- Я снова поднялся, постучал ложкой о бокал, призывая к тишине, и сказал: - И последнее по очереди, но не по степени серьезности: я должен отдать самый важный долг... как сказал бы Ховард. Я хотел бы, чтобы вы все поприветствовали моего соавтора, Ричарда Саскинда, оказавшего неоценимую помощь в работе над книгой, ведь он сопровождал меня на протяжении всего пути. И без которого, должен признаться, я не смог бы проделать весь этот труд и написать книгу такой, какой она получилась. Давайте поприветствуем Дика, он этого заслуживает.
Залившийся краской, улыбающийся Дик привстал в своем кресле, блистая золотистой жокейской рубашкой, купленной в Помпано-Бич, воздел руки над головой, прямо как бесподобный Примо Карнера, только что отправивший в нокаут Джека Шарки, поклонился направо и налево и снова сел. Раздались бурные аплодисменты. Круглое лицо Дика светилось восторгом. Альберт Левенталь хлопнул меня по руке и кивнул.
- Отлично, - сказал он. - Это было очень мило.
Когда минут через пятнадцать или двадцать мы с Диком сбежали ("Извините, - печально говорил я всем и каждому, - но нам нужно вернуться к работе"), то в холле свернули не в ту сторону и очутились в комнате, переполненной продавцами. С подиума снова вещал Левенталь:
- ...и Ирвинг прав. Если продажи за первую неделю будут меньше ста пятидесяти тысяч экземпляров, то придется констатировать, что вы неправильно выбрали работу. Давайте теперь рассмотрим район за районом...
Мы торопливо закрыли дверь и вернулись на улицу.
- Господи, - выдохнул Дик, - ты веришь во все это?
Я медленно покачал головой:
- С трудом. Но они мне верят. Так и должно было случиться.
Мы жадно дышали свежим морозным воздухом, температура заметно упала с начала церемонии, но ничто не могло нас успокоить, остудить. Мы знали, что там, в Гемпшир-хаузе, механизм неумолимо продолжал движение, колеса закрутились. Солнечный свет заливал Центральный парк, около площади в линию выстроились автомобили - все это напоминало картину, нарисованную ребенком. Здесь - фантазия, там, позади, - реальность.
- Сколько экземпляров они собираются продать? - пристал ко мне Дик.
- Об этом же спросил меня Левенталь. Устроили встречу, на которую даже меня позвали, попытались все просчитать. Он повернулся ко мне и спросил, сколько, по моему мнению, они смогут продать, и я ответил: "Четыреста пятнадцать тысяч за первый год". Тогда он сказал менеджеру по продажам, что имеет смысл сделать первый тираж в сто пятьдесят тысяч. Сейчас они увеличили до двухсот и с клубом "Книга месяца" им придется дотянуть до полумиллиона. И это только первый тираж.
Дик выглядел озадаченным:
- Почему он спросил тебя о количестве? Что, черт возьми, ты смыслишь в таких вещах?
- Абсолютно ничего. Какие бы вопросы у них ни возникали в эти дни, они все время спрашивают меня и принимают мои слова, как истины из Писания. Это бред, но именно так все и происходит.
- Почему ты сказал "четыреста пятнадцать тысяч"?
- Да откуда же я знаю? Взял с потолка. Первое число, пришедшее мне в голову. Звучало вполне неплохо, не правда ли?
Дик не мог прийти в себя, даже когда мы сели в такси и я назвал адрес здания "Макгро-Хилл".
- Господи, - повторил он. В его голосе не было богохульства, только трепет от того, что выше нашей власти и понимания. - Может быть, ты прав, - пробормотал он. - Они могут опубликовать эту чертову книгу...
- А кто, скажи на милость, сможет им помешать? - спокойно сказал я.
* * *
Ответ на мой вопрос пришел раньше, чем ожидалось, - в тот же день. Эйфория не отпускала нас еще несколько часов, и мы с Диком потратили их, работая над рукописью в конференц-зале на двадцать девятом этаже здания "Макгро-Хилл". Роберт Стюарт, редактор книги, почувствовал, что я слишком сильно преуменьшаю свою роль в наших с Хьюзом беседах, проявляю излишнюю скромность, и сказал:
- Сделайте свои вопросы более заметными и глубокими. Они слишком легкие и отрывистые.
- Вы хотите сказать, вернуться к изначальным вопросам на записи? К тем самым, которые вы сказали удалить?
- Ну, в общем, да, - признал он, - что-то вроде того.
В это же время юристы "Макгро-Хилл" усердно вычитывали уже готовый вариант и вторгались в нашу рабочую жизнь со все новыми и новыми предложениями. Пасквильный отрывок о Норрисе Полсене, в прошлом мэре Лос-Анджелеса, пришлось выбросить целиком. Эпизод с Никсоном надлежало немного изменить - как из-за нелицеприятных намеков, так и сообразно с политической ситуацией. Описание Хьюзом Линдона Джонсона, "выбирающегося из бассейна Белого дома со своим техасским членом гигантского размера, выставленным на всеобщее обозрение", нужно было сильно сократить.
- Джонсон сейчас - частное лицо, - объяснил мне Фостин Джеле, - он может подать иск.
- Вы бы стали подавать в суд, если бы вам было под семьдесят и кто-то сказал, что у вас был огромный техасский член?
Джеле признал мою правоту, но продолжал настаивать:
- В этой книге отличный материал. Изъятие некоторых спорных моментов ей не повредит. Давайте не будем создавать проблем там, где не нужно.
Я оспаривал каждое замечание, сражался за неприкосновенность своего детища, а не Ховарда, и это делало меня настолько упрямым, что Фостин зачастую поражался, зачем я с такой яростью выступаю против возможной редакции текста.
- Взгляни, - объяснял он, - Хьюз описывает, как он управлялся с акциями "Транс уорлд эйрлайнз" на Нью-йоркской фондовой бирже, чтобы снизить свои грядущие убытки. Теперь я уверен, что это правда, иначе он бы так не сказал, - но акционеры "Транс уорлд эйрлайнз" могут спокойно вчинить иск.
- Фостин, если я это выброшу, он меня убьет. Этот человек решил говорить всю правду. Ради бога, я же не могу ее обескровить.
- А что с тем делом, когда он выплатил сто тысяч долларов демократам, чтобы аннулировать обвинение? - Джеле говорил о мошенничестве, приписанном авиакомпании Хьюза в 1948 году, когда компания использовала льготы ветеранов и закупила несколько Си-47 подешевле, затем переоборудовав их в роскошные самолеты для бизнесменов. - Его собственная компания огребет проблем по полной за ту аферу.
- Это через двадцать-то лет?
- Вполне возможно. В любом случае, их репутация после этого не восстановится.
- Подозреваю, что ему это до лампочки, - настаивал я. - Человек просто честен.
- Я читал рукопись, - ответил Фостин. - А еще он чокнутый.
- Это твоя единственная мысль после прочтения?
- Это заключение, которого трудно избежать. Он устанавливает свинцовый экран напротив своего телевизора, отсекая гамма-лучи. Говорит, что все, включая его дядю, хотят его убить, а цена за его голову - полмиллиона долларов. По-твоему, это речи совершенно нормального человека?
Я обдумал эту фразу.
- Мне придется сократить эти части, не хочу, чтобы у читателя сложилось превратное представление. Я очень многим обязан Ховарду.
В то утро Джеле тоже остановился у конференц-зала, обеспокоенный последним истеричным письмом от Честера Дэвиса.
- Ты разве не сказал Беверли Лу, - спросил он, - что твой коллега случайно встретился с Хьюзом в Калифорнии?
Дик посмотрел с другой стороны стола, где корректировал и разбирал свежие анекдоты, которые я добавил в рукопись после своей последней флоридской поездки.
- Это был я, - сказал он. - Ховард угостил меня черносливом.
- Что Ховард сделал?
- Предложил мне чернослив.
- Понятно, - устало произнес Джеле. - Ты собираешься включить эту сцену в текст?
- Не полностью.
Фостин привел секретаря, и Дик надиктовал краткую версию инцидента, который мы выдумали в ту странную неделю в Палм-Спрингс. Секретарь напечатал и принес обратно три копии. Адвокат прочел одну, кивая головой, удивляясь и недоумевая одновременно, затем отдал их на подпись Дику.
- Все произошло не совсем так, - сказал Дик, нахмурившись по мере прочтения страницы. - Я не спрашивал его, чистый ли чернослив. Хьюз сам это сказал. И из целлофанового пакета он его не вытаскивал. Там был бумажный коричневый пакет.
- Нет, - пустился я в объяснения, - это был целлофановый пакет. Мы вечно об этом спорим и никак не придем к соглашению. Он говорит целлофановый, а я - бумажный.
- Только наоборот, - поправил меня Дик.
- Неважно, - сказал Джеле. Он унес все три подписанные копии к себе в офис и вернул их уже заверенными нотариусом. Кажется, после этого случая у него сложилось впечатление, что Хьюз заразил нас своим безумием и мы оба стали слегка сумасшедшими.
- Я уже вижу свое фото в "Тайм", - размечтался Дик, - с одним из тех вычурных заголовков вместо подписи: "Ему предложили чернослив". Как ты думаешь, может, я смогу сняться в рекламе для "Сансвит"? "Мы с Хьюзом предпочитаем экологически чистый чернослив. Но если вам не удастся найти таковой в соседней бакалее, вы можете найти не хуже в "Сансвит"". Что ты об этом думаешь?
- Вполне может быть, - сказал Фостин. Он вышел, все еще качая головой.
Остаток дня пролетел быстро, мы работали, пока часов в пять не зазвонил телефон. Это была Беверли Лу, звонившая с двадцатого этажа.
- Спустись сюда прямо сейчас, - сказала она отрывисто.
Такого мрачного голоса я у нее еще не слышал.
- Что происходит?
- Просто спустись вниз. Это срочно.
Мне стало нехорошо.
- Слушай, из юридического отдела все вышли, и я просто не могу оставить рукопись без присмотра. Это ведь все крайне секретно. Лучше просто объясни, что происходит.
Беверли объяснила, я выслушал. Повесил трубку, повернулся к явно напуганному Дику. Пока Беверли говорила, он уже успел закинуть в рот таблетку успокоительного.
- Не думаю, что хочу это знать, - пробормотал он. - Я улетаю в Мадрид ночным рейсом.
- Нет, ты пойдешь со мной. Ты мне нужен. Это дерьмо может испортить нам все веселье.
- Тогда давай сбежим, пока это еще возможно.
- Мы не можем, - хрипло проговорил я. - Нужно набраться наглости. Послушаем.
Около десяти минут назад Ральф Грейвз позвонил Альберту Левенталю и сказал, что Честер Дэвис, официальный голос Хьюза, позвонил за час до того Дону Вилсону, рекламному директору "Тайм". Дэвис сообщил, что наш миллиардер хочет поговорить с Фрэнком Маккалохом, главой нью-йоркского отделения "Тайм". Тот был последним, кто брал интервью у Хьюза - где-то в конце пятидесятых годов, - и с тех пор несколько раз разговаривал с ним по телефону. По словам Честера Дэвиса, Ховард хотел обсудить семь вопросов: шесть, касающихся ситуации в Неваде, и седьмой - о книге, которую собиралось публиковать "Макгро-Хилл". Дэвис позвонит сам из здания "Тайм-Лайф" где-то с половины шестого до шести часов. Грейвз сказал Левенталю:
- Думаю, вам лучше быстро приехать туда и взять с собой Ирвинга. Руководство согласилось рассмотреть этот вопрос.
Мы с Диком заперли материалы в сейф и спустились вниз. Альберт, Беверли и Роберт Стюарт ждали лифта, уже в пальто и куртках. До того как кто-нибудь из них успел заговорить, я ринулся в атаку.
- Какого черта Грейвз и Вилсон на это согласились? Это просто один из приемов Дэвиса. Парень хочет потянуть время. Он собирается звонить Хьюзу не больше, чем я. Боже мой, да он даже никогда в жизни не встречался с Хьюзом. Это ловушка, - бубнил я, - уловка, а дураки из "Лайф" так глупо в нее попались.
Это не было блефом с моей стороны; я в это поверил, еще когда мы были на двадцать девятом этаже, и к тому времени, как лифт спустился на двадцатый, успел полностью себя убедить.
- Согласна, - сердито сказала Беверли. - Почему они лезут в наш бизнес? Это наша книга, а не их. Надо отменить все предприятие.
- Мы опаздываем, - проворчал Левенталь уже на стоянке рядом со зданием "Макгро-Хилл", нащупывая ключи от своей машины.
С тех пор, как я видел радостного Альберта на банкете несколько часов назад, у бедняги, похоже, успел развиться нервный тик. Он постоянно морщился, будто вставные зубы натирали десны. Втиснувшись на заднее сиденье между мной и Диком, Роберт Стюарт болтал без умолку, а Левенталь маневрировал в потоке машин, раз десять чудом избежав аварии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67