– Это ты, сынок?
– Ой, привет, я не… я вас не узнал…
– Просто я разговаривал с внуками. Нас разъединили. Рад, что вы вернулись.
За пять минут я вкратце изложил суть истории, подробности я опускал, но в основном рассказывал все, чтобы доктору стало ясно, что мне нужны ответы, причем срочно.
– Возможно, мне понадобится установить личность специалиста по выходу из сект, который, скорее всего, сливает информацию прогрессистам. И еще много чего делает. Очень много, я думаю.
– Ты уверен? – спросил Бо. – Это было бы чрезвычайно неэтично, если какой-то практикующий врач…
– В данном случае мы не говорим об этике, док. Вы ведь знаете всех специалистов в этой области, правильно, вернее, их человеческий облик.
– Разумеется, сынок. Если ты дашь мне фотографию этого врача, то я смогу идентифицировать его личность.
Доктор Борежар согласился встретиться со мной на нейтральной территории с глазу на глаз, и я предложил ночной клуб, который, как я знал, располагается рядом с его отелем.
– Мне нужно, чтобы там было темно, – объяснил я. – Думаю, я в опасности.
– Я бы не удивился, – сказал Бо, и его слова меня не успокоили. – Мы будем аккуратны, насколько только возможно.
Мы назначили встречу на одиннадцать часов, то есть у меня оставался час, чтобы смотаться в Голливуд, переодеться и прослушать всю информацию, которую Джул удалось выжать из этого города.
– Дорогой, – воскликнула она, когда я крадучись прошел в мастерскую в Музее восковых фигур, ее глаза с восхищением скользили по моим новым формам, оценивая их. – Ты присоединился к команде победителей. Я так горжусь тобой…
– Заткнись, – сказал я, надеясь, что в маске Калы нет функции румянца. – В прошлый раз, когда я к тебе приходил подлатать костюм, ты ведь сделала копию?
– Конечно, скопировала все, включая твой миленький пупочек…
– Ты могла бы достать эту копию?
– Зачем? Ты прекрасно выглядишь, дорогой!
– Джул…
– Мы могли бы включить тебя в наше новое шоу. Я пытаюсь добиться приглашения в Вегас. Ты смог бы станцевать национальный гавайский танец…
Наконец она скрылась в подсобке, несколько минут чем-то там шуршала и появилась со свободно болтающимся Винсентом Рубио, перекинутым через руку.
– Как Гавайи? – спросила она, когда я начал переодеваться.
– Небезопасно. Даже кровь пролилась, но у меня нет времени все тебе рассказать в подробностях.
– А где Эрни?
– Вот это как раз и есть кровавая часть.
Я за пять минут вкратце изложил все события, Джул кипятилась все больше по ходу моего рассказа, и когда я закончил, то она уже ходила туда-сюда по мастерской, сделав добрых пятьсот кругов, как участник гонок «Инкар», вокруг операционного стола. Тем временем я уже переоблачился и выбрал для себя симпатичные брючки с вешалок, спрятанных Джул в одном из многочисленных шкафов.
– Я так и знала, с ними что-то не так, – причитала Джул, ее голос становился все громче и громче. – Я так и знала…
– Нет времени заниматься самокопанием. Расскажи мне, что ты разузнала.
– Лучше спроси, чего я не разузнала?! Я собрала газетные статьи, свидетельские показания и сделала спектральный анализ…
– Отсюда и начнем. Можешь показать мне результаты?
Компьютер Джул – это просто произведение искусства, но для меня это скорее абстрактное искусство. Это для ребят, которые плавают по Интернету, перепрыгивая с одной волны информации на другую, а я ближе всего столкнулся с серфингом, только когда ко мне клеился тот блондинистый пижон возле пляжа.
– Посмотри сюда, – сказала Джул, ее длинные пальцы энергично стучали по клавишам, как у Элтона Джона, когда он играл заводную мелодию. Кстати, когда певец устроил благотворительный аукцион и распродал с молотка все свои эффектные наряды, то мой приятель был просто счастлив купить костюм турка, в котором Элтон (гадрозавр, если верить моему другу) расхаживал по улицам, оставаясь в большинстве случаев неузнанным.
– Я отсканировала фотографии, которые ты мне дал, – сказала Джул, продолжая печатать, – и пропустила их через пару программ, которыми я пользуюсь, чтобы показать, как операция на маске наложится на настоящий облик. Ты не поверишь, сколько клиентов просто не могут въехать, что сколько бы я ни делала липосакций, а у бронтозавра никогда не будет такой талии, как у целофизиса. Я им всегда говорю – работайте с тем, что есть. Все могут выглядеть прекрасно.
– Очень жизнеутверждающе, – сказал я. – Так что там с компьютером?
– Ну, короче, я отсканировала фотки, одну за другой, а потом проверила, что там, под маской, – на экране появились фотографии, которые я дал. Я подтащил деревянный ящик с надписью «Носы. Шведские» и сел на него.
Счастливые семьи, воссоединившиеся с любимыми чадами. Мамы, папы, братья и сестры и бывший прогрессист улыбались в объектив, а рядом с ним (или с ней) на каждом снимке виновник торжества, улыбающийся доктор, обнимающий свою последнюю историю успеха. Джул уже обвела кружочком ключевые элементы на каждой фотографии, и я наблюдал, как компьютер убирает всю ненужную информацию, доходя до самой сути, до самой сладкой сердцевины.
Фотографии вертелись на экране, то увеличиваясь, то уменьшаясь, налагая одно изображение «доброго доктора» на другое. Меня ничто не настораживало, но Джул приговаривала «ага» и «да-да», она определенно была под впечатлением – то ли от своего открытия, то ли от собственных детективных способностей. Я тоже, бывало, давал пять самому себе после удачного окончания дела, но это было лишь удовлетворение собой.
Через каких-то пять минут Джул отодвинулась от стола, стул проехал на роликах и въехал в груду заготовок для личин. Она торжественно указала на экран, на все те же шесть картинок, что и раньше, и гордо заявила:
– Вот оно.
Я должен быть под впечатлением? И иметь хоть какое-то представление о том, что происходит?
Джул заметила мое недоумение и с большим удовольствием воспользовалась возможностью подробно объяснить суть своего открытия.
– Они все диплодоки. Видишь небольшую выпуклость на стыке шеи и спины? И зазубрины на животе?
Вообще-то я ничего такого не видел, но у меня сложилось впечатление, что если она расскажет, как именно может распознать породу динозавра под латексной кожей, то я опоздаю и к концу света, не говоря уж об одиннадцатичасовой встрече с доктором Бо.
– Ну, может, не третий и не пятый, – продолжала Джул, – потому что под такой крупной маской сложно распознать, но зато все остальные – точно диплодоки.
Неужели это указывает на то, что в основе политики прогрессистов лежит расовое неравенство? Группа диплодоков заманивает в свои сети других динозавров и подчиняет их своей воле? Да, вывод поспешный, возможно, но начнем с него.
– Спасибо, – начал я.
Но Джул не отпускала меня.
– Это не все, дорогой. Если твоя симпатичная попка еще побудет здесь, то я покажу, что еще накопала.
Она залезла в стоявшую рядом коробку, некогда заполненную ресницами производства Кореи, а сейчас пустую, в ней была только папка и какие-то сшитые степлером листочки.
– Я составила список прогрессистов, покинувших секту и вскоре умерших, с указанием того времени, в течение которого они были членами организации. И такой же список для ребят, которые вышли из секты, но остались живы. Есть у тебя какие-то догадки по поводу того, что я нашла?
– Ничего?
– Наоборот. Вот, взгляни на секунду на случай с Рупертом. Сколько времени он состоял в секте?
Я пожал плечами.
– Три-четыре года, как говорят. Ну, плюс-минус.
– Отлично. Четыре года, и он умер. То же самое и с девчонкой из Лонг Бич. Она была прогрессисткой шесть лет.
Должно быть, я упустил самое важное, поскольку глаза у Джул сияли, не думаю, что это происходило благодаря специальным «новогодним» контактным линзам.
– Ну, это мы уже знаем. Если ты помашешь ручкой прогрессистам, то сыграешь в прятки.
– Неверно. Я нашла много ребят, которые вышли из секты и по сей день живут и здравствуют. Вся разница в том, что они покинули секту раньше.
Джул бросила мне бумаги, и я просмотрел всю раздобытую ею информацию. Эта закономерность прослеживалась. Четыре и более лет были равны смерти. А два и меньше – жизни. Между этими двумя цифрами было слишком мало данных, поэтому трудно было точно определить, где проходит грань между физической расправой и «да бог с ним, пусть живет», но этого было и не нужно, чтобы подтвердить мою теорию – Руперт слишком много знал.
Во время восхождения по иерархической лестнице прогрессистов он получал допуск все к большим и большим объемам информации, и к тому моменту, как мы его оглушили и отволокли в Вествуд, ему уже доверили слишком много тайных знаний и на нем лежала слишком большая ответственность, чтобы разрешить ему болтаться в реальном мире. Есть два решения, когда ваш любимый вязаный свитер зацепился о сучок: можно осторожно заправить петлю или обрезать ее под корень. Прогрессисты выбирали легкий путь.
Должно быть, то же самое произошло и с остальными, по крайней мере это означает, что секта не убивает всех отбившихся от стада членов без разбора, а лишь тех, кто может разболтать, чем они занимаются – оружие, промывание мозгов, иностранная валюта, прыгающая со счета на счет.
– Здорово, – сказал я, встал, стряхнул ее любопытную морду со своего рукава и приготовился поехать в центр города. – Улика косвенная, но все равно здорово. Совету будет интересно, это я точно знаю.
Но как только я пошел к двери с бумагами в руке, готовый встретиться с Бо и выяснить его мнение по поводу всей этой ситуации, а затем со всех ног помчаться в штаб-квартиру Совета и положить конец гнусным замыслам прогрессистов, обрушить над их головами крышу, как некогда библейский богатырь Самсон, Джул протянула руку и остановила меня.
– Это еще не все, – сказала она. – Может, это и не так уж важно.
– Все важно.
– Они не единственные, кто пропал. Ну, я имею в виду прогрессистов, – я не понимал, о чем это она, но ей нужно было дать высказаться. – Я просмотрела газеты, – уточнила Джул. – Проверяла те даты, когда умер Руперт и все остальные, но когда речь шла о прогрессисте старше двадцати, то каждый раз был еще кто-то, кто не состоял в группе, но исчез в тот же день, обычно где-то поблизости.
– Того же возраста?
– Примерно. Руперт простился с этим миром в четверг, а за день до этого пропал парень по имени Блиш, тоже ти-рекс, ему было всего двадцать восемь. Он исчез ночью. В самом происшествии нет ничего странного, но это происходило снова и снова. Довольно странно, что двадцатилетние вот так уходят…
– А еще страннее, что они это делают парами?
Групповое самоубийство? Или скопированное убийство? Чаще всего информация помогает собрать разрозненные кусочки воедино, но в этот раз все как раз наоборот.
Джул проводила меня до дверей. Она приобняла меня на прощание, ободряюще похлопав по спине, попросила быть осторожным и открыла двойной засов.
– У тебя есть какие-нибудь мысли, что все это значит? – спросила она. – Фотографии, парные некрологи и все остальное?
– Есть одна догадка, – сказал я, посмотрев на часы и обнаружив, что опаздываю уже на целых пятнадцать минут, – но нет времени объяснить, я опаздываю на ужин, – а потом, зная, что она изнывает от любопытства, добавил: – Он – врач.
* * *
Хотя на Ла Бриа авеню и не было ужасной пробки, но проехать даже в столь поздний час было трудно, приходилось то и дело останавливаться. Целых полчаса ушло на то, чтобы проехать три мили, и когда я добрался до Уилшира, то понял причину – дорожные работы. Просто черт знает что такое. Разумеется, рабочие, которые должны были подносить мне чай с плюшками, потому что как-никак получают деньги из кармана налогоплательщиков, вместо этого сидели на своих толстых человеческих задницах, ели пончики и литрами пили черный кофе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Ой, привет, я не… я вас не узнал…
– Просто я разговаривал с внуками. Нас разъединили. Рад, что вы вернулись.
За пять минут я вкратце изложил суть истории, подробности я опускал, но в основном рассказывал все, чтобы доктору стало ясно, что мне нужны ответы, причем срочно.
– Возможно, мне понадобится установить личность специалиста по выходу из сект, который, скорее всего, сливает информацию прогрессистам. И еще много чего делает. Очень много, я думаю.
– Ты уверен? – спросил Бо. – Это было бы чрезвычайно неэтично, если какой-то практикующий врач…
– В данном случае мы не говорим об этике, док. Вы ведь знаете всех специалистов в этой области, правильно, вернее, их человеческий облик.
– Разумеется, сынок. Если ты дашь мне фотографию этого врача, то я смогу идентифицировать его личность.
Доктор Борежар согласился встретиться со мной на нейтральной территории с глазу на глаз, и я предложил ночной клуб, который, как я знал, располагается рядом с его отелем.
– Мне нужно, чтобы там было темно, – объяснил я. – Думаю, я в опасности.
– Я бы не удивился, – сказал Бо, и его слова меня не успокоили. – Мы будем аккуратны, насколько только возможно.
Мы назначили встречу на одиннадцать часов, то есть у меня оставался час, чтобы смотаться в Голливуд, переодеться и прослушать всю информацию, которую Джул удалось выжать из этого города.
– Дорогой, – воскликнула она, когда я крадучись прошел в мастерскую в Музее восковых фигур, ее глаза с восхищением скользили по моим новым формам, оценивая их. – Ты присоединился к команде победителей. Я так горжусь тобой…
– Заткнись, – сказал я, надеясь, что в маске Калы нет функции румянца. – В прошлый раз, когда я к тебе приходил подлатать костюм, ты ведь сделала копию?
– Конечно, скопировала все, включая твой миленький пупочек…
– Ты могла бы достать эту копию?
– Зачем? Ты прекрасно выглядишь, дорогой!
– Джул…
– Мы могли бы включить тебя в наше новое шоу. Я пытаюсь добиться приглашения в Вегас. Ты смог бы станцевать национальный гавайский танец…
Наконец она скрылась в подсобке, несколько минут чем-то там шуршала и появилась со свободно болтающимся Винсентом Рубио, перекинутым через руку.
– Как Гавайи? – спросила она, когда я начал переодеваться.
– Небезопасно. Даже кровь пролилась, но у меня нет времени все тебе рассказать в подробностях.
– А где Эрни?
– Вот это как раз и есть кровавая часть.
Я за пять минут вкратце изложил все события, Джул кипятилась все больше по ходу моего рассказа, и когда я закончил, то она уже ходила туда-сюда по мастерской, сделав добрых пятьсот кругов, как участник гонок «Инкар», вокруг операционного стола. Тем временем я уже переоблачился и выбрал для себя симпатичные брючки с вешалок, спрятанных Джул в одном из многочисленных шкафов.
– Я так и знала, с ними что-то не так, – причитала Джул, ее голос становился все громче и громче. – Я так и знала…
– Нет времени заниматься самокопанием. Расскажи мне, что ты разузнала.
– Лучше спроси, чего я не разузнала?! Я собрала газетные статьи, свидетельские показания и сделала спектральный анализ…
– Отсюда и начнем. Можешь показать мне результаты?
Компьютер Джул – это просто произведение искусства, но для меня это скорее абстрактное искусство. Это для ребят, которые плавают по Интернету, перепрыгивая с одной волны информации на другую, а я ближе всего столкнулся с серфингом, только когда ко мне клеился тот блондинистый пижон возле пляжа.
– Посмотри сюда, – сказала Джул, ее длинные пальцы энергично стучали по клавишам, как у Элтона Джона, когда он играл заводную мелодию. Кстати, когда певец устроил благотворительный аукцион и распродал с молотка все свои эффектные наряды, то мой приятель был просто счастлив купить костюм турка, в котором Элтон (гадрозавр, если верить моему другу) расхаживал по улицам, оставаясь в большинстве случаев неузнанным.
– Я отсканировала фотографии, которые ты мне дал, – сказала Джул, продолжая печатать, – и пропустила их через пару программ, которыми я пользуюсь, чтобы показать, как операция на маске наложится на настоящий облик. Ты не поверишь, сколько клиентов просто не могут въехать, что сколько бы я ни делала липосакций, а у бронтозавра никогда не будет такой талии, как у целофизиса. Я им всегда говорю – работайте с тем, что есть. Все могут выглядеть прекрасно.
– Очень жизнеутверждающе, – сказал я. – Так что там с компьютером?
– Ну, короче, я отсканировала фотки, одну за другой, а потом проверила, что там, под маской, – на экране появились фотографии, которые я дал. Я подтащил деревянный ящик с надписью «Носы. Шведские» и сел на него.
Счастливые семьи, воссоединившиеся с любимыми чадами. Мамы, папы, братья и сестры и бывший прогрессист улыбались в объектив, а рядом с ним (или с ней) на каждом снимке виновник торжества, улыбающийся доктор, обнимающий свою последнюю историю успеха. Джул уже обвела кружочком ключевые элементы на каждой фотографии, и я наблюдал, как компьютер убирает всю ненужную информацию, доходя до самой сути, до самой сладкой сердцевины.
Фотографии вертелись на экране, то увеличиваясь, то уменьшаясь, налагая одно изображение «доброго доктора» на другое. Меня ничто не настораживало, но Джул приговаривала «ага» и «да-да», она определенно была под впечатлением – то ли от своего открытия, то ли от собственных детективных способностей. Я тоже, бывало, давал пять самому себе после удачного окончания дела, но это было лишь удовлетворение собой.
Через каких-то пять минут Джул отодвинулась от стола, стул проехал на роликах и въехал в груду заготовок для личин. Она торжественно указала на экран, на все те же шесть картинок, что и раньше, и гордо заявила:
– Вот оно.
Я должен быть под впечатлением? И иметь хоть какое-то представление о том, что происходит?
Джул заметила мое недоумение и с большим удовольствием воспользовалась возможностью подробно объяснить суть своего открытия.
– Они все диплодоки. Видишь небольшую выпуклость на стыке шеи и спины? И зазубрины на животе?
Вообще-то я ничего такого не видел, но у меня сложилось впечатление, что если она расскажет, как именно может распознать породу динозавра под латексной кожей, то я опоздаю и к концу света, не говоря уж об одиннадцатичасовой встрече с доктором Бо.
– Ну, может, не третий и не пятый, – продолжала Джул, – потому что под такой крупной маской сложно распознать, но зато все остальные – точно диплодоки.
Неужели это указывает на то, что в основе политики прогрессистов лежит расовое неравенство? Группа диплодоков заманивает в свои сети других динозавров и подчиняет их своей воле? Да, вывод поспешный, возможно, но начнем с него.
– Спасибо, – начал я.
Но Джул не отпускала меня.
– Это не все, дорогой. Если твоя симпатичная попка еще побудет здесь, то я покажу, что еще накопала.
Она залезла в стоявшую рядом коробку, некогда заполненную ресницами производства Кореи, а сейчас пустую, в ней была только папка и какие-то сшитые степлером листочки.
– Я составила список прогрессистов, покинувших секту и вскоре умерших, с указанием того времени, в течение которого они были членами организации. И такой же список для ребят, которые вышли из секты, но остались живы. Есть у тебя какие-то догадки по поводу того, что я нашла?
– Ничего?
– Наоборот. Вот, взгляни на секунду на случай с Рупертом. Сколько времени он состоял в секте?
Я пожал плечами.
– Три-четыре года, как говорят. Ну, плюс-минус.
– Отлично. Четыре года, и он умер. То же самое и с девчонкой из Лонг Бич. Она была прогрессисткой шесть лет.
Должно быть, я упустил самое важное, поскольку глаза у Джул сияли, не думаю, что это происходило благодаря специальным «новогодним» контактным линзам.
– Ну, это мы уже знаем. Если ты помашешь ручкой прогрессистам, то сыграешь в прятки.
– Неверно. Я нашла много ребят, которые вышли из секты и по сей день живут и здравствуют. Вся разница в том, что они покинули секту раньше.
Джул бросила мне бумаги, и я просмотрел всю раздобытую ею информацию. Эта закономерность прослеживалась. Четыре и более лет были равны смерти. А два и меньше – жизни. Между этими двумя цифрами было слишком мало данных, поэтому трудно было точно определить, где проходит грань между физической расправой и «да бог с ним, пусть живет», но этого было и не нужно, чтобы подтвердить мою теорию – Руперт слишком много знал.
Во время восхождения по иерархической лестнице прогрессистов он получал допуск все к большим и большим объемам информации, и к тому моменту, как мы его оглушили и отволокли в Вествуд, ему уже доверили слишком много тайных знаний и на нем лежала слишком большая ответственность, чтобы разрешить ему болтаться в реальном мире. Есть два решения, когда ваш любимый вязаный свитер зацепился о сучок: можно осторожно заправить петлю или обрезать ее под корень. Прогрессисты выбирали легкий путь.
Должно быть, то же самое произошло и с остальными, по крайней мере это означает, что секта не убивает всех отбившихся от стада членов без разбора, а лишь тех, кто может разболтать, чем они занимаются – оружие, промывание мозгов, иностранная валюта, прыгающая со счета на счет.
– Здорово, – сказал я, встал, стряхнул ее любопытную морду со своего рукава и приготовился поехать в центр города. – Улика косвенная, но все равно здорово. Совету будет интересно, это я точно знаю.
Но как только я пошел к двери с бумагами в руке, готовый встретиться с Бо и выяснить его мнение по поводу всей этой ситуации, а затем со всех ног помчаться в штаб-квартиру Совета и положить конец гнусным замыслам прогрессистов, обрушить над их головами крышу, как некогда библейский богатырь Самсон, Джул протянула руку и остановила меня.
– Это еще не все, – сказала она. – Может, это и не так уж важно.
– Все важно.
– Они не единственные, кто пропал. Ну, я имею в виду прогрессистов, – я не понимал, о чем это она, но ей нужно было дать высказаться. – Я просмотрела газеты, – уточнила Джул. – Проверяла те даты, когда умер Руперт и все остальные, но когда речь шла о прогрессисте старше двадцати, то каждый раз был еще кто-то, кто не состоял в группе, но исчез в тот же день, обычно где-то поблизости.
– Того же возраста?
– Примерно. Руперт простился с этим миром в четверг, а за день до этого пропал парень по имени Блиш, тоже ти-рекс, ему было всего двадцать восемь. Он исчез ночью. В самом происшествии нет ничего странного, но это происходило снова и снова. Довольно странно, что двадцатилетние вот так уходят…
– А еще страннее, что они это делают парами?
Групповое самоубийство? Или скопированное убийство? Чаще всего информация помогает собрать разрозненные кусочки воедино, но в этот раз все как раз наоборот.
Джул проводила меня до дверей. Она приобняла меня на прощание, ободряюще похлопав по спине, попросила быть осторожным и открыла двойной засов.
– У тебя есть какие-нибудь мысли, что все это значит? – спросила она. – Фотографии, парные некрологи и все остальное?
– Есть одна догадка, – сказал я, посмотрев на часы и обнаружив, что опаздываю уже на целых пятнадцать минут, – но нет времени объяснить, я опаздываю на ужин, – а потом, зная, что она изнывает от любопытства, добавил: – Он – врач.
* * *
Хотя на Ла Бриа авеню и не было ужасной пробки, но проехать даже в столь поздний час было трудно, приходилось то и дело останавливаться. Целых полчаса ушло на то, чтобы проехать три мили, и когда я добрался до Уилшира, то понял причину – дорожные работы. Просто черт знает что такое. Разумеется, рабочие, которые должны были подносить мне чай с плюшками, потому что как-никак получают деньги из кармана налогоплательщиков, вместо этого сидели на своих толстых человеческих задницах, ели пончики и литрами пили черный кофе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55