– Это родограф, – объяснил Боб, протянув руку. – Пожалуйста, дай мне руку.
Мой первый порыв был отказаться, но я уже прошел по тоннелю и теперь сижу черт-те где с этим странным парнем, если он хотел бы убить меня, чтобы я не мучился, расхаживая в маске, то это уже произошло бы. Я дал ему руку, Боб сжал ее крепко, настойчиво, но ничуть не больно. Затем он потянул мой указательный палец с выпущенным когтем к маленькому темному отверстию на крышке коробки.
– Втяни коготь, если можно, – я послушался. – Хорошо. Обычно это не проблема, но известны случаи, когда когти застревали внутри. Как говорится, береженого Бог бережет.
Я с радостью выполнил и эту просьбу. Скорее всего, мне не так хорошо удавалось бы снимать девушек в барах для одиноких сердец, если бы я расхаживал с этой штукенцией, навсегда прикрепленной к руке.
Мой палец исчез в дыре, и машина издала ворчание. Дальше несколько раз вспыхнули зеленые лампочки, и стрелки приборов начали подергиваться. Тем временем металл вокруг моего пальца стал заметно холоднее, а через тридцать секунд мой некогда теплый пальчик стал превращаться в замороженную рыбную палочку. Я взглянул на Эрни и задорно улыбнулся.
– Это первая фаза, – объяснил Боб. – Машина тестирует твои феромоны.
– Она меня нюхает?
– Не совсем. Легкое ощущение холода, которое ты сейчас чувствуешь, – это начало процесса конденсации. Гормоны, которые источают поры твоей кожи, превращаются в жидкость из-за низкой температуры, а затем эта жидкость и будет протестирована.
– Протестирована на что? – спросил я.
– На чистоту, – вот и весь ответ.
Уточнять я не стал.
Прошла минута. Мой палец начал неметь. Неужели это и есть их хитрый замысел – заморозить меня до смерти, кусочек за кусочком? Если он попросит меня засунуть еще какую-то часть тела в эту дырку, то я буду бить его до следующего вторника.
Я уже собирался выразить недовольство, чтобы через минуту выдернуть палец из этой хреновины и приступить к старомодной технике допроса – с запугиваниями и кровопролитиями – как в кончик пальца что-то больно кольнуло.
– Эй! – закричал я. Моя рука непроизвольно дернулась. Палец сильно болел, и по нему что-то текло. Я осмотрел руку – так и есть – по пальцу бежал тоненький ручеек крови. – А это еще, черт побери, зачем?
Боб лишь улыбнулся (Боже, эта улыбочка меня просто бесит!) и сказал:
– Всего лишь взяли образец крови, Винсент. Без этого мы не можем использовать родограф.
– Понятное дело, – протянул Эрни, сдерживая смешок.
– Могли бы мне и раньше сказать.
– Тогда бы ты не стал делать эту процедуру. Как бы то ни было, теперь мне будет намного сложнее уломать и твоего друга.
– Чертовски верно, – согласился Эрни. Но Эрни довольно быстро позволил уговорить себя сделать то, что делают все клевые ребята. Боб вытащил мои образцы из аппарата. Я попытался заглянуть внутрь, но не смог разглядеть ничего, кроме нескольких проводков и каких-то диодов. Затем Боб перезапустил машину. Эрни оголил лапу и повторил процедуру, но поскольку он уже был готов к уколу, то выдержал боль с каменным лицом. Да, мое возмущение на этом фоне выглядит глупым, но клянусь, если бы мы поменялись местами, то он плакал бы как компсогнат – эти мелкие динозавры всегда были нытиками.
– Закончили? – спросил Эрни.
– Почти что, – Боб снял чехол с другого устройства, привинченного к стене. Как он объяснил, это был феромонитор. Выглядела эта штука как помесь аппарата по продаже презервативов и прибора для измерения давления. Боб поместил в приемный отсек пузырек с образцами гормонов и крови.
– Посмотрим, что у нас получится, – сказал он и нажал на рычажок сбоку.
Замигали лампочки, раздалось жужжание мотора, и сильная струя воздуха втянула пузырек внутрь. Я смотрел, как темная жидкость втягивается в пузырьковую камеру, и стрелки приборов начинают подрагивать.
Боб щелкнул языком и сказал:
– Ах, как…интересно.
И тут я понял, что наклонился вперед, пытаясь расшифровать эти отрывистые пиканья, скачки стрелок, и понять этот странный механический язык.
– Ну и что эта штука говорит обо мне?
– Она определяет вашу родовую чистоту, – объяснил Боб. – С течением времени каждый из нас удалялся все дальше и дальше от нашего истинного рода. Мы стали полукровками.
– Не понимаю, почему так, – сказал я. – Мои родители были рапторами, и их родители тоже. Мы можем скрещиваться только с себе подобными для произведения потомства, так что я так же чист, как и мои родители.
– Я имел в виду не твою конкретную родословную, а твою чистоту в принципе. Чистоту динозавра. Каждый день мы напяливаем на себя эти костюмы и теряем еще крупицу себя. Вот посмотри, что ты из себя представляешь.
На дне машины лежал свернутый рулон бумаги, которая обычно используется для бухгалтерских книг. На ней четко отпечатались черные цифры, ровненький шрифт заполнял всю страницу. Это были данные, числа и математические выкладки, в которых черт ногу сломит, но на самом верху виднелась надпись, утверждающая, что как член самого выдающегося сообщества на земле я не соответствую норме: ДИНОЗАВР НА 32 %.
– Тридцать два процента? Что, черт побери, это значит?
Боб сказал:
– Многие из нас расстраиваются, когда узнают, как низко мы пали…
– Да, блин, чертовски верно! Я расстроен. Эта идиотская машина…
– Но для любой проблемы есть решение. Я открою вам маленький секрет. Когда я впервые проверился на родографе, то мой результат был всего двадцать девять процентов.
– Да ты что!
От его слов мне не стало лучше, если честно. Я-то надеялся, что обгоню Боба процентов на двадцать при проведении любого стандартного теста.
– Но сейчас, по мере Прогресса, мой последний тест показал результат шестьдесят семь процентов, – Боб просиял от гордости.
Я, сам того не желая, был заинтригован самой возможностью роста показателя, казавшегося произвольным числом, выданным нечестной машиной.
– И как тебе это удалось? – поинтересовался я.
– Ох, путь не был легок, – заверил меня Боб. – Но это вполне возможно, и в конце вас ждет самая большая награда в вашей жизни. Так, давай посмотрим на результаты твоего друга, а потом продолжим наш разговор.
– Я весь в нетерпении, – с невозмутимым видом сообщил Эрни.
Образцы его гормонов и крови проделали тот же путь, что и мои, а когда все шумы и яростное потрескивание утихли, то машина выдала результат – 27 %. Да, сомнений быть не может, и я позволил себе позлорадствовать. «Я обошел тебя на пять пунктов, приятель».
– И что все это значит? – спросил я, давая Бобу возможность развернуть свою рекламную кампанию.
– Это значит, что мы можем вам помочь, – сказал он. – И несмотря на то, что в вашем случае процент примесей велик, надежда есть.
Я сделал вид, что киваю, обдумывая его слова.
– Ты все время говоришь «мы». Это бизнес?
– Нет-нет, – запротестовал Боб, который начал расставлять аппаратуру по своим местам. – Считайте, что это клуб.
– Клуб, значит.
– Ну общественный клуб. Членство в нем дает вам ряд преимуществ, – Боб открыл еще один ящик и вытащил два пригласительных, напечатанных на бумаге приглушенно-зеленого цвета. – Вот, это вам обоим.
На пригласительном жирным некрасивым шрифтом было напечатано: «Вы приглашены на наше специальное собрание».
– Это короткое сообщение, я понимаю. Собрание состоится завтра вечером, и думаю, вы узнаете много нового для себя.
– А что это за собрание? – спросил Эрни.
– Мы встречаемся время от времени, чтобы обсудить некоторые вопросы, касающиеся динозавров. Это напоминает обычную вечеринку. Бесплатная еда и напитки, музыка, приятная компания. Будет очень весело, правда-правда. Кроме того, завтра вечером Цирцея прочтет специальную лекцию.
– Цирцея? – я знал это имя, поскольку несколько недель изучал мифологию для дела Теракрополиса, – даже не спрашивайте меня об этом! – но я не понимал, что же за существо может носить такое имя?
– Цирцея чиста на девяносто девять процентов, – сказал Боб.
– Не может быть!
– Она стала кем-то типа председателя нашего клуба. Восхитительная женщина. Если захотите, я могу вас представить ей.
– Это было бы замечательно.
Боб горячо пожал нам руки и сказал:
– Как видно из приглашения, вечеринка состоится в Голливудских Холмах. На обороте вы найдете инструкцию, как добраться до места.
Я внимательно прочел приглашение. Да, все в порядке.
– Судя по всему, это будет крутая вечеринка!
– Итак… – сказал Боб, – могу ли я рассчитывать, что вы придете?
В этот раз нам даже не понадобилось обмениваться условными сигналами. Мы с Эрни понимали, что мы уже на полпути туда, куда хотели попасть, и намного быстрее, чем могли себе представить. Чтобы найти Руперта и покончить с этим делом нам осталось сделать всего-навсего пару шагов по мощеной дорожке.
– Мы с удовольствием придем, – сказал Эрни, и вопрос был решен.
* * *
Позже, когда Боб снова вывел нас на улицу через отдельный выход и тоннель, мы с Эрни запрыгнули в машину и покатили по Хайленд-стрит. До вечеринки нам нужно сделать кое-какую «грязную работенку». И хотя я ненавижу обманывать своего напарника, порой это необходимо. Он не всегда понимает, что для него лучше, старый ворчун, и часто именно я вынужден таскать его по магазинам с пинками и воплями.
Так что я подождал, пока мы минуем бульвар Санта Моника, а затем резко перестроил машину в правый ряд. И тут мой напарник обо всем догадался, ну, на самом деле, намного раньше, чем я предполагал. Оставалось только надеяться, что он не выпрыгнет из автомобиля на ходу и не попытается нажать на тормоз. Эрни отлично знал, куда я везу его, и одарил меня своим лучшим испепеляющим взглядом, словно пропел строки библейского псалма «для чего Ты оставил меня?».
– Да ладно тебе, малыш, ты не можешь так поступить со мной.
– Мы завтра собираемся на вечеринку на Голливудских Холмах…
– Это не вечеринка, – сказал Эрни, его голос становился все громче по мере приближения паники. – Это встреча сектантов. У меня до хрена всяких тряпок, Винсент.
– Я не могу позволить тебе пойти на вечеринку, даже на собрание сектантов, если ты будешь выглядеть как иллюстрация из каталога универмага «Сирс» 70-х годов. По крайней мере, если ты собираешься стоять рядом со мной.
И мы покатили на Мелроуз.
5
Место действия: Голливудские Холмы, одна миля от бульвара наверх. Время: около семи часов вечера. Настроение: возбужденно-напряженное. Одежда: настолько же стильная, насколько и неудобная. Я веду машину, а Эрни жалуется. Обычная ситуация.
– Мы придем, послушаем их россказни, найдем Руперта и уберемся оттуда.
– Идет, Эрни.
– И тогда я сниму, наконец, эти чертовы шелковые штаны.
Я покачал головой:
– Это не шелк, а лен. Писк моды.
Но Эрни было плевать, он недовольно теребил рубашку от Кельвина Кляйна и брюки от Армани, как пятилетний мальчик, которого нарядили для воскресного похода в церковь. А я ехал дальше, не обращая внимания на его нытье.
За двадцать четыре часа между марафоном по Мелроуз-авеню, где Эрни познакомился со всеми диковинками из мира одежды, сшитой дизайнерами, имена которых не встретишь в дешевых магазинчиках «Кеймарт», причем из тканей, не являющихся наследниками семейств Поли и Эстр, и нашим «собранием клуба» на Голливудских Холмах, мы еще поработали чуть-чуть по делу подружки Минского. Мы нередко занимаемся одновременно несколькими делами. Тарелка частного детектива никогда не бывает полной, но если мы и нахапаем на нее слишком много всего, то просто возьмем еще одну.
Первый наш шаг заключался в том, чтобы узнать домашний адрес этой девицы. Это было достаточно просто благодаря помощи моего приятеля-бронтозавра Дэна Паттерсона из полицейского управления Лос-Анджелеса. Вход в крысиную нору, где проживала недавно наша Стар Джозефсон, был перетянут красной предупредительной ленточкой и опечатан департаментом здравоохранения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55