Остальные, включая тех, кто прибыл позднее, - Роджер Бидвуд из "Тайм" и Руди Челмински из парижского бюро "Лайф" - постоянно поддерживали связь со своими головными офисами и подкармливали нас репортажами и слухами, как только появлялись свежие новости. Хьюз письменно заявил, что никогда со мной не встречался и никогда не получал чеков от "Макгро-Хилл". Адвокаты "Роузмонт" сразу подшили записку к делу. Заявление было заверено одним из членов внутреннего круга мормонов, Ховардом Эккерсли, и предоставляло, как позднее выяснилось, полный набор отпечатков пальцев Хьюза - неопровержимое доказательство подлинности.
Но описания Хельги Хьюз, приходившие из Цюриха, постоянством не отличались. Сначала Хельга была тридцатипятилетней блондинкой, затем сорокадвухлетней брюнеткой, потом черноволосой девушкой лет двадцати семи - двадцати девяти, потом опять блондинкой. У нее были тонкие, ухоженные руки, а потом она носила перчатки. Сначала она говорила по-немецки плохо, потом свободно, затем не говорила вовсе. Весила сто фунтов, а через час чудесным образом превратилась в толстушку. Такой же несуразностью отличались и все репортажи из Нью-Йорка. "Макгро-Хилл" отложило публикацию книги, вовсе отменило ее и в то же время решило выпустить ее на следующей неделе.
Все это постепенно стало утомлять, и мы отправили гостей по домам, оставив только швейцарского репортера Руди Рора. Он лучше всех был осведомлен о происходящем в Цюрихе, а нас интересовало именно это. Эдит говорила с ним по-немецки. Я уже собирался заснуть прямо в кресле, когда она меня растолкала.
- Скажи Клиффу то, что сказал мне, - попросила она Руди.
Этот симпатичный румяный полицейский репортер из Schweizer Illustrierte был лично знаком со швейцарскими полисменами и уже имел немалый опыт и связи.
- В Цюрихе происходит нечто очень забавное, - сказал он. - Я на самом деле даже не могу объяснить, в чем дело. Обычно полиция всегда ждет, пока не получит всю необходимую информацию, и только потом делает официальное заявление. А в этом случае они говорят постоянно и сами себе противоречат. И еще эти американцы в Цюрихе, которые пытаются давить на полицию и суют всюду нос. Человек по фамилии Пелоквин, вы его знаете?
- Это глава "Интертела" - охранной организации Хьюза.
- Я больше ничего не могу сообщить, - подвел итог Руди, - кроме того, что мне не нравится то, что я слышу. Позвольте мне позвонить коллеге в Цюрих и потом - в полицию.
Но меня больше беспокоила другая мысль. Чем дольше будет обсуждаться ситуация с банком в Цюрихе, тем более тщательным будет расследование. Во время своего первого путешествия в Цюрих в мае Эдит оставалась на ночь в гостинице под именем Хельги Хьюз. Четыре другие поездки - в конце мая, в сентябре, октябре и декабре - она совершила, используя kennkarte Ханны Розенкранц. Это казалось безопасным, ведь швейцарский банк соблюдал конфиденциальность клиентов. Но секретность дала трещину. Если даты открытия счетов и изъятия денег были известны - а, судя по всему, они действительно были известны - швейцарская полиция, бесспорно, проверит и гостиничные записи. Они выяснят, что Хельга Хьюз находилась там в ночь на 14 мая, проверят другие числа, но больше ее имени не найдут. Конечно, такую задачу не выполнить за несколько часов, но, если имена всех гостей гостиниц Цюриха за 27 мая, 28 сентября, 18 октября и 28 декабря занесены в компьютер, одно имя неизбежно появится все четыре раза: Ханна Розенкранц. Эдит, возя с собой kennkarte, всегда оставляла в бумагах настоящий адрес в Германии. Настоящую Ханну найдут и выяснят, что это жена первого мужа Эдит Ирвинг. Следующим естественным шагом станет проверка испанских иммиграционных карт. Каждый раз, уезжая из Испании, Эдит должна была заполнять иммиграционную карту на имя Ханны Розенкранц.
Отправляясь в очередную поездку, моя жена каждый раз называла себя слабым звеном - и оказалась права. Вот только роковую роль сыграл не въезд на территорию Швейцарии по подложному паспорту, чего мы опасались, а ночи, проведенные в гостиницах Цюриха, о чем мы даже не подумали. Маленькая деталь, но именно она могла выдать всю нашу аферу с головой.
Сначала я ничего не сказал Эдит - хотел узнать, что именно удастся откопать в Цюрихе Руди Рору. Уехав из дома как раз перед ланчем, он переговорил со своим коллегой, который сообщил ему, что банковской кассирше показали фотографии Эдит. Сначала она опознала в Эдит Хельгу Хьюз. При просмотре второго набора фотографий она уже не была так уверена.
- Затем я поговорил со своим знакомым в полиции Цюриха, - продолжил Руди. - Они хотят, чтобы вы добровольно приехали в Цюрих.
- Хорошо, - храбро произнесла Эдит, - я поеду.
После ухода журналиста я сказал:
- Нет, ты никуда не поедешь. Или я еду с тобой. Только давай сначала позвоню Марти Акерману.
Я был смущен и напуган. В тот же день корреспондент из "Ньюсуик" сообщил мне, что фотографии Эдит показали банковским служащим на прошлой неделе, во вторник, когда я еще находился в Нью-Йорке. Он отказался сказать, как именно узнал об этом, но его сообщение сомнениям не подлежало. Репортер просто ответил, что знал. Позднее, в тот же день, то есть в воскресенье, я позвонил Марти Акерману в Нью-Йорк и обговорил с ним ситуацию.
- Не позволяй ей ехать в Цюрих, - резко сказал Марти. - Оба приезжайте в Нью-Йорк.
- Я же только что оттуда.
- Значит, возвращайся. Это дело выходит из-под контроля, да еще с такими дикими поворотами. Я без конца звоню в "Макгро-Хилл", но там никто не желает со мной разговаривать.
Той ночью вместе с Руди Рором мы отправились в гостиницу на Ибице и позвонили его знакомому в полиции Цюриха. Сначала Руди быстро что-то говорил на швейцарском немецком, так что я не смог понять ни слова. Наконец он вручил трубку Эдит. Она несколько минут разговаривала с полицейским по имени Лак и, когда вернула трубку швейцарцу, была бледнее полотна.
- Я обещала, что приеду в Цюрих, - сказала она мне, - но сначала отправлюсь вместе с тобой в Нью-Йорк. Он ответил, что в таком случае отложит на полчаса выдачу ордера на мой арест. Они не позволят мне уехать из Испании.
- Пойдем домой, - сказал я.
Со времени своего возвращения из Нью-Йорка я ни одной ночи не спал спокойно. Похоже, мир мистификации рушился. В течение долгого времени, почти целый год, нам очень везло. Когда же удача нас покинула, то сменилась не пустотой, а почти катастрофой. Мне в голову приходили идеи, никогда не посещавшие меня раньше, и я не мог с ними справиться. Ордер на арест Эдит? Непостижимо, кошмарно. Впервые с тех пор, как я задумал автобиографию Хьюза, я понял, что полностью потерял контроль над событиями.
За несколько дней до моего приезда на Ибицу Эдит встретила в кафе двух французов, которые сказали ей: "Нам нужна информация. У нас есть работа, которую нужно сделать. Мы этого совсем не хотим, но нам придется пойти на все, вплоть до убийства, если не получим информацию".
Тогда Эдит отказалась разговаривать с ними, но теперь, где бы она ни находилась, все время оглядывалась. Когда в понедельник утром я пришел в студию, то обнаружил следы взлома. Уезжая, я оставил все в беспорядке, но теперь здесь царил настоящий хаос. Если что-то и пропало, у меня не было ни времени, ни возможности все привести в порядок. Вернувшись домой, я увидел толпу репортеров и телевизионщиков с Си-Би-Эс и Эн-Би-Си, понаехавших из Мадрида и Парижа. Боб Кирш и Джерри Альбертини тоже приехали, желая хоть чем-нибудь нам помочь.
Сборище журналистов требовало интервью, но это было последнее, чего мне сейчас хотелось. Я желал убраться подальше, и только. Но что могло случиться в аэропорту? Я представил, как нас с Эдит и детьми останавливают где-нибудь на Ибице, в Барселоне или Мадриде - и уже без детей сажают на ближайший рейс в Швейцарию.
Команду Эн-Би-Си возглавлял некто Каплан.
- Слушайте, - сказал я ему, - я дам вам интервью при одном условии. Мы хотим покинуть остров завтра утром и улететь в Нью-Йорк. Ваши люди могут проследовать с нами до Мадрида. Если будут какие-нибудь сложности, я хочу, чтобы вы их засняли.
Несколько секунд он обдумывал мое предложение, а потом ответил:
- Идет.
Джерри Альбертини съездил в город и купил билеты на самолет. Сидя около дома прохладным ветреным утром, мы с Эдит говорили в микрофоны, тихо поворачивалась камера. После этого я поблагодарил Боба Кирша за все и попытался извиниться за то, что втянул его во всю эту историю, но расставание получилось каким-то натянутым.
Во вторник мы с трудом поднялись с постели в пять часов утра, собрали два чемодана одежды и еще один с книгами и игрушками для Недски и Барни, разбудили детей, одели их, а в семь часов встретились с Капланом и людьми с Эн-Би-Си.
В восемь часов, в сопровождении двадцати человек с телевидения и радио, мы погрузились в самолет до Барселоны. Там подождали "Боинг" и полетели в Нью-Йорк. Никто из полиции не остановил нас и ни о чем не спрашивал. В мадридском аэропорту журналисты пожелали нам удачи и высадились. Дети, которые вертелись и капризничали на протяжении всего пути, наконец-то заснули через час после того, как мы вылетели из Испании. Мне тоже стало легче.
Через полчаса я внезапно проснулся от кошмарного сна и повернулся к Эдит, чтобы что-нибудь сказать, но из моего горла вырвался только сдавленный хрип. Я попытался говорить, но не смог и прошептал:
- Я потерял голос.
Да, это было закономерно, причина лежала на поверхности. Просто я ничего больше не хотел говорить. Источник лжи иссяк, кто-то внутри меня сказал: "Хватит!"
Но это был еще не финал. Оставалась одна, последняя, отчаянная попытка. Я всегда был игроком, но не за игорным столом, а прямо в жизни. Без риска нельзя выиграть ни одной битвы; какой бы ни была цель, огромной или ничтожной, ее не достичь, если позволить себе раскиснуть. Я не смог бы перейти эту грань и продолжать жить, будто ничего не случилось. Все предприятие с Хьюзом было путешествием в неизвестность, проверкой самого себя, постоянным вызовом и ответом на него.
У меня на руках оставалась последняя фишка, но мне даже не пришло в голову приберечь ее, поэтому я поставил все на кон и бросил кости еще раз.
* * *
Никто не подготовил меня к тому, что ожидало нас в аэропорту Кеннеди. Марти Акерман встретил нас, нанял лимузин, и мы должны были отправиться прямиком в его дом в Лейквилле, штат Коннектикут.
- В здании две сотни репортеров, - предупредил Марти, - и ждут они тебя. Они разорвут Клиффорда Ирвинга на кусочки, если ты уедешь из аэропорта и не сделаешь никаких заявлений.
- Я потерял голос, - прошептал я ему прямо в ухо.
- Где Недски? - закричала Эдит.
Мы только что прошли иммиграционный контроль; со мной был Барни, плюшевая панда в одной руке и соломенная корзина с игрушками, туалетными принадлежностями и разным барахлом на плече. Я увидел отражение своего лица, когда мы выходили из самолета, - оно было серым от усталости, с мешками под глазами и вздувшимися капиллярами, паутиной проступавшими на скулах. Недски пропал. Мы метались в его поисках от иммиграционного контроля до таможни и обратно, а потом к взлетной полосе. Эдит была на грани истерики - ее сына похитили!
Охрана аэропорта нашла его снаружи: Недски наблюдал, как тележки для багажа направлялись к терминалу. Он смеялся. Эдит схватила его и заплакала.
- Кто-нибудь, отведите ее и детей в машину! - приказал Марти. - Пошли, - сказал он мне.
Я предстал перед двумя сотнями журналистов: слепящие огни, жужжащие камеры, крики и проклятия - пока что не в мой адрес.
- Спустись, ты, сукин сын!.. Ты стоишь прямо у меня на дороге!.. Черт, осторожнее!.. - раздавалось в небольшом помещении для прессы, а джентльмены, эту самую прессу представлявшие, грызлись, словно шакалы, не поделившие добычу.
Я не чувствовал ничего, кроме ужаса, и только радовался, что моя семья находится в другом месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Но описания Хельги Хьюз, приходившие из Цюриха, постоянством не отличались. Сначала Хельга была тридцатипятилетней блондинкой, затем сорокадвухлетней брюнеткой, потом черноволосой девушкой лет двадцати семи - двадцати девяти, потом опять блондинкой. У нее были тонкие, ухоженные руки, а потом она носила перчатки. Сначала она говорила по-немецки плохо, потом свободно, затем не говорила вовсе. Весила сто фунтов, а через час чудесным образом превратилась в толстушку. Такой же несуразностью отличались и все репортажи из Нью-Йорка. "Макгро-Хилл" отложило публикацию книги, вовсе отменило ее и в то же время решило выпустить ее на следующей неделе.
Все это постепенно стало утомлять, и мы отправили гостей по домам, оставив только швейцарского репортера Руди Рора. Он лучше всех был осведомлен о происходящем в Цюрихе, а нас интересовало именно это. Эдит говорила с ним по-немецки. Я уже собирался заснуть прямо в кресле, когда она меня растолкала.
- Скажи Клиффу то, что сказал мне, - попросила она Руди.
Этот симпатичный румяный полицейский репортер из Schweizer Illustrierte был лично знаком со швейцарскими полисменами и уже имел немалый опыт и связи.
- В Цюрихе происходит нечто очень забавное, - сказал он. - Я на самом деле даже не могу объяснить, в чем дело. Обычно полиция всегда ждет, пока не получит всю необходимую информацию, и только потом делает официальное заявление. А в этом случае они говорят постоянно и сами себе противоречат. И еще эти американцы в Цюрихе, которые пытаются давить на полицию и суют всюду нос. Человек по фамилии Пелоквин, вы его знаете?
- Это глава "Интертела" - охранной организации Хьюза.
- Я больше ничего не могу сообщить, - подвел итог Руди, - кроме того, что мне не нравится то, что я слышу. Позвольте мне позвонить коллеге в Цюрих и потом - в полицию.
Но меня больше беспокоила другая мысль. Чем дольше будет обсуждаться ситуация с банком в Цюрихе, тем более тщательным будет расследование. Во время своего первого путешествия в Цюрих в мае Эдит оставалась на ночь в гостинице под именем Хельги Хьюз. Четыре другие поездки - в конце мая, в сентябре, октябре и декабре - она совершила, используя kennkarte Ханны Розенкранц. Это казалось безопасным, ведь швейцарский банк соблюдал конфиденциальность клиентов. Но секретность дала трещину. Если даты открытия счетов и изъятия денег были известны - а, судя по всему, они действительно были известны - швейцарская полиция, бесспорно, проверит и гостиничные записи. Они выяснят, что Хельга Хьюз находилась там в ночь на 14 мая, проверят другие числа, но больше ее имени не найдут. Конечно, такую задачу не выполнить за несколько часов, но, если имена всех гостей гостиниц Цюриха за 27 мая, 28 сентября, 18 октября и 28 декабря занесены в компьютер, одно имя неизбежно появится все четыре раза: Ханна Розенкранц. Эдит, возя с собой kennkarte, всегда оставляла в бумагах настоящий адрес в Германии. Настоящую Ханну найдут и выяснят, что это жена первого мужа Эдит Ирвинг. Следующим естественным шагом станет проверка испанских иммиграционных карт. Каждый раз, уезжая из Испании, Эдит должна была заполнять иммиграционную карту на имя Ханны Розенкранц.
Отправляясь в очередную поездку, моя жена каждый раз называла себя слабым звеном - и оказалась права. Вот только роковую роль сыграл не въезд на территорию Швейцарии по подложному паспорту, чего мы опасались, а ночи, проведенные в гостиницах Цюриха, о чем мы даже не подумали. Маленькая деталь, но именно она могла выдать всю нашу аферу с головой.
Сначала я ничего не сказал Эдит - хотел узнать, что именно удастся откопать в Цюрихе Руди Рору. Уехав из дома как раз перед ланчем, он переговорил со своим коллегой, который сообщил ему, что банковской кассирше показали фотографии Эдит. Сначала она опознала в Эдит Хельгу Хьюз. При просмотре второго набора фотографий она уже не была так уверена.
- Затем я поговорил со своим знакомым в полиции Цюриха, - продолжил Руди. - Они хотят, чтобы вы добровольно приехали в Цюрих.
- Хорошо, - храбро произнесла Эдит, - я поеду.
После ухода журналиста я сказал:
- Нет, ты никуда не поедешь. Или я еду с тобой. Только давай сначала позвоню Марти Акерману.
Я был смущен и напуган. В тот же день корреспондент из "Ньюсуик" сообщил мне, что фотографии Эдит показали банковским служащим на прошлой неделе, во вторник, когда я еще находился в Нью-Йорке. Он отказался сказать, как именно узнал об этом, но его сообщение сомнениям не подлежало. Репортер просто ответил, что знал. Позднее, в тот же день, то есть в воскресенье, я позвонил Марти Акерману в Нью-Йорк и обговорил с ним ситуацию.
- Не позволяй ей ехать в Цюрих, - резко сказал Марти. - Оба приезжайте в Нью-Йорк.
- Я же только что оттуда.
- Значит, возвращайся. Это дело выходит из-под контроля, да еще с такими дикими поворотами. Я без конца звоню в "Макгро-Хилл", но там никто не желает со мной разговаривать.
Той ночью вместе с Руди Рором мы отправились в гостиницу на Ибице и позвонили его знакомому в полиции Цюриха. Сначала Руди быстро что-то говорил на швейцарском немецком, так что я не смог понять ни слова. Наконец он вручил трубку Эдит. Она несколько минут разговаривала с полицейским по имени Лак и, когда вернула трубку швейцарцу, была бледнее полотна.
- Я обещала, что приеду в Цюрих, - сказала она мне, - но сначала отправлюсь вместе с тобой в Нью-Йорк. Он ответил, что в таком случае отложит на полчаса выдачу ордера на мой арест. Они не позволят мне уехать из Испании.
- Пойдем домой, - сказал я.
Со времени своего возвращения из Нью-Йорка я ни одной ночи не спал спокойно. Похоже, мир мистификации рушился. В течение долгого времени, почти целый год, нам очень везло. Когда же удача нас покинула, то сменилась не пустотой, а почти катастрофой. Мне в голову приходили идеи, никогда не посещавшие меня раньше, и я не мог с ними справиться. Ордер на арест Эдит? Непостижимо, кошмарно. Впервые с тех пор, как я задумал автобиографию Хьюза, я понял, что полностью потерял контроль над событиями.
За несколько дней до моего приезда на Ибицу Эдит встретила в кафе двух французов, которые сказали ей: "Нам нужна информация. У нас есть работа, которую нужно сделать. Мы этого совсем не хотим, но нам придется пойти на все, вплоть до убийства, если не получим информацию".
Тогда Эдит отказалась разговаривать с ними, но теперь, где бы она ни находилась, все время оглядывалась. Когда в понедельник утром я пришел в студию, то обнаружил следы взлома. Уезжая, я оставил все в беспорядке, но теперь здесь царил настоящий хаос. Если что-то и пропало, у меня не было ни времени, ни возможности все привести в порядок. Вернувшись домой, я увидел толпу репортеров и телевизионщиков с Си-Би-Эс и Эн-Би-Си, понаехавших из Мадрида и Парижа. Боб Кирш и Джерри Альбертини тоже приехали, желая хоть чем-нибудь нам помочь.
Сборище журналистов требовало интервью, но это было последнее, чего мне сейчас хотелось. Я желал убраться подальше, и только. Но что могло случиться в аэропорту? Я представил, как нас с Эдит и детьми останавливают где-нибудь на Ибице, в Барселоне или Мадриде - и уже без детей сажают на ближайший рейс в Швейцарию.
Команду Эн-Би-Си возглавлял некто Каплан.
- Слушайте, - сказал я ему, - я дам вам интервью при одном условии. Мы хотим покинуть остров завтра утром и улететь в Нью-Йорк. Ваши люди могут проследовать с нами до Мадрида. Если будут какие-нибудь сложности, я хочу, чтобы вы их засняли.
Несколько секунд он обдумывал мое предложение, а потом ответил:
- Идет.
Джерри Альбертини съездил в город и купил билеты на самолет. Сидя около дома прохладным ветреным утром, мы с Эдит говорили в микрофоны, тихо поворачивалась камера. После этого я поблагодарил Боба Кирша за все и попытался извиниться за то, что втянул его во всю эту историю, но расставание получилось каким-то натянутым.
Во вторник мы с трудом поднялись с постели в пять часов утра, собрали два чемодана одежды и еще один с книгами и игрушками для Недски и Барни, разбудили детей, одели их, а в семь часов встретились с Капланом и людьми с Эн-Би-Си.
В восемь часов, в сопровождении двадцати человек с телевидения и радио, мы погрузились в самолет до Барселоны. Там подождали "Боинг" и полетели в Нью-Йорк. Никто из полиции не остановил нас и ни о чем не спрашивал. В мадридском аэропорту журналисты пожелали нам удачи и высадились. Дети, которые вертелись и капризничали на протяжении всего пути, наконец-то заснули через час после того, как мы вылетели из Испании. Мне тоже стало легче.
Через полчаса я внезапно проснулся от кошмарного сна и повернулся к Эдит, чтобы что-нибудь сказать, но из моего горла вырвался только сдавленный хрип. Я попытался говорить, но не смог и прошептал:
- Я потерял голос.
Да, это было закономерно, причина лежала на поверхности. Просто я ничего больше не хотел говорить. Источник лжи иссяк, кто-то внутри меня сказал: "Хватит!"
Но это был еще не финал. Оставалась одна, последняя, отчаянная попытка. Я всегда был игроком, но не за игорным столом, а прямо в жизни. Без риска нельзя выиграть ни одной битвы; какой бы ни была цель, огромной или ничтожной, ее не достичь, если позволить себе раскиснуть. Я не смог бы перейти эту грань и продолжать жить, будто ничего не случилось. Все предприятие с Хьюзом было путешествием в неизвестность, проверкой самого себя, постоянным вызовом и ответом на него.
У меня на руках оставалась последняя фишка, но мне даже не пришло в голову приберечь ее, поэтому я поставил все на кон и бросил кости еще раз.
* * *
Никто не подготовил меня к тому, что ожидало нас в аэропорту Кеннеди. Марти Акерман встретил нас, нанял лимузин, и мы должны были отправиться прямиком в его дом в Лейквилле, штат Коннектикут.
- В здании две сотни репортеров, - предупредил Марти, - и ждут они тебя. Они разорвут Клиффорда Ирвинга на кусочки, если ты уедешь из аэропорта и не сделаешь никаких заявлений.
- Я потерял голос, - прошептал я ему прямо в ухо.
- Где Недски? - закричала Эдит.
Мы только что прошли иммиграционный контроль; со мной был Барни, плюшевая панда в одной руке и соломенная корзина с игрушками, туалетными принадлежностями и разным барахлом на плече. Я увидел отражение своего лица, когда мы выходили из самолета, - оно было серым от усталости, с мешками под глазами и вздувшимися капиллярами, паутиной проступавшими на скулах. Недски пропал. Мы метались в его поисках от иммиграционного контроля до таможни и обратно, а потом к взлетной полосе. Эдит была на грани истерики - ее сына похитили!
Охрана аэропорта нашла его снаружи: Недски наблюдал, как тележки для багажа направлялись к терминалу. Он смеялся. Эдит схватила его и заплакала.
- Кто-нибудь, отведите ее и детей в машину! - приказал Марти. - Пошли, - сказал он мне.
Я предстал перед двумя сотнями журналистов: слепящие огни, жужжащие камеры, крики и проклятия - пока что не в мой адрес.
- Спустись, ты, сукин сын!.. Ты стоишь прямо у меня на дороге!.. Черт, осторожнее!.. - раздавалось в небольшом помещении для прессы, а джентльмены, эту самую прессу представлявшие, грызлись, словно шакалы, не поделившие добычу.
Я не чувствовал ничего, кроме ужаса, и только радовался, что моя семья находится в другом месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67