Кроме того, меня терзало и чувство вины. Ну, может быть, не море вины, но вероятно речка.
Руперт оставил записку. Моя жизнь не имеет смысла. Вот и все. Пять слов, и каждое словно крошечная свинцовая пулька, выпущенная прямо мне в сердце. Я винил себя, и обычно мои мысли шли по такому кругу: если бы мы не стали его депрограммировать, если бы не запирали его, если бы не увозили из лагеря прогрессистов в багажнике моей машины, то Руперт Симмонс все еще был бы сегодня жив и здоров. Ну поклонялся бы предкам и нес всякую чушь про правду, которую открывает Прогресс, но по крайней мере подавал бы признаки жизни и от него исходил бы запах здорового динозавра. А сейчас труп в деревянном ящике передо мной не пах ничем, я с трудом смог заставить себя остановиться и прекратить попытки учуять каппучино со сливками.
– Мы видим, – сказал священник, – что жизнь это не дар. Это наша привилегия…
Секобарбитал. Одно из немногих человеческих лекарств, которое оказывает то же действие и на динозавров. Когда Руперта Симмонса нашли, то в правой руке он сжимал бутылочку из-под секобарбитала. Он даже не стал снимать личину перед тем, как принять около 2000 миллиграммов, примерно в двадцать раз больше рекомендованной дозы снотворного. Так что в мир мертвых он отправился все еще в латексном облачении, в плену у застежек, поясков и молний. Может быть, это было послание всем нам. Видите, что вы натворили? Видите, какой невыносимой вы сделали мою жизнь? А может, и нет. Теперь уже этого не узнаешь, поскольку записка «Моя жизнь не имеет смысла» оставляет обширное поле для толкования. Думаю, так оно и лучше.
Слева от меня стоял пожилой джентльмен, от которого пахло черствыми пшеничными крекерами и треской. Он потихоньку передал мне небольшую дозу базилика, словно фанат на рок-концерте, пускающий по кругу косяк. Я отщипнул кусочек и тут же почувствовал, как сладостная волна побежала по моим венам, согревая изнутри, и сунул базилик Эрни, который тоже взял себе чуть-чуть и передал по цепочке дальше. Вот так мы и боремся с горем. Берешь травку, разжевываешь, и вот уже все готовы продолжать эту ужасную церемонию. А священник (думаю, это человек, поскольку он не затыкается) в эту картину не слишком вписывался.
– … так случилось с молодым Рупертом, который умер и не может теперь рассказать, почему же он чувствовал, что жизнь его не имеет смысла…
А ведь все шло хорошо. Ну или мы так думали. Руперт вернулся в свою старую квартиру, встретился с друзьями, от которых до этого отдалился, и даже заговорил о том, чтобы пойти работать в какую-нибудь некоммерческую организацию.
– Например, в фонд по охране окружающей среды, – сказал нам Руперт на следующий день после ужина в «Трейдер Вик». – Буду спасать тропические леса.
Поскольку некоторые из моих родственников все еще перебиваются с хлеба на воду в Южной Америке и живут под пологом тропического леса, то я подумал, что идея просто замечательная. Бо сказал нам, что поиски работы – это первая стадия возвращения к нормальной жизни, и это указывает, что пациент, т. е. Руперт, заинтересован в том, чтобы снова стать полноценным членом общества. Он, кстати, даже выразил готовность на добровольных началах работать в так называемой группе осведомления о культах, которая информирует молодых динозавров из группы риска об опасности промывания мозгов, и все мы восприняли эту идею с большим энтузиазмом.
Более того, он даже впервые за последние несколько лет поговорил с девушкой, с которой встречался в старших классах школы, и они уже условились встретиться в испанском ресторанчике неподалеку. Подразумевалось, что это не романтическое свиданье, но возможности развития отношений никто из них не отрицал. И снова Бо был настроен оптимистично:
– Немного секса еще никому не мешало.
А еще Луиза сказала нам, что он снова стал играть на гитаре и готовить, и на его угрюмую молодую мордочку снова вернулся нормальный здоровый румянец. Короче, по всем пунктам оценка «отлично».
По-моему, совсем не похоже, что он утратил смысл жизни. Хотя многие обладают талантом делать хорошую мину тогда, как внутри все балки и перекрытия прогнили и осыпаются. Должно быть, Руперт один из них.
Вечером 21 марта Руперт пригласил сестру с мужем прийти на следующее утро на фирменный завтрак. Друзья и родные ти-рекса знали, что на «фирменный завтрак» Руперт подает что-то из тех блюд, которые он освоил во время путешествия по всему свету. На этих своеобразных презентациях можно было попробовать национальные кухни чуть ли не всех стран: перепелиные яйца, корейские блинчики с зеленым луком, суши, креветки, приготовленные в индийской печи тандори. Каким-то образом Руперту удавалось скомбинировать несопоставимые вкусы в одном блюде, от которого сам Вольфганг Пак позеленел бы от зависти, утратив привычный коричневый окрас.
Террелл, здоровый как дом и тупой как пробка, не смог пойти к Руперту в то утро, так что Луиза отправилась в гости к брату одна. Она совершенно не была готова к дальнейшим событиям и очень растерялась, когда на звуки дверного звонка брат не отозвался. И именно Луиза колотила в дверь, когда ответа не последовало в течение нескольких минут. Именно Луиза в конце концов пошла к владельцу дома, чтобы тот отпер дверь, и она нашла брата мертвым, распростертым на неразобранной постели с пузырьком в одной руке и предсмертной запиской из пяти слов возле головы.
Пока Луиза рыдала, обнимая тело брата, хозяин дома, орнитомим, который постоянно ширялся кинзой, однако еще не безнадежный, сумел воспользоваться современными средствами связи и позвонил в полицию динозавров и в морг. И вскоре комнату заполнили полицейские значки. Они осмотрели место происшествия, взяли образцы, по просьбе Дэна Паттерсона (а он, разумеется, сделал это по моей просьбе) провели быстренькое расследование и пришли к выводу, который мы и так знали, – смерть наступила в результате самоубийства.
Доктор Борежар был вне себя из-за чувства вины. Он практически каждый день звонил из Мемфиса, чтобы сказать, как он сожалеет, что Руперт умер.
– Я не могу поверить, что это случилось, – постоянно твердил он. – Мальчик казался таким… Его поведение никогда не указывало… Это так неправильно…
Мы не винили его. По крайней мере, мы с Эрни, ну а Луиза, естественно, притворялась, что не таит зла на доктора. Но все же он присылал венок за венком, некоторые даже были украшены отдельными листиками медицинских трав. Короче, все, чтобы смягчить горе Луизы и унять собственное ощущение провала.
Он даже прислал обратно чек с оплатой за его услуги. Вот такой вот доктор.
– Пожалуйста, следуйте за мной к месту погребения, – сказал священник, завершив отдавать дань динозавру, которого он едва знал, – где мы возвратим юного Руперта земле, из которой он вышел.
Этого я никогда не понимал. Что предполагается, что мы все сделаны из грязи? Я хотел было поднять руку, но священник уже прошел мимо, миновал проход между рядами и вышел навстречу яркому солнечному свету.
– Винсент, – прошипел Эрни. Я взглянул на него. Эрни кивнул туда, где заканчивалась наша небольшая похоронная процессия. Позади рядов американских и импортных автомобилей припарковался вытянутый лимузин с пятью окнами, зеленый как задница у гадрозавра.
– Только что подъехал? – шепотом спросил я у Эрни, и он кивнул.
Шофер, разодетый в изумрудный фрак, спрыгнул со своего места, рысцой обогнул машину и подскочил к пассажирской двери. Да, прямо-таки состязания по бегу. Он торжественно распахнул дверцу, и когда я увидел, кто его пассажир, то почти не удивился.
Это была Цирцея. В трауре. Длинное черное пальто, зеленое бархатное платье до совершенных лодыжек, высокие каблуки увязли в мокрой земле.
– А она, черт возьми, что здесь делает? – спросил Эрни громче, чем надо. Кое-кто из родных Руперта повернулся и зашикал на нас, но Эрни удивительным образом проигнорировал их.
– Должно быть, она считает себя его другом, – я вдруг понял, что защищаю лидера прогрессистов. – А друзья приходят на подобные мероприятия.
– Друзья не промывают мозги друг другу.
– Ну, ты с этим поделать ничего не можешь. Уверен, она хочет лишь отдать дань уважения Руперту, вот и все.
Эрни приподнялся.
– Я ей покажу дань уважения.
Но я смог схватить его за локоть и силой заставить сесть на место, пока ситуация не приняла скверный оборот. Эрни пребывал в хорошем расположении духа из-за того, что наладил отношения с Луизой, и если он станет инициатором скандала на похоронах ее брата, то может навечно стать персоной нон-грата, как какая-нибудь обезьяна.
– Да ладно тебе, – сказал я. – Пусть посмотрит и уйдет.
По-видимому, только это она и собиралась сделать. Цирцея встала позади всех собравшихся, и пока священник продолжал свою бесконечную проповедь, я практически ощущал, как она буравит взглядом мой затылок, словно пытается проникнуть в мой мозг и посмотреть на все происходящее моими глазами, поставить себя на мое место. Но каждый раз, когда я оборачивался, она смотрела куда-то вдаль, казалось, полностью сосредоточившись на священнослужителе и его сомнительных словах мудрости.
– Прах к праху, – нараспев произносил священник, пока шестеренки крутились, и гроб с телом Руперта опускался в землю. – Пыль к пыли.
Это человеческий ритуал, но мы тоже его используем. Времена, когда мы сжигали трупы умерших или давали им возможность найти последний приют под водой, остались в прошлом. Мы совсем как люди. Когда дело касается умерших, мы ведем себя не лучше барахольщиков, которые жалеют выбрасывать старье. Так и мы закапываем их в ящике под землю, словно можем захотеть снова выкопать их, и они пригодятся нам когда-либо в будущем.
Погребение подошло к концу, и похоронная процессия рассеялась. Родственники и друзья Руперта по очереди выражали друг другу сочувствие, словно играли в какую-то замысловатую игру. Я почувствовал чье-то знакомое присутствие за своей спиной. Ее выдал по большей мере запах, концентрированный аромат трав и сосновой хвои, который испарялся из пор. Обычный запах динозавра, каким-то образом поднявшийся на следующую ступеньку.
– Я не ожидал тебя здесь увидеть, – сказал я, даже еще не обернувшись.
– А я – тебя, – ответила Цирцея. Она была, по крайней мере, сантиметров на восемь выше меня (это достижение для дамы), и я понял, что не могу отвести взгляда от этих глаз.
– Ты что простыл? – спросила она.
Она имела в виду тот факт, что я зажал ноздри двумя пальцами правой руки, изо всех сил пытаясь не вдохнуть ее пьянящий аромат. Меньше всего мне сейчас нужно еще одно путешествие в Юрский период. Хотя, может, это как раз нужно мне больше всего. Но в процессе эволюции не все железы, воспринимающие запахи, сосредоточились в носу, частично эту функцию выполняли и вкусовые сосочки языка. И я мог нюхать каждый сантиметр тела главы прогрессистов каждый раз, когда насыщенный феромонами воздух контактировал с моим языком.
– Да, – ответил я. – У меня ужасный насморк. Прошу прощения.
– Ты хорошо его знал?
– Более или менее, – объяснил я. – Он – друг моего друга. В прошлый раз я видел его в тот вечер, когда члены… клуба… встречались у тебя дома.
Ее смех был звонким и беззаботным, и если бы не обстоятельства, то она позволила бы себе расхохотаться в полную силу.
– Ох, это не мой дом, – сказала Цирцея. – Это наш общий дом. Скажи мне, тебе понравилось на той вечеринке?
– Было… познавательно, – ответил я.
– Именно этого мы и добиваемся, как говорится, умей дело делать, умей и позабавиться…
На секунду я был абсолютно уверен, что она ущипнула меня за задницу. Но ее руки были далеко от моей пятой точки, я быстро повернулся вокруг своей оси, но никого не обнаружил, должно быть, у меня глюки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55