Мое тело не успело еще отправить мозгу предупредительный сигнал, а мы с Цирцеей уже восседали на большом кожаном диване, рассчитанном на двоих. Высокая спинка и широкие подлокотники ограничивали движение наших тел, мы словно стали единым целым. Длинные ноги Цирцеи покачивались поверх моих, и когти на левой ноге слегка царапали мою лодыжку. В некотором смысле мы сейчас занимались-таки образованием, причем изучали не только собственные ощущения: на стене висели ряды старинных портретов суровых динозавров, незнакомых мне.
– Надеюсь, ты хорошо провел время, – сказала она.
Я напустил на себя скромный вид.
– У тебя очень милый островок. И последователи замечательные. А сколько времени уже существует этот ваш Прогресс?
– А что, пришло время задавать друг другу вопросы?
Ее нежелание отвечать на мой вопрос, заданный экспромтом, напомнило мне о первоначальной цели моего визита. Вся эта болтовня, легкодоступные наркотики и непосредственная близость превосходной особи динозавра моего вида и противоположного пола убаюкали меня настолько, что я забыл о своей миссии. Но теперь-то ты снова на верном пути, Винсент. Жми на газ, мчись на полной скорости и не тормози!
Крякнув от напряжения, как физического, так и психического, я убрал ноги Цирцеи со своих коленей и прошелся, по возможности не раскачиваясь, по кабинету.
– Пофлиртовать мы можем в любой момент. Но я здесь, чтобы учиться, не забыла?
– Так ты и учишься. И будешь учиться дальше.
– Ты таким образом уходишь от ответа? – спросил я.
– Ну, лучше так, чем по-другому?
– О чем это ты?
– О том, как ты только что крякал.
Странная дамочка. Странное место.
– У тебя очень милый островок.
Она кивнула с улыбкой.
– Спасибо. Стараемся.
– Большой. Много лесов. Но ты, по-видимому, используешь только небольшую его часть.
– Джунгли прекрасны, – согласилась Цирцея, – хотя мы и редко захаживаем туда. Та, вторая сторона острова… она… другая.
Я кивнул, медленно двигаясь туда-сюда. Шаг вперед, шаг назад, ча-ча-ча.
– Что значит «другая»?
– Видоизмененная. Мутировавшая. Этот остров раньше использовали для тестирования ядерных боеголовок.
Моя кожа тотчас ощутила на себе тысячи радиоактивных частиц, а все тело стало посылать в мозг неистовый, сверхсильный сигнал «Чесаться!». Не так ли появился на свет Годзилла?
Но Цирцея уже изучила меня достаточно хорошо, чтобы понять мое беспокойство, поэтому она быстро покачала головой и погладила меня по руке, дабы развеять мои страхи.
– Здесь мы в безопасности, – заверила она. – В этой части острова радиации нет. Раз в два месяца мы проверяем уровень радиационного заражения счетчиком Гейгера.
– А что же там? – спросил я, изображая любопытного котенка. – На той стороне?
– Не знаю. В целях нашей общей безопасности мы объявили ее закрытой зоной.
Мы посмотрели друг на друга. Господи, она такая красивая.
Пора нарушить молчание, хотя бы для того, чтобы услышать собственный голос и убедиться, что она не накормила меня какими-нибудь хитрыми травками и не превратила в немого.
– Хм… А ты сама проходила через такое испытание? – спросил я. – Через Ринг?
– В какой-то момент всем нам приходится проходить через небольшие испытания. У кого-то эти испытания будут другими.
Я демонстративно поскреб подбородок. Так я изображаю задумчивость и внимание.
– Значит, ты говоришь, что никогда не была на Ринге.
– Вы очень проницательны, мистер Рубио, – я подумал, что она, возможно, издевается, но под действием наркотика было сложно отличить сарказм от искренности. – Достаточно сказать, что испытание на Ринге не было бы для меня чем-то сложным, но если бы мне пришлось опробовать свои силы на арене, то я не годилась бы больше для того, чтобы вести братьев по пути к Прогрессу.
– А можно поконкретнее?
– Нет.
Стол из отполированного красного дерева с латунными ручками стал для меня новым стулом. Я шмякнул задницу на его поверхность, и прохладное дерево внесло приятное разнообразие в жаркий и влажный климат. Эти сектанты что, не слышали о кондиционерах? По крайней мере, нашим предкам хватило бы ума, чтобы изготовить пару вентиляторов, как мне кажется.
– Ну, как-то неприятно получилось, когда того раптора поднял на рога бык, – сказал я.
– К несчастью, такое случается.
– Часто?
– Нет, – ответила Цирцея, – но даже один раз – это чаще, чем мне хотелось бы. Члены нашей группы жаждут вернуть себе свое подлинное «я», и иногда энтузиазм заграждает дорогу здравому смыслу.
– Здоровый был бык.
– Но и раптор был сильный. Когда боец готов, уверяю тебя, на Ринге не происходит неравных боев. А о том рапторе позаботятся доктора, и я сомневаюсь, что он еще раз допустит такую же ошибку. В следующий раз он позволит Прогрессу идти своим чередом. – Цирцея скользнула по кожаному дивану. – Ты готов снова сесть? Здесь есть место.
Я проигнорировал этот призыв и остался на месте.
– А соревнования на Ринге проходят каждый вечер?
– Нет, только в установленные дни.
– А если какому-нибудь диплодоку захочется сразиться в бою с львенком Симбой, когда вы не на Гавайях?
– У нас есть и другие Ринги, – ответила Цирцея. – В других местах.
– Где?
– Некоторые вещи лучше узнать по прошествии времени. Оставайся с нами и в свое время узнаешь.
Я спрыгнул со стола и начал мерить шагами комнату, рассматривая картины в дубовых рамочках, висящие на темно-бордовых стенах. На этих изысканных портретах были изображены все виды динозавров. И все, как один, с морщинами, складками и постаревшей кожей. Да, парни немолоды.
– Предки? – поинтересовался я.
– Вряд ли. Тот, который слева от тебя, был президентом какого-то университета в конце девятнадцатого века. А целофизис рядом с ним – это Дж. Эдгар Гувер. А кроме них я большинство и не знаю, честно говоря. Это был кабинет Рааля.
– Был.
– Да, был.
– Значит, он умер?
Она облизнула губки, основное внимание уделив уголку рта.
– Так говорят.
Странно, как эта цыпочка постоянно отказывается от своих слов. Раньше она твердо стояла на том, что старичок Рааль жив-здоров, просто вне пределов досягаемости.
– А ты его знала?
– Да.
– Как долго вы были знакомы?
Цирцея встала, повернулась ко мне задом и пошла к бару, выступавшему прямо из дальней стены. Из крана постоянно тек целый водопад непонятно чего, Цирцея высунула длинный язычок и сделала несколько глотков эликсира. Даже отсюда я почувствовал, что это вытяжка из трав.
– Я пригласила тебя сюда выпить со мной…
– …и я остался, чтобы составить тебе компанию, – закончил я. – Если ты хочешь, чтобы я прекратил задавать вопросы…
– Мы были знакомы пятнадцать лет. А потом он исчез.
– И ты предполагаешь, что он мертв?
– Ничего я не предполагаю. Рааль был практически стопроцентным динозавром, и он мог одним взмахом хвоста добиться большего, чем мы за всю жизнь, полную борьбы за наше «я».
Я выдвинул теорию:
– Ты была его протеже.
– Называй так, если хочешь. Это он привел меня к Прогрессу.
– Каким образом?
Казалось бы, простой вопрос, по-моему, но лишь от его звучания Цирцея снова метнулась к водопаду и заглотила еще литра три алкоголя. Как ни странно, красавица не пьянела, а если и пьянела, то я не замечал ни малейшего изменения в ее поведении. Я уже ударялся бы о стены и извинялся бы перед дверными ручками, хотя, возможно, у нее уже выработалось привыкание к этим веществам.
– Останься здесь, – сказала Цирцея и выскользнула через черный ход, оставив меня в гордом одиночестве в скучном кабинете. Могла бы хоть в игровой комнате меня бросить… Позади рабочего стола стояло кожаное кресло с высокой спинкой, по моим представлениям, так должно выглядеть классическое кресло начальника. В супертолстую бычью шкуру воткнуты латунные кнопки, а сама поверхность отполирована до зеркального блеска, кожа почти такая же скользкая, как чехол на диване мистера Левитта, натертый чудо-средством. Это кресло просто ждет судебных разбирательств. Готов поспорить, если я сейчас усядусь на него, то свалюсь именно под таким углом, чтобы раскроить себе башку, и обвинения посыплются на производителей скользкой штуковины как из ведра.
Но мои мускулы жадности не настолько развиты, как мускулы любопытства, поэтому, как только я сел за стол, якобы принадлежавший самому мифическому Раалю, я не смог совладать со своими пальцами, схватил скрепку из ящика для бумаг и согнул ее, соорудив некое подобие отмычки. И дело тут не в моем желании или нежелании, это просто рефлекс, который срабатывает время от времени, и я почти ничего не могу с этим поделать. В столе было несколько ящиков – по два с каждой стороны и один посередине. Они фактически умоляли меня открыть их и явить миру спрятанные в них ценности. Я как Джеральдо Ривера из одноименного шоу, только вокруг меня не вились телекамеры и не смущали меня.
Несколько секунд я вертел в замке маленькой железячкой, и вдруг до меня дошло, что чертовы ящики даже и не заперты. Кто бы ни открывал их в последний раз, этот кто-то был достаточно беспечен и не стал снова запирать, а уж я не из тех, кто доделывает чью-то работу. И я выдвинул один из ящиков на полную длину.
Какие-то счета. Чернила красные, черные, красные и снова черные, прибыли и убытки, доходы и расходы вперемешку, и я ни хрена в этом не понимал. Последний урок математики, на котором я был, закончился тем, что мне съездили по носу транспортиром (даже и не спрашивайте, в чем было дело), и с тех пор я держусь подальше от мира чисел.
Но на счетах были и определенные заголовки, по которым даже я мог догадаться, что речь шла о крупных оттоках денежных средств. Порядка шести с половиной миллионов баксов покинули казну Прогрессистов не более месяца назад, хотя нигде не было указано, на что пошли бабки, и редко встречались знакомые мне имена торговцев наркотой, которым платили бы больше, чем пару долларов за кило базилика.
Причем расчеты велись не только в старых добрых баксах, были еще лиры, немецкие марки, кроны и другие виды валют, которые я даже не знал. Что бы они ни покупали, это покупалось в разных странах, а не в одной. И мне оставалось лишь сожалеть, что я не знаю, за что же Прогрессисты отстегнули столько деньжищ. Но одно я понял наверняка – это «что-то» носило глобальный характер.
Я собирался было порыться еще в бумажках, но тут услышал знакомые шаги, приближавшиеся к кабинету. Я быстро засунул счета обратно в ящик, несомненно скомкав их по дороге, и швырнул скрепку по направлению к ближайшей корзине для мусора. И промазал. Да, над трехочковыми стоит еще потрудиться.
Когда Цирцея вошла в кабинет, то в руках у нее был тонкий фотоальбом, на обложке которого не было ничего написано, и на корешке тоже. Снова усевшись на диване, Цирцея поманила меня:
– Я уже много лет это никому не показывала, – тихо сказала она, – и если ты хочешь посмотреть, то можешь сесть рядом.
Ну ладно. Не думайте, что мне было так уж неприятно, просто я надеялся, что не выйду за рамки своих профессиональных обязанностей.
Господи, кого я обманываю? Нет, я надеялся, что все будет как раз наоборот.
На первой фотографии в альбоме был снят скромный домик с тремя спаленками, расположенный где-то в пригороде. Декоративные статуи, фигурки розовых фламинго на лужайке, микроавтобус на дорожке и прочая дребедень. Перед домом муж с женой, улыбаются в камеру. Портрет счастливой семьи.
– Это мой дом, – сказала Цирцея, – и мои родители.
Я был удивлен, в основном тем, что женщина на фото была разодета в пух и прах, словно собирается в ресторан или в театр. Обычно динозавров так утомляет все это бесконечное застегивание пуговиц и завязывание поясков по утрам, что у самок редко хватает времени или терпения, чтобы нанести дополнительный слой макияжа на лицо, которое для начала даже не их собственное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55