Я все еще не мог проснуться. Эдит сделала ему кофе, а я наконец выбрался из кровати, зевая и почесываясь. Не успел я почистить зубы, как Дик поволок меня в библиотеку для объяснений.
- Не знаю, что ты задумал, но это не сработает. Я думал всю ночь и понял только в самолете. Ты кое-что упустил.
- Слушай, дай мне хоть кофе выпить сначала...
- Ты забыл, что, если "Макгро-Хилл" в ближайшие две недели объявит о книге, то есть до последнего платежа, мы не сможем получить последний чек и перевести его на счет Ханны. Все это дерьмо выплывет прямо через неделю или две после объявления, а ты просто не сможешь закончить книгу за этот срок. Блестящее письмо Хэрольду Макгро обойдется нам точнехонько в триста пятьдесят тысяч долларов.
- Нет, - сказал я, - всего лишь в тысячу. Дай мне допить мой кофе, договорились? А затем пойдем в студию.
Один из ключей от студии я отдал Банти, и, когда мы пришли, она уже работала, сидя в своей обычной позе - нога на ногу, одним глазом, прищуренным из-за клубов сигаретного дыма, вырывавшегося из уголка рта, просматривала страницы, точно и безжалостно изничтожая ошибки. Моя помощница знала о чрезвычайно секретном проекте "Октавио", как мы называли его в ее присутствии, так что совсем не удивилась, когда я рассказал ей о нашей особой работе и отпустил на весь день.
Как только она ушла, я отпер картотечный шкаф и вынул оттуда девятистраничное письмо на листах, которое Ховард Хьюз днем раньше написал Хэрольду Макгро. Первые три страницы пестрели неистовыми инвективами в адрес некомпетентности "Макгро-Хилл"; затем наш герой переходил к Роберту Итону, объявляя того обманщиком, мошенником и плутом и давая издательству право на немедленное объявление о публикации - если только одновременно с ним придет последний платеж в триста семьдесят пять тысяч.
- Теперь ты понимаешь, почему мы не потеряем ни цента? - сказал я Дику после того, как он прочитал письмо, напялив мои старые кожаные перчатки, чтобы не оставить на бумаге отпечатков пальцев. Сам я тоже надевал их, когда сочинял письмо. - Если старушка Макгро согласится с этим - а выбора у нее все равно нет, - то я собственноручно получу чек к Октавио во Флориду и отправлю его оттуда.
- Но... Подожди минуту. Письмо Хэрольду... - Лицо Дика исказилось от волнения - Как ты собираешься его отправить? Нет, постой, не говори мне. Ты, чертов сукин сын, - похоже, я заработаю свои двадцать пять процентов тяжким трудом.
- Совершенно верно. Сегодня ночью ты вернешься в Пальму. Утром вылетишь в Лондон. До Нассау ты должен добраться к среде. Позвони мне в среду утром из своей гостиницы, и тогда я скажу, отправлять письмо или нет. К тому времени я переговорю с Бев.
* * *
Я пытался выкинуть из головы все проблемы и сосредоточиться на работе. Однако от поездки Дика зависело так много, что мыслями я все время был с ним: добирался до Лондона, коротал ночь в Хитроу, то засыпая, то принимаясь за чтение какого-нибудь ужастика, вылетал десятичасовым рейсом до Нассау в среду утром.
Тогда же я позвонил Беверли и сказал, что Ховард связался со мной и я передал послание. Он рвал и метал, но в конце концов смилостивился и согласился. Хьюз напишет письмо Хэрольду Макгро, давая тому полную свободу анонсировать публикацию своей автобиографии.
- Он сказал, что в письме будут оговорены какие-то особые условия, но ничего особенного, - сообщил я Беверли.
- Звучит зловеще, - заволновалась она.
- Еще он сказал, что позвонит мне, как только отправит письмо.
В среду в полдень Дик позвонил мне из "Шератона" в Нассау:
- Ну, каков счет?
- Все системы работают, - ответил я, давая ему понять, что нужно отправить письмо немедленно.
На следующий день он позвонил мне снова, на этот раз из Пальмы, и рассказал о своем путешествии.
- Бред какой-то, - сокрушался он, - двенадцать тысяч миль и тысяча баксов за письмо. Ну кто в это поверит?
- Надеюсь, не "Макгро-Хилл", - ответил я.
Глава 13
"Сегодня издательство "Макгро-Хилл" объявило..."
На то, чтобы довести рукопись до ума к крайнему сроку - первому декабря, мне требовалось еще десять дней. Что меня заботило больше всего, так это реакция "Макгро-Хилл" на письмо Ховарда и точное время, которое они намеревались избрать для объявления и выдачи последнего чека. Я даже подумывал приехать в Нью-Йорк пораньше и привезти с собой рукопись, которую мог закончить и там. Принятие решения пришлось отложить по самой прозаичной из всех возможных причин: я заразился гриппом, эпидемия которого как раз бушевала на острове. Дик готов был летать в Англию хоть каждый день. Пальма у него уже в печенках сидела, приличную finca на Ибице ему найти так и не удалось, к тому же мой друг подумывал отправить своего сына в хорошую английскую школу. А тут Нине как раз понадобился человек, который смог бы переправить ее машину с Ибицы в Лондон, и Дик согласился этим заняться.
- Не говори Эдит, что я приезжаю на Ибицу забирать машину, - сказал он мне. - Она увидит меня за рулем, и потом придется придумывать какие-нибудь нелепые объяснения.
В субботу вечером умер Юджин. Маленькое, нежное создание, он постоянно болел из-за холода первых зимних месяцев. Это была старая обезьянка, прожившая долгую счастливую жизнь, но нас глубоко опечалила его смерть: Эдит полночи проплакала, а я не мог заснуть из-за температуры, пусть и невысокой. В понедельник утром, подавленный, но совершенно неспособный более метаться по дому, я потащился в студию. Час или два я просто слонялся там без дела и уже решил, что весь день пошел насмарку, когда раздались два телефонных звонка, изменивших ход событий.
Первый был от Беверли Лу, которая сообщала мне встревоженным, нервным голосом, что письмо Ховарда Хэрольду Макгро в Нью-Йорк не пришло.
- Он сказал тебе, что точно его отправил?
- Именно так он и сказал, Бев.
Я немедленно прокрутил в уме все возможные препятствия: почтовое отделение Нассау срочно связалось с организацией Хьюза, как только там увидели на письме инициалы "X. X.", и "Интертел" его перехватил; Дик не проверил вес письма и заплатил не всю сумму, а так как обратного адреса на конверте не было, то оно к нам не вернется и тысяча долларов выброшена на ветер; или же письмо затерялось в процессе пересылки.
- Ты не мог бы прилететь пораньше? - спросила Беверли. - Одному богу известно, какие требования он там выдвинул, к тому же такие вещи стоит обсуждать только при личной встрече.
- Я подхватил простуду. Чувствую себя паршиво. Если завтра мне полегчает, то прилечу.
Второй звонок, последовавший вслед за первым, предварялся знакомым голосом оператора международной связи: "Соединенные Штаты вызывают сеньора Клиффорда Ирвинга". Звонок был от Нины.
- Где ты, черт возьми?
- В Лас-Вегасе, - рассмеялась она. - Господи, это просто невероятно. Здесь сейчас семь часов утра, и все внизу в игровых залах.
- А что ты там делаешь?
- Я с Маршаллом, пытаюсь подыскать работу. Не говорила ни с одним человеческим существом уже больше недели, вот и пришлось позвонить тебе.
- Какое несчастье, - ответил я. - На следующей неделе я лечу в Нью-Йорк. Тот же континент, только за три тысячи миль от тебя. Куда ты отправишься после Вегаса?
- В Лос-Анджелес. Кто-то там предоставил нам дом. Почему бы тебе не приехать пораньше? Прилетай в Калифорнию, встретим День благодарения вместе.
Я обдумывал предложение в течение секунд пяти, а затем сказал:
- Договорились. Я согласен. Почему бы и нет? Дай мне свой номер в Лос-Анджелесе, я тебе позвоню из Нью-Йорка. Если у меня получится, обязательно приеду.
В кои-то веки перелет на "Иберии" прошел по графику, и я приземлился в аэропорту Кеннеди во вторник в четыре часа дня. Жар у меня спал, но сил после антибиотиков не было, а от микстур болело горло. Из аэропорта я позвонил Беверли Лу.
- Приезжай прямо в "Макгро-Хилл", - велела она.
- Но я себя отвратительно чувствую.
- Мы получили письмо от Октавио, так что Ральф и Дэйв должны минут через пятнадцать подъехать из "Лайф". Будет общее совещание.
- Боже мой, что он такого написал?
- Покажу, когда приедешь.
На двадцатом этаже я был в половине шестого, привез с собой две копии незаконченного манускрипта. Напечатано было восемьсот восемьдесят две страницы, и оставалось сделать еще около сотни. Кроме того, я прихватил рисунки и наброски Дэвида Уолша. Я ввалился в офис Альберта Левенталя, чихая и задыхаясь, таща свой портфель, огромную папку с рисунками и знакомую раздувшуюся соломенную корзину для покупок, из которой выпирали коробки с рукописями. Рухнув на диван, я спросил:
- Ну, и чего потребовал Ховард?
Ответ Левенталя оказался самым ошеломляющим из всех, какие я когда-либо получал.
- Ничего, - сказал он, улыбаясь. - Должно быть, он тебя разыграл. Просто попросил уделить больше внимания благородству, а не чувствам при анонсировании книги, а последний платеж произвести одновременно с объявлением. Мы-то боялись, он потребует чего-нибудь из ряда вон выходящего.
Я присвистнул с облегчением, но отнюдь не по тем же причинам, что Альберт и Беверли. Мы считали, одновременный платеж встанет им всем поперек горла, но в издательстве, похоже, ожидали чего-то гораздо худшего, и одно это требование не показалось им чем-то чрезмерным. Мне продемонстрировали копию девятистраничного письма. Оригинал, по их словам, хранился в сейфе Хэрольда Макгро.
- Боже мой, похоже, Ховард действительно любит метать громы и молнии. Теперь вы понимаете, через что мне пришлось пройти? - Я дочитал письмо, стараясь соблюдать приличествующую случаю неторопливость. - Ну что ж, все идет отлично.
Альберт Левенталь уже подготовил примерное сообщение для печати. Анонс и последний чек откладывались приблизительно на неделю. Я пояснил, что планы изменились и мне придется опять встретиться с Хьюзом в Калифорнии; он прочтет финальную часть рукописи, и мы отпразднуем вместе День благодарения.
Альберт вручил конфиденциальное письмо, адресованное мне лично, но на самом деле предназначенное Хьюзу. В нем сообщалось о намерении "Макгро-Хилл" избегать лишней чувствительности и установить канал, по которому О. смог бы отслеживать сообщения, появляющиеся в прессе, и реагировать на них. В завершение Альберт добавил, что издательство "установило режим повышенной секретности в типографиях, где будут набирать и печатать книгу".
На следующее утро, после звонка Нины, я вылетел самолетом "Америкэн эйрлайнз" в Лос-Анджелес.
* * *
В аэропорту я взял напрокат машину и вместе с Ниной отправился в Беверли-Хиллз, в домик, расположенный на горном склоне высоко над городом. Дом был предоставлен Нине и ее менеджеру кинопродюсером и нашим общим знакомым по Ибице Полом Роденом. Маршалл выбил для Нины контракт на выступление в казино "Интернэшнл" Лас-Вегаса и теперь пытался протащить свою "суперзвезду" в Голливуд. Он занял весь первый этаж дома Родена и, когда не сидел на телефоне, обзванивая разные компании звукозаписи и продюсеров, то бродил по горе и барам с дискотеками.
Но через несколько дней с ними обоими под одной крышей я вдруг осознал, что Нина зависит от него, причем в такой степени, которую трудно объяснить. Может, она видела в нем последнее средство для спасения своей карьеры. Ей исполнилось тридцать девять, молодость ушла, и шансы стремительно уменьшались.
- Я знаю, что мне осталось еще несколько лет карьеры, - сказала она, - и я делаю деньги. Мне нужно думать о детях.
Стоило Маршаллу пошевелить пальцем, и Нина превращалась в олицетворение покорности. Она шла, когда он велел ей идти, надевала то, что он ей советовал, и послушно встречалась с теми людьми, от которых, по его мнению, можно было ждать помощи. Она неосознанно копировала в мелочах стиль и манеры Маршалла - на мой взгляд, ниже падать было некуда. Я никогда не замечал в ней таких привычек раньше, и меня это страшно раздражало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67