Мне не хочется быть гипо-черт-знает-кем. – Он пощипывал бороду. – Вот, оказывается, почему я такой раздражительный, – продолжал Тенни. – И не могу терпеть рыбу – ни пескарей, ни упрямых бычков.
– Какой тонкий юмор, – сказал я.
Он побагровел. Перед глазами у меня встал Рэймонд Ортис, в страхе жмущийся к стене туалетной кабинки.
– Я не стал бы его злить, – с отеческой заботой произнес Бейкер. – Уилли легко выходит из себя.
– Чем разозлил его Ортис?
Тенни оскалил желтые зубы.
– Как ответить на этот вопрос, Уилли? – повернулся ко мне спиной Бейкер.
– А зачем отвечать? У меня нет никакой потребности изливать душу, нет нужды успокаивать свою гипотетически мятущуюся совесть признаниями в том, что я сделал с тем безмозглым моллюском. Весы справедливости уравновесились. Обойдемся без перлов мудрости. Промолчу. Хотя... – Тенни брызнул слюной, его рука легла мне на шею. – Уж если вы так настаиваете. Маленький жирный дегенерат гадил в мою жизнь. Как? Он пакостил на стенки туалета, не мог попасть в очко. Каждый раз, когда заходил, неизбежно. После него там все было в дерьме. Это вам понятно?
Он навис надо мной, пальцы начали сжиматься, и через собственный хрип я услышал, как Бейкер произнес:
– Уилли.
В глазах потемнело. Что-то было не так, столь далеко Майло заходить бы не стал.
Хватка вокруг горла ослабла.
– Этот генетический слизняк не умел даже пользоваться туалетной бумагой. Сверхпродуктивная тварь, тонны дерьма. Должно быть, копил его неделями, чтобы прийти в парк и выложиться до конца. Точно так же, впрочем, как и его недоделанные приятели. Изо дня в день, изо дня в день. – Тенни повернулся к Бейкеру. – Отличная метафора для описания того, что у нас не в порядке с обществом, а, сержант? Они гадят на нас, а мы за ними подтираем. Мы платим им за это, а потом подтираем!
– Значит, вы убили его в туалете?
– Где же еще?
– А кроссовки?
– Подумай! Только подумай, что он делал с моими!
Я попытался пожать плечами – насколько позволяли ремни. Что в данной ситуации можно предпринять самому?
– Мне надоело ступать в дерьмо! – Слюна летела во все стороны. – За это мне не платили!
Руки Тенни вновь потянулись к моей шее, как вдруг он неожиданно развернулся и направился к выходу. Хлопнула дверь.
Я остался наедине с Бейкером.
– Мне больно, – уже почти потеряв надежду быть услышанным там, произнес я. – Нельзя ли ослабить ремни?
Бейкер покачал головой; в руке его опять появился шприц.
– Хлорид калия? Как и в случае с Понсико.
Он не ответил.
– Кроссовки Рэймонда, – продолжал я. – Вы ничего не делаете наобум, всему есть конкретные причины. Убийство Айрит Кармели выглядело как сексуальное. Ее мать увидела в вас сексуального агрессора, значит, и месть, по-вашему, должна нести соответствующую окраску. Однако помимо этого вам было необходимо провести четкую грань между собой и каким-нибудь примитивным извращенцем. Вам и Нолану, который предпочитал самоутверждаться с маленькими девочками. – Бейкер повернулся ко мне спиной. – На чьем Айрит счету – Нолана? Или вашем совместном? По-моему, вы разделяли его вкус к молоденьким девчонкам. Темнокожим, типа Латвинии. А с нею вы справились сами, Тенни не помогал? Может, это был, кто-то другой, с кем я еще не имел чести познакомиться?
Он стоял не шелохнувшись.
– Нолану, так же, как и Понсико, не хватало силы воли. Но куда важнее то, что у него еще оставались какие-то зачатки совести и именно ее пытки он не выдержал. Вы отправили его к Леманну, однако это не помогло. Откуда у вас взялась уверенность, что Нолан будет держать язык за зубами?
Вопрос остался без ответа.
– Сестра. Вы сказали ему, что с ней сделаете, попробуй он отыграться на ком-то, кроме самого себя. Если же Нолану в очередной раз изменила бы воля и он не сунул в рот дуло собственного револьвера, то вы, видимо, позаботились бы о нем лично?
Бейкер повел плечом.
– То, что произошло с Ноланом, можно назвать случаем эвтаназии. Парень страдал от неизлечимой болезни.
– Какой же?
– Жесточайших угрызений совести. – Послышался смех. – Однако теперь нам так или иначе придется заняться и сестрой, вы ведь почти наверняка достаточно ее просветили.
– Этого не было.
– Кто еще, кроме Стерджиса, знает?
– Никто.
– Хорошо. Но с этим мы еще успеем разобраться... Я всегда очень любил Северную Каролину, страну коневодов, даже прожил там несколько лет, разводя породистых скакунов.
– Почему-то меня это нисколько не удивляет.
Бейкер обернулся ко мне с улыбкой.
– Лошади – животные необычайно сильные. Удар копытом – и смерть.
– Очередное убийство – повод для нового веселья.
– В этом вы правы.
– Следовательно, идеология, я имею в виду евгенику, не имеет с этим ничего общего.
Он спокойно, с достоинством покачал головой.
– Отбросьте прочь шелуху мотивов и мотиваций, Алекс, и у вас останется горькая, печальная правда: в подавляющем большинстве случаев мы поступаем определенным образом лишь потому, что можем так поступить.
– Вы убивали людей, чтобы доказать себе, будто можете...
– Нет, не с целью доказать. Просто потому, что могу. По той же причине вы ковыряете в носу, когда думаете, что на вас никто не смотрит. – Он приложил к моим губам указательный палец: помолчи. – Какое количество муравьев раздавили вы своим башмаком на протяжении жизни? Миллионы? Десятки миллионов? А сколько времени вас мучили раскаяния по поводу этого геноцида?
– Муравьи и люди...
– И те и другие – живая материя. Все было очень просто до тех пор, пока мы не поставили обезьян на одну доску с собой и не усложнили собственную жизнь множеством предрассудков. Если из уравнения выбросить понятие Бога, то оно сведется к изысканной в своей примитивности формуле: всё сущее – материя, а она не вечна. – Бейкер поправил очки. – Этим я вовсе не хочу сказать, что для меня не существует некоторых исключений. Они есть у каждого, некие критерии. Скажем, вам плевать на муравьев, но, возможно, вы пощадили бы змею. А другой бы на вашем месте – нет. Третьи подвели бы черту под позвоночными, четвертые остановились бы на млекопитающих, покрытых мехом. Критериев хватает: для кого-то это внешняя привлекательность, для кого-то – наличие разума или вера в бессмертие души.
На лице его появилось задумчиво-мечтательное выражение.
– Постичь это невозможно, если у вас нет возможности разъезжать по миру и знакомиться с иным образом мышления. В Бангкоке – прекрасном, отвратительном и пугающем городе – я познакомился с мужчиной, поваром, виртуозно владевшим китайским кухонным тесаком с широким лезвием. Работал он в роскошном отеле, кормил на банкетах туристов и политиков, но до этого держал собственный ресторанчик в портовом районе, куда не ходят ни те ни другие. Коньком этого джентльмена была резка продуктов: ломтиками, дольками, соломкой, кубиками. Нож мелькал в его руках с умопомрачительной быстротой. Нам довелось несколько раз покурить вместе опиум, и постепенно я завоевал его доверие. Он рассказал, что начал учиться своему искусству еще ребенком, переходя от острых ножей к бритвенно-острым. На протяжении тридцати лет ему приходилось кромсать абсолютно все: моллюсков, кузнечиков, креветок, лягушек, змей, телятину, ягнят, бабуинов и шимпанзе.
Улыбка.
– Вы поняли меня, не так ли? Под ножом все ведут себя одинаково – разваливаются на части.
– Тогда какой смысл в выборе объекта? Если речь идет об игре, почему бы не наносить удары наугад?
– Чтобы перестроиться, необходимо время.
– Войску требуется ясно видимая цель.
– Войску? – повторил он озадаченно.
– Вы эту цель и указали: низкоорганизованная материя. Муравьи.
– Я никому ничего не указывал. По отношению к слуху глухота означает очевидную неполноценность, задержка умственного развития оскорбительна для нормального интеллекта, а неспособность вытереть собственную задницу отстоит слишком далеко от занятий философией. Поддержание чистоты в доме является изначальной, внутренне присущей потребностью личности.
– Новая утопия, – я старался говорить как можно спокойнее и отчетливее. Слушал ли меня кто-нибудь? – Выживает сильнейший.
Бейкер покачал головой. Словно инструктор из школы бойскаутов, в пятидесятый раз объясняющий туповатому мальчишке, как вяжется сложный узел.
– Избавьте меня от напыщенной сентиментальности. Без сильнейшего никакое выживание вообще невозможно. Умственно отсталые не изобретают лекарства от болезней, а астматики не сидят за штурвалом реактивного самолета. С ростом количества неполноценных мы начинаем не жить, а терпеть. Вот почему Уилли не выдержал в туалете.
Он снял очки и протер их платком. В доме стояла полная тишина.
– Забавный коктейль, – сказал я. – Поп-философия и садистские радости.
– Что плохого в радостях? Где, как не в них, смысл нашего существования на этой планете?
В очередной раз Бейкер поднял руку со шприцем. Помощи ждать неоткуда, нужно попробовать хотя бы потянуть время. Время – единственное, чем я располагаю.
– Мелвин Майерс, слепой парень, который пытался жить нормальной жизнью, – в чем заключалась его вина? В том, что он разузнал нечто о Леманне? О присвоении им чужих денег и перекачке их в «Новую утопию»?
Широкая улыбка.
– Ирония судьбы. Деньги, предназначенные ущербным, в конце концов оказались использованными на более разумные цели. Нет, Майерс и школа – сплошная патетика.
– Майерс был интеллигентен.
– Опять патетика.
– Ущербная материя?
– Испорченное мясо тоже можно порезать и полить соусом, но к употреблению оно все равно не годится. Слепой не поведет за собой слепых. Им нужен поводырь, как пастух бестолковым баранам.
Он направил шприц вверх; брызнула струйка. Из туалета раздался звук спущенной воды, послышались шаги. Голос Тенни произнес:
– Нет уж, хватит с меня мексиканцев.
Указательным пальцем Бейкер постучал по стеклянному цилиндрику. Спасения нет.
Даниэл, Майло – как же вы смогли бросить меня?
– Уж не надеетесь ли вы на... – Тело мое начала сотрясать дрожь.
– Надежда не имеет к этому никакого отношения, – ответил Бейкер. – То, что вам известно, относится к области предположений, но не фактов. Нет свидетельств. Стерджис тоже остается ни с чем. Всякая игра когда-то должна закончиться. А сейчас мы проверим, насколько истинна ваша вера. Есть ли жизнь после смерти? Очень скоро вы узнаете это. Или, – он улыбнулся, – не узнаете.
– DVLL – вы решили выступить в роли новых дьяволов?
Шприц блеснул в свете лампы.
Подбородок Бейкера напрягся.
– Вы знаете иностранные языки? – раздраженно спросил он.
– Испанский. Изучал немного латынь в колледже.
– Я говорю на одиннадцати.
– Вы же столько путешествовали.
– Путешествия обогащают жизнь.
– Какой же это язык – DVLL?
– Немецкий. Когда речь заходит о принципах, варварские наречия не годятся. Нужна четкость, без всякой галльской манерности.
Замечание Зины о французском. Цитировала своего наставника.
Игла начала опускаться.
– Так что же это значит?
Бейкер молчал, лицо его стало мрачным, почти печальным.
Даниэл, Майло... и дружба имеет пределы... еще одна иллюзия...
– Хлорид калия? – сделал я третью попытку. – Добровольный палач. В тюрьме хотя бы предлагают транквилизатор.
– В тюрьме предлагают и последний обед, и молитву, и повязку на глаза, – проговорил вошедший Тенни. – Система насквозь лицемерна и хочет сыграть в гуманность. – Он громко засмеялся. – Система даже находит время на то, чтобы протереть место инъекции спиртом. Предохраняя смертника от чего? Система – дерьмо.
– Не беспокойтесь. Разрыв сердца не заставит себя долго ждать, – утешил меня Бейкер.
– Прах возвращается к праху. Круговорот материи.
– Разумно. Очень жаль, что мы так и не смогли провести побольше времени в беседе.
– Приговор приведен в исполнение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
– Какой тонкий юмор, – сказал я.
Он побагровел. Перед глазами у меня встал Рэймонд Ортис, в страхе жмущийся к стене туалетной кабинки.
– Я не стал бы его злить, – с отеческой заботой произнес Бейкер. – Уилли легко выходит из себя.
– Чем разозлил его Ортис?
Тенни оскалил желтые зубы.
– Как ответить на этот вопрос, Уилли? – повернулся ко мне спиной Бейкер.
– А зачем отвечать? У меня нет никакой потребности изливать душу, нет нужды успокаивать свою гипотетически мятущуюся совесть признаниями в том, что я сделал с тем безмозглым моллюском. Весы справедливости уравновесились. Обойдемся без перлов мудрости. Промолчу. Хотя... – Тенни брызнул слюной, его рука легла мне на шею. – Уж если вы так настаиваете. Маленький жирный дегенерат гадил в мою жизнь. Как? Он пакостил на стенки туалета, не мог попасть в очко. Каждый раз, когда заходил, неизбежно. После него там все было в дерьме. Это вам понятно?
Он навис надо мной, пальцы начали сжиматься, и через собственный хрип я услышал, как Бейкер произнес:
– Уилли.
В глазах потемнело. Что-то было не так, столь далеко Майло заходить бы не стал.
Хватка вокруг горла ослабла.
– Этот генетический слизняк не умел даже пользоваться туалетной бумагой. Сверхпродуктивная тварь, тонны дерьма. Должно быть, копил его неделями, чтобы прийти в парк и выложиться до конца. Точно так же, впрочем, как и его недоделанные приятели. Изо дня в день, изо дня в день. – Тенни повернулся к Бейкеру. – Отличная метафора для описания того, что у нас не в порядке с обществом, а, сержант? Они гадят на нас, а мы за ними подтираем. Мы платим им за это, а потом подтираем!
– Значит, вы убили его в туалете?
– Где же еще?
– А кроссовки?
– Подумай! Только подумай, что он делал с моими!
Я попытался пожать плечами – насколько позволяли ремни. Что в данной ситуации можно предпринять самому?
– Мне надоело ступать в дерьмо! – Слюна летела во все стороны. – За это мне не платили!
Руки Тенни вновь потянулись к моей шее, как вдруг он неожиданно развернулся и направился к выходу. Хлопнула дверь.
Я остался наедине с Бейкером.
– Мне больно, – уже почти потеряв надежду быть услышанным там, произнес я. – Нельзя ли ослабить ремни?
Бейкер покачал головой; в руке его опять появился шприц.
– Хлорид калия? Как и в случае с Понсико.
Он не ответил.
– Кроссовки Рэймонда, – продолжал я. – Вы ничего не делаете наобум, всему есть конкретные причины. Убийство Айрит Кармели выглядело как сексуальное. Ее мать увидела в вас сексуального агрессора, значит, и месть, по-вашему, должна нести соответствующую окраску. Однако помимо этого вам было необходимо провести четкую грань между собой и каким-нибудь примитивным извращенцем. Вам и Нолану, который предпочитал самоутверждаться с маленькими девочками. – Бейкер повернулся ко мне спиной. – На чьем Айрит счету – Нолана? Или вашем совместном? По-моему, вы разделяли его вкус к молоденьким девчонкам. Темнокожим, типа Латвинии. А с нею вы справились сами, Тенни не помогал? Может, это был, кто-то другой, с кем я еще не имел чести познакомиться?
Он стоял не шелохнувшись.
– Нолану, так же, как и Понсико, не хватало силы воли. Но куда важнее то, что у него еще оставались какие-то зачатки совести и именно ее пытки он не выдержал. Вы отправили его к Леманну, однако это не помогло. Откуда у вас взялась уверенность, что Нолан будет держать язык за зубами?
Вопрос остался без ответа.
– Сестра. Вы сказали ему, что с ней сделаете, попробуй он отыграться на ком-то, кроме самого себя. Если же Нолану в очередной раз изменила бы воля и он не сунул в рот дуло собственного револьвера, то вы, видимо, позаботились бы о нем лично?
Бейкер повел плечом.
– То, что произошло с Ноланом, можно назвать случаем эвтаназии. Парень страдал от неизлечимой болезни.
– Какой же?
– Жесточайших угрызений совести. – Послышался смех. – Однако теперь нам так или иначе придется заняться и сестрой, вы ведь почти наверняка достаточно ее просветили.
– Этого не было.
– Кто еще, кроме Стерджиса, знает?
– Никто.
– Хорошо. Но с этим мы еще успеем разобраться... Я всегда очень любил Северную Каролину, страну коневодов, даже прожил там несколько лет, разводя породистых скакунов.
– Почему-то меня это нисколько не удивляет.
Бейкер обернулся ко мне с улыбкой.
– Лошади – животные необычайно сильные. Удар копытом – и смерть.
– Очередное убийство – повод для нового веселья.
– В этом вы правы.
– Следовательно, идеология, я имею в виду евгенику, не имеет с этим ничего общего.
Он спокойно, с достоинством покачал головой.
– Отбросьте прочь шелуху мотивов и мотиваций, Алекс, и у вас останется горькая, печальная правда: в подавляющем большинстве случаев мы поступаем определенным образом лишь потому, что можем так поступить.
– Вы убивали людей, чтобы доказать себе, будто можете...
– Нет, не с целью доказать. Просто потому, что могу. По той же причине вы ковыряете в носу, когда думаете, что на вас никто не смотрит. – Он приложил к моим губам указательный палец: помолчи. – Какое количество муравьев раздавили вы своим башмаком на протяжении жизни? Миллионы? Десятки миллионов? А сколько времени вас мучили раскаяния по поводу этого геноцида?
– Муравьи и люди...
– И те и другие – живая материя. Все было очень просто до тех пор, пока мы не поставили обезьян на одну доску с собой и не усложнили собственную жизнь множеством предрассудков. Если из уравнения выбросить понятие Бога, то оно сведется к изысканной в своей примитивности формуле: всё сущее – материя, а она не вечна. – Бейкер поправил очки. – Этим я вовсе не хочу сказать, что для меня не существует некоторых исключений. Они есть у каждого, некие критерии. Скажем, вам плевать на муравьев, но, возможно, вы пощадили бы змею. А другой бы на вашем месте – нет. Третьи подвели бы черту под позвоночными, четвертые остановились бы на млекопитающих, покрытых мехом. Критериев хватает: для кого-то это внешняя привлекательность, для кого-то – наличие разума или вера в бессмертие души.
На лице его появилось задумчиво-мечтательное выражение.
– Постичь это невозможно, если у вас нет возможности разъезжать по миру и знакомиться с иным образом мышления. В Бангкоке – прекрасном, отвратительном и пугающем городе – я познакомился с мужчиной, поваром, виртуозно владевшим китайским кухонным тесаком с широким лезвием. Работал он в роскошном отеле, кормил на банкетах туристов и политиков, но до этого держал собственный ресторанчик в портовом районе, куда не ходят ни те ни другие. Коньком этого джентльмена была резка продуктов: ломтиками, дольками, соломкой, кубиками. Нож мелькал в его руках с умопомрачительной быстротой. Нам довелось несколько раз покурить вместе опиум, и постепенно я завоевал его доверие. Он рассказал, что начал учиться своему искусству еще ребенком, переходя от острых ножей к бритвенно-острым. На протяжении тридцати лет ему приходилось кромсать абсолютно все: моллюсков, кузнечиков, креветок, лягушек, змей, телятину, ягнят, бабуинов и шимпанзе.
Улыбка.
– Вы поняли меня, не так ли? Под ножом все ведут себя одинаково – разваливаются на части.
– Тогда какой смысл в выборе объекта? Если речь идет об игре, почему бы не наносить удары наугад?
– Чтобы перестроиться, необходимо время.
– Войску требуется ясно видимая цель.
– Войску? – повторил он озадаченно.
– Вы эту цель и указали: низкоорганизованная материя. Муравьи.
– Я никому ничего не указывал. По отношению к слуху глухота означает очевидную неполноценность, задержка умственного развития оскорбительна для нормального интеллекта, а неспособность вытереть собственную задницу отстоит слишком далеко от занятий философией. Поддержание чистоты в доме является изначальной, внутренне присущей потребностью личности.
– Новая утопия, – я старался говорить как можно спокойнее и отчетливее. Слушал ли меня кто-нибудь? – Выживает сильнейший.
Бейкер покачал головой. Словно инструктор из школы бойскаутов, в пятидесятый раз объясняющий туповатому мальчишке, как вяжется сложный узел.
– Избавьте меня от напыщенной сентиментальности. Без сильнейшего никакое выживание вообще невозможно. Умственно отсталые не изобретают лекарства от болезней, а астматики не сидят за штурвалом реактивного самолета. С ростом количества неполноценных мы начинаем не жить, а терпеть. Вот почему Уилли не выдержал в туалете.
Он снял очки и протер их платком. В доме стояла полная тишина.
– Забавный коктейль, – сказал я. – Поп-философия и садистские радости.
– Что плохого в радостях? Где, как не в них, смысл нашего существования на этой планете?
В очередной раз Бейкер поднял руку со шприцем. Помощи ждать неоткуда, нужно попробовать хотя бы потянуть время. Время – единственное, чем я располагаю.
– Мелвин Майерс, слепой парень, который пытался жить нормальной жизнью, – в чем заключалась его вина? В том, что он разузнал нечто о Леманне? О присвоении им чужих денег и перекачке их в «Новую утопию»?
Широкая улыбка.
– Ирония судьбы. Деньги, предназначенные ущербным, в конце концов оказались использованными на более разумные цели. Нет, Майерс и школа – сплошная патетика.
– Майерс был интеллигентен.
– Опять патетика.
– Ущербная материя?
– Испорченное мясо тоже можно порезать и полить соусом, но к употреблению оно все равно не годится. Слепой не поведет за собой слепых. Им нужен поводырь, как пастух бестолковым баранам.
Он направил шприц вверх; брызнула струйка. Из туалета раздался звук спущенной воды, послышались шаги. Голос Тенни произнес:
– Нет уж, хватит с меня мексиканцев.
Указательным пальцем Бейкер постучал по стеклянному цилиндрику. Спасения нет.
Даниэл, Майло – как же вы смогли бросить меня?
– Уж не надеетесь ли вы на... – Тело мое начала сотрясать дрожь.
– Надежда не имеет к этому никакого отношения, – ответил Бейкер. – То, что вам известно, относится к области предположений, но не фактов. Нет свидетельств. Стерджис тоже остается ни с чем. Всякая игра когда-то должна закончиться. А сейчас мы проверим, насколько истинна ваша вера. Есть ли жизнь после смерти? Очень скоро вы узнаете это. Или, – он улыбнулся, – не узнаете.
– DVLL – вы решили выступить в роли новых дьяволов?
Шприц блеснул в свете лампы.
Подбородок Бейкера напрягся.
– Вы знаете иностранные языки? – раздраженно спросил он.
– Испанский. Изучал немного латынь в колледже.
– Я говорю на одиннадцати.
– Вы же столько путешествовали.
– Путешествия обогащают жизнь.
– Какой же это язык – DVLL?
– Немецкий. Когда речь заходит о принципах, варварские наречия не годятся. Нужна четкость, без всякой галльской манерности.
Замечание Зины о французском. Цитировала своего наставника.
Игла начала опускаться.
– Так что же это значит?
Бейкер молчал, лицо его стало мрачным, почти печальным.
Даниэл, Майло... и дружба имеет пределы... еще одна иллюзия...
– Хлорид калия? – сделал я третью попытку. – Добровольный палач. В тюрьме хотя бы предлагают транквилизатор.
– В тюрьме предлагают и последний обед, и молитву, и повязку на глаза, – проговорил вошедший Тенни. – Система насквозь лицемерна и хочет сыграть в гуманность. – Он громко засмеялся. – Система даже находит время на то, чтобы протереть место инъекции спиртом. Предохраняя смертника от чего? Система – дерьмо.
– Не беспокойтесь. Разрыв сердца не заставит себя долго ждать, – утешил меня Бейкер.
– Прах возвращается к праху. Круговорот материи.
– Разумно. Очень жаль, что мы так и не смогли провести побольше времени в беседе.
– Приговор приведен в исполнение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65