первым было желание выпороть паршивца – как такой блестящий ум смог свалять подобную глупость? – Он полил кальмаров соусом. – Чем занимается его сестра?
– Работает в госпитале. Нолан когда-нибудь упоминал о ней?
– Ни разу. Что касается семьи, он говорил только, что родители давно умерли. – Бейкер отодвинул от себя пустую тарелку.
– Что вы можете сказать относительно того, как он это сделал? Я имею в виду публичность его действий.
– Даже не знаю. А вы?
– Не было ли это своеобразным манифестом?
– Манифестом?
– Вы не замечали в нем ничего от эксгибициониста?
– Стремление показать себя? Только не на дежурстве. Он очень заботился о своем внешнем виде, униформу шил на заказ, но так поступают многие молодые полицейские. Насчет манифеста я так и не понял.
– Вы уже говорили, что копы всегда старались свести до минимума позор, выпадающий на долю семьи самоубийцы. Нолан же поступил наоборот. Устроил спектакль, прилюдную самоэкзекуцию.
Наступило продолжительное молчание. Бейкер поднял бокал с вином, осушил его, наполнил снова и пригубил.
– Вы намекаете на то, что он наказал себя за что-то?
– Я всего лишь теоретизирую. Вам не известно, по поводу чего Нолан мог испытывать чувство вины?
– С работой, во всяком случае, это никак не связано. А сестра его ничего по данному вопросу вам не сообщала?
Я покачал головой.
– В таком случае я не вижу в вашем предположении смысла.
Подошел официант.
От десерта мы оба отказались, и я расплатился кредитной карточкой. Бейкер вытащил огромную сигару, окунул кончик в вино.
– Не возражаете?
– Нисколько.
– Вообще-то, курить в ресторане не разрешается, но меня здесь знают, к тому же ветер унесет весь дым.
Он изучил плотный коричневый цилиндрик. Ручная закрутка. Извлек тяжелую золотую зажигалку, прикурил, выпустил облачко дыма. До меня донесся горьковатый, но не неприятный аромат. Бейкер откинутся на спинку кресла и запыхтел сигарой, вновь обратив взгляд в сторону морской глади. В этот момент мне почему-то представилось, как он запихивает Майло в шкафчик порнографические журнальчики.
– На редкость бездарно загубленная жизнь. Меня это до сих пор тревожит.
Однако у сипевшего передо мной гладко выбритого человека с лоснящимся на солнце лицом, запивающего глотком хорошего вина каждую затяжку, был удивительно счастливый вид.
Глава 20
Я поднялся из-за столика, оставив Бейкера в обществе недопитой бутылки и сигары. Направляясь к автостоянке, чуть замедлил шаг и успел рассмотреть, как, тонко улыбнувшись, Бейкер сказал что-то подошедшему метрдотелю.
Мужчина на отдыхе. Со стороны и не подумаешь, что несколько минут назад он рассуждал о смерти коллеги.
Интересно, если бы Майло не рассказал мне об этом человеке, удивился бы я такому поведению или нет?
При всей готовности к беседе, Бейкер умудрился сообщить еще меньше, чем Леманн: Нолан, по его словам, был замкнутым, намного умнее своих коллег и действовал только так, как его учили.
Никаких серьезных проблем, на которые многозначительно намекал Леманн. Хотя, с другой стороны, Бейкер был инструктором Нолана, а не его лечащим врачом.
Таким образом, на сегодняшний день у меня в активе насчитывается две приватные встречи, причем обе – экспромтом.
Может быть, люди не хотят развязывать язык, опасаясь быть привлеченными к возможному судебному разбирательству?
Разбирательству чего?
Хелена так и не позвонила. Тоже, видимо, решила, что понять случившееся под силу лишь самому Нолану. Если она надумала прекратить курс психотерапии, то я над этим не властен. По большому счету, я и не особо беспокоился. Потому что Леманн был все-таки прав: истина чаще всего недостижима.
Перед тем как выехать в Беверливуд, я успел принять душ и переодеться. Покинув дом в четверть пятого, я прибыл к особняку семейства Кармели за десять минут до назначенного времени.
Дипломат жил в аккуратном одноэтажном домике – одном из многих в целом квартале ему подобных. Запущенный газон полого спускался к выложенной кирпичом подъездной дорожке. У дома стояли голубой микроавтобус и черный «форд», обе машины с консульскими номерами. Улица была почти пустой, за исключением двух «вольво-универсалов» и фургона какой-то электрической компании на противоположной стороне. Уже в отдалении, на чужих участках, виднелись другие машины. Бросалось в глаза обилие детских колясок.
Район Беверливуд стал активно застраиваться в пятидесятых; дома предназначались для начавших продвижение вверх по служебной лестнице чиновников. В то время как городское хозяйство Лос-Анджелеса приходило в упадок, в Беверливуде усилиями общества домовладельцев дороги поддерживались в отличном состоянии, кустарники и деревья регулярно подстригались, ночами улицы патрулировали сотрудники частной охранной компании. Земельный бум семидесятых поднял цены на особняки до полумиллиона долларов, и даже позднейшее падение спроса все равно оставило многие семьи на гребне их мечты.
Через пару минут подъехал и Майло, одетый в бутылочного цвета пиджак, светло-коричневые брюки, белую рубашку и оливковый, в желтую полоску галстук. Настроение у гиганта было не на высоте.
– Отыскал в списках еще шестерых, переехавших в Риверсайд и Сан-Бердо, но полиция и врачи ручаются за них. По DVLL ничего нового, я, в принципе, готов выбросить эту бумажку в мусорную корзину.
Дверь на стук открыл хозяин дома, Зев Кармели. Темный костюм и сумрачное выражение лица.
– Прошу вас.
Мы прошли в тесноватую, с низким потолком и белоснежными стенами гостиную. Темно-зеленое покрытие пола удивительно гармонировало по цвету с пиджаком Майло. Кушетки и стеклянные столики наверняка были взяты в аренду. Несмотря на почти прозрачные бежевые шторы, в гостиной горели две настольные лампы из керамики.
На одной из кушеток сидела прекрасная смуглокожая женщина лет тридцати, с длинными вьющимися черными волосами и глубоко посаженными, подернутыми влагой черными глазами. Полные губы потрескались, скулы так обтянуты кожей, что кажется, вот-вот прорвут ее. Складки бесформенного коричневого платья падают ниже колен, ноги в простых, без каблуков, туфлях. Никаких украшений. Пустой, ничего не выражающий взгляд.
Кармели придвинулся к жене. Я старался не смотреть на супругов – не потому, что меня смущала ее красота; я видел снимки мертвой Айрит, а сейчас передо мной сидела женщина, в которую та превратилась бы, если бы ей дали возможность вырасти.
– Детектив Стерджис и доктор Делавэр, – представил нас Кармели. – Моя жена Лиора.
– Здравствуйте, – мягким голосом проговорила она, безуспешно пытаясь улыбнуться.
Мы с Майло по очереди пожали ее вялую и влажную ладонь.
Я знал, что она вернулась к преподаванию, а значит, не могла уже позволить себе находиться в таком угнетенном состоянии на уроках. Выходило, что наш визит выбил ее из колеи.
– О'кей. – Кармели опустился на кушетку рядом с женой и жестом предложил нам занять кресла у кофейного столика.
Усевшись, Майло завел речь – полную выражения симпатий, сочувствия и прочего. Получалось у него это неплохо: несмотря на то что Кармели хмурился, жена его немного ожила – плечи ее стали чуть прямее, в глазах появился какой-то блеск.
Я видел такое и раньше. Некоторые люди, в особенности женщины, реагировали на Майло моментально. Самому ему это не приносило никакого удовлетворения, он вечно боялся сфальшивить, но тем не менее всегда договаривал до конца. А что еще оставалось делать?
– Отлично, отлично, – нетерпеливо произнес Кармели. – Все это мы уже поняли. Давайте к делу.
Жена бросила на него взгляд и произнесла какую-то фразу – по-видимому, на иврите. Дипломат еще суровее свел брови и поправил узел галстука. Оба супруга выглядели мягкими и добрыми людьми, которых чудовищное горе напрочь лишило сил жить.
– Мадам, – начал Майло, – если вы можете нам что-нибудь...
– Мы ничего не знаем. – Кармели коснулся локтя жены.
– Он прав. Все, что мы могли бы рассказать, вам уже известно. – Шевелились только губы; платье, казалось, облекало бестелесный дух, а не женскую фигуру.
– Я не сомневаюсь в этом, мадам. Мне приходится задавать вам вопросы только потому, что люди иногда внезапно вспоминают какую-то мелочь, показавшуюся им на первый взгляд совершенно незначительной. Не хочу сказать, что сейчас у нас с вами именно такой случай, но...
– Ради Бога, – перебил его Кармели, – неужели вы думаете, что знай мы хоть что-нибудь еще, мы бы вам не сказали?
– Безусловно, сказали бы, сэр.
– Я понимаю вас, – произнесла Лиора Кармели. – С того дня, как Айрит... ушла от нас, я все время думаю. Мысли... они не дают покоя. Особенно по ночам. Я постоянно думаю, думаю...
– Лиора, – вновь вмешался Кармели.
– Я думаю, – повторила она, как бы сама этому удивляясь. – О глупых, о немыслимых вещах: монстрах, демонах, нацистах, сумасшедших... Иногда во сне, иногда наяву. – Она прикрыла глаза. – А иногда невозможно определить разницу.
Лицо Кармели стало белым от гнева.
– Странное дело, – продолжала его жена, – во сне никогда не бывает Айрит – только чудовища... Я чувствую, что она где-то рядом, но не могу рассмотреть ее, а когда пытаюсь, то... ее образ... он ускользает от меня.
Женщина взглянула на меня. Я кивнул.
– Айрит была моим сокровищем.
Кармели опять зашептал ей в ухо что-то на иврите, но жена, казалось, не слышала его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65