В мгновение ока наполовину заполненная бутыль оказалась пустой. Тяжело дыша, он опустил ее и слегка качнулся.
Филип взял у него из руки бутыль и спрятал ее в мешок.
– Хорошо бы тебе теперь чего-нибудь поесть, – сказал он и достал кусок хлеба.
Ремигиус, уже не раздумывая, взял его и стал торопливо запихивать в рот. Видно было, что он уже несколько дней ничего не ел, а уж о нормальной еде и вовсе, наверное, забыл. А ведь он может скоро умереть, подумал Филип, и если не от голода, то от стыда.
Ремигиус проглотил последние крошки.
– Хочешь вернуться? – спросил его Филип. И услышал, как за спиной глубоко вздохнул Джонатан. Тот, как и многие в монастыре, мечтал только об одном: никогда больше не встречаться с предателем. Он, наверное, подумал, что я сошел с ума, мелькнуло вдруг у приора.
– Вернуться? В качестве кого? Какую должность ты мне предложишь?
Им обоим показалось на миг, что перед ними прежний Ремигиус.
Филип печально покачал головой и сказал:
– Больше никаких постов ты в моем монастыре занимать не будешь. Возвращайся простым монахом. Проси Господа, чтобы он простил тебе твои грехи, и живи остаток дней своих в молитвах и раздумьях, готовя душу свою к вознесению на небеса.
Ремигиус откинул назад голову, словно готов был с презрением отказаться от предложения Филипа, но никакого ответа не последовало. Старик лишь открыл рот и тут же закрыл его, опустив глаза. Приор спокойно стоял, выжидая, что будет дальше. Молчание длилось долго. Филип даже затаил дыхание. Когда Ремигиус вновь поднял голову, лицо его было мокрым от слез.
– Да, пожалуйста... отец, – всхлипывая, сказал он, – я хочу вернуться домой.
Филип почувствовал в груди радостное волнение.
– Тогда вперед, садись на мою лошадь.
Ремигиус был ошеломлен.
– Отец! Что ты делаешь? – не выдержал Джонатан.
Филип повернулся к старику:
– Идем, идем, делай, что я велю.
– Но, отец, а как же ты? – Джонатан не мог поверить в происходящее у него на глазах.
– Я пойду пешком, – сказал Филип. – Кто-то из нас должен.
– Так пусть Ремигиус и идет! – уже кричал юноша.
– Да нет уж, пусть едет, – ответил приор. – Он сегодня угоден Господу.
– А ты? Разве ты не заслужил сегодня похвалы Господней?
– Иисус говорит, что в раю всегда больше рады одному покаявшемуся грешнику, чем девяноста девяти правоверным, – ответил Филип. – Разве ты забыл притчу о блудном сыне? Когда он вернулся домой, отец его заклал упитанного тельца. Ангелы радуются слезам Ремигиуса. А самое малое, что я могу сейчас сделать для него, – это отдать ему свою лошадь.
Он взялся за уздечку и повел лошадь через свалку к дороге. Джонатан покорно следовал за ними, но вдруг остановился, спрыгнул на землю и сказал:
– Отец, пожалуйста, возьми мою лошадь, я пойду пешком.
Филип сурово посмотрел на него:
– Ну-ка садись и перестань спорить, лучше думай над тем, что происходит и почему.
Джонатан, явно озадаченный, вновь вскочил в седло и больше не произнес ни одного слова.
Они повернули на Кингсбридж. До монастыря было миль двадцать. Филип шел пешком, он чувствовал себя победителем. Возвращение Ремигиуса затмило неудачу с каменоломней. «Я проиграл в суде, – думал он, – но там речь шла только о камнях; а приобрел я куда более ценное. Сегодня я завоевал душу человека».
III
Свежие спелые яблоки плавали в глубокой бочке, подставляя свои красные и желтые бока жаркому солнцу, отражавшемуся в воде яркими искринками. Непоседливая Салли, которой пошел уже десятый год, склонилась над краем бочки, скрестив руки за спиной, и попробовала поймать яблоко зубами. Но скользкий плод вырвался, она плюхнулась лицом в воду, потом отскочила и залилась веселым смехом. Алина слегка улыбнулась и полотенцем вытерла лицо девочки.
Был теплый день позднего лета, день престольного праздника, и почти весь город собрался на лугу за рекой, чтобы поиграть в любимую игру – ловить зубами яблоки в воде. Алина всегда с удовольствием участвовала в этом, но сегодня одна гнетущая мысль не давала ей покоя: праздник этот был последним, который она проводила в Кингсбридже, и настроение у нее было далеко не радостным. Она по-прежнему была тверда в своем намерении уйти от Джека, хотя тяжесть предстоящей разлуки все сильнее давила на сердце.
Томми вертелся вокруг бочки, и Джек, заметив его нерешительность, крикнул:
– Ну же, Томми, давай лови!
– Потом! – ответил сын.
В свои одиннадцать лет Томми уже знал, что он был намного симпатичнее своей сестренки, как, впрочем, и других детей. Некоторое время он внимательно присматривался, как остальные ловят яблоки. Алина тем временем следила за ним. У нее была какая-то особенная любовь к Томми. Джеку было примерно столько же, когда она впервые встретила его, да к тому же мальчик был точной копией отца в детстве. Джек очень хотел, чтобы сын пошел по его стопам, стал строителем, но Томми до сих пор не проявлял к этому никакого интереса. И все же Джек надеялся – времени еще было достаточно, чтобы познать все премудрости профессии.
Мальчик не спеша склонился над бочкой и широко открыл рот. Он окунул лицо в воду, притопив яблоко, и резким движением вскинул голову. Глаза его победно блестели – яблоко было у него в зубах!
Томми всегда добивался, чего хотел. В его характере было что-то от его деда, графа Бартоломео, от которого он унаследовал железную волю и твердое сознание того, что есть хорошо, а что – плохо.
Салли же была вся в отца: такая же добродушная, беззаботная и не признающая никаких искусственных правил и запретов. Когда Джек рассказывал детям разные истории, она всегда переживала за побежденных и неудачников, тогда как Томми, наоборот, чаще говорил о них с осуждением. Удивительное дело, но каждый из детей характером походил на одного из родителей, а внешностью – на другого: веселая и беспечная Салли своими правильными чертами лица и темными кудряшками была похожа на Алину, а решительный и непреклонный Томми своими огненно-рыжими волосами, белой кожей и голубыми глазами весь пошел в отца.
– Смотрите, дядя Ричард едет! – вдруг крикнул мальчик.
Алина повернулась и стала всматриваться в даль. Похоже, и вправду ее брат в сопровождении рыцарей и своих друзей, таких же землевладельцев, въезжал на луг. Алина испугалась. Как он посмел показаться в Кингсбридже после того, как оскорбил Филипа своим отказом пустить того в каменоломню?
Ричард подошел к бочке и с улыбкой на лице пожал всем руки.
– Попробуй поймать яблоко, дядя Ричард, – сказал Томми. – У тебя должно получиться.
Ричард плюхнулся головой в бочку и выхватил своими крепкими белыми зубами зрелый плод. С бороды у него капала вода. А Алина подумала о том, что ему всегда все лучше удавалось в игре, чем в обычной жизни.
Она решила не делать вида, что ничего не произошло, и высказать ему все, что у нее накопилось. Другие, может быть, и не посмели бы возражать ему, ведь он был все-таки граф, но для нее он всегда оставался только несмышленым братишкой. Ричард подошел к ней, чтобы поцеловать, но Алина оттолкнула его.
– Как ты мог отнять каменоломню у монастыря? – с возмущением спросила она.
Джек, видя, что надвигается ссора, взял детей за руки и отвел их в сторону.
Ричард выглядел уязвленным.
– Вся собственность вернулась к тем, кто владел ею... – начал было оправдываться брат.
– Только не говори об этом мне, – прервала его Алина. – И это после всего, что Филип сделал для тебя!
– Каменоломня всегда была частью того, что принадлежало мне с рождения, – сказал он. Потом отвел сестру в сторону и начал говорить ей тихо, так чтобы никто не слышал: – К тому же, Алли, мне нужны деньги, а их я могу получить за камень.
– Это потому, что ты все время проводишь на охоте со своими друзьями.
– А что же мне еще делать?
– Ты должен сделать так, чтобы твоя земля приносила тебе богатство! Посмотри – сколько дел кругом. Все надо восстанавливать после воины и голода: придумывать, как по-новому обрабатывать землю, корчевать леса, осушать болота. Только так ты сможешь увеличить свое богатство. А не отнимая у монастыря каменоломню, которую ему даровал король Стефан.
– Я никогда не брал чужого!
– Как раз этим ты все время и занимался! – Алина вся вспыхнула. Она готова была наговорить сейчас такого, о чем лучше было промолчать. – Ты в жизни палец о палец не ударил, только переводил мои деньги на свое дурацкое оружие. Филип дал тебе работу. Ты не моргнув глазом принял графство, которое я поднесла тебе на блюдечке! А теперь ты не можешь править без того, чтобы не отбирать что-то у других! – Она отвернулась и пошла прочь.
Ричард пошел было за ней, но кто-то перехватил его и начал расспрашивать о том о сем. Алина слышала, как он вежливо ответил, а потом вступил в разговоры. Тем лучше, решила она, я сделала свое дело и больше спорить с ним не хочу. Она дошла до моста и оглянулась. Вокруг брата уже собрались люди, они что-то оживленно говорили ему. Ричард помахал ей рукой, показывая, что хочет продолжить разговор, но отойти сейчас не может. Алина увидела, что Джек, Томми и Салли играют в мяч, гоняя его палками. Она долго смотрела на них, резвящихся вместе под жарким солнцем, и вдруг почувствовала, что не сможет оставить их одних. «Но как иначе смогу я начать нормальную жизнь?» – тут же задала она себе вопрос.
Перейдя по мосту на другой берег, Алина вошла в город. Ей хотелось ненадолго остаться одной.
Она уже купила себе дом в Винчестере, довольно просторный, с лавкой на первом этаже, гостиной – на втором, двумя отдельными спальнями и большой кладовой. Но чем ближе был день переезда, тем меньше ей хотелось трогаться с места.
На улицах Кингсбриджа было жарко и грязно, в воздухе летали полчища мух, облюбовавших многочисленные навозные кучи. Магазины сегодня не открывались, а дома были заперты. Город опустел. Все в этот час были на лугу.
Она пошла в дом Джека. Скоро вернутся дети, как только вдоволь наиграются. Дверь была распахнута настежь. Алина досадливо нахмурилась: кто же мог оставить ее открытой? Ведь у многих были ключи – у нее самой, у Джека, у Ричарда, у Марты. Воровать-то у них было нечего: Филип уже давно разрешил ей хранить свои деньги в монастырской казне; но в дом налетит полно мух.
Она переступила порог. В доме было темно и прохладно. В центре комнаты, под потолком, кружили мелкие мошки, по стопке чистого белья ползали жирные мухи, а две осы вились вокруг горшка с медом.
За столом сидел Альфред.
Алина тихо вскрикнула от неожиданности, потом немного пришла в себя и спросила:
– Как ты вошел?
– У меня есть ключ.
Долго же ты его хранил, подумала Алина. Она взглянула на мужа: его некогда широкие плечи стали совсем костлявыми, все лицо было в глубоких морщинах.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она.
– Да вот, пришел повидать тебя.
Алина почувствовала, что ее трясет, но не от страха, а от злости.
– Я не хочу тебя видеть, с меня хватит! – чуть не кричала она, брызжа слюной. – Ты обращался со мной, как с собакой, а когда Джек сжалился над тобой и взял на работу, ты предал его и увел всех строителей в Ширинг.
– Мне нужны деньги. – В голосе его жалобные нотки смешивались с открытым вызовом.
– Так иди работать.
– В Ширинге работу остановили, а в Кингсбридже мне ее не найти.
– Тогда ищи в Лондоне, в Париже!
Альфред упрямился как бык:
– Я думал, ты поможешь мне.
– От меня ты ничего не получишь. Лучше уходи.
– Неужели у тебя нет нисколько сострадания? – Он уже просил, он умолял.
Алина облокотилась о стол в поисках опоры.
– Альфред, неужели ты не можешь понять, что я тебя ненавижу?
– Но за что? – Он, казалось, был обижен ее словами.
О Боже, подумала Алина, да он просто тупица, другого слова не подберешь.
– Если ты ищешь милосердия, иди в монастырь, – устало сказала она. – Приор Филип обладает удивительной способностью все прощать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193
Филип взял у него из руки бутыль и спрятал ее в мешок.
– Хорошо бы тебе теперь чего-нибудь поесть, – сказал он и достал кусок хлеба.
Ремигиус, уже не раздумывая, взял его и стал торопливо запихивать в рот. Видно было, что он уже несколько дней ничего не ел, а уж о нормальной еде и вовсе, наверное, забыл. А ведь он может скоро умереть, подумал Филип, и если не от голода, то от стыда.
Ремигиус проглотил последние крошки.
– Хочешь вернуться? – спросил его Филип. И услышал, как за спиной глубоко вздохнул Джонатан. Тот, как и многие в монастыре, мечтал только об одном: никогда больше не встречаться с предателем. Он, наверное, подумал, что я сошел с ума, мелькнуло вдруг у приора.
– Вернуться? В качестве кого? Какую должность ты мне предложишь?
Им обоим показалось на миг, что перед ними прежний Ремигиус.
Филип печально покачал головой и сказал:
– Больше никаких постов ты в моем монастыре занимать не будешь. Возвращайся простым монахом. Проси Господа, чтобы он простил тебе твои грехи, и живи остаток дней своих в молитвах и раздумьях, готовя душу свою к вознесению на небеса.
Ремигиус откинул назад голову, словно готов был с презрением отказаться от предложения Филипа, но никакого ответа не последовало. Старик лишь открыл рот и тут же закрыл его, опустив глаза. Приор спокойно стоял, выжидая, что будет дальше. Молчание длилось долго. Филип даже затаил дыхание. Когда Ремигиус вновь поднял голову, лицо его было мокрым от слез.
– Да, пожалуйста... отец, – всхлипывая, сказал он, – я хочу вернуться домой.
Филип почувствовал в груди радостное волнение.
– Тогда вперед, садись на мою лошадь.
Ремигиус был ошеломлен.
– Отец! Что ты делаешь? – не выдержал Джонатан.
Филип повернулся к старику:
– Идем, идем, делай, что я велю.
– Но, отец, а как же ты? – Джонатан не мог поверить в происходящее у него на глазах.
– Я пойду пешком, – сказал Филип. – Кто-то из нас должен.
– Так пусть Ремигиус и идет! – уже кричал юноша.
– Да нет уж, пусть едет, – ответил приор. – Он сегодня угоден Господу.
– А ты? Разве ты не заслужил сегодня похвалы Господней?
– Иисус говорит, что в раю всегда больше рады одному покаявшемуся грешнику, чем девяноста девяти правоверным, – ответил Филип. – Разве ты забыл притчу о блудном сыне? Когда он вернулся домой, отец его заклал упитанного тельца. Ангелы радуются слезам Ремигиуса. А самое малое, что я могу сейчас сделать для него, – это отдать ему свою лошадь.
Он взялся за уздечку и повел лошадь через свалку к дороге. Джонатан покорно следовал за ними, но вдруг остановился, спрыгнул на землю и сказал:
– Отец, пожалуйста, возьми мою лошадь, я пойду пешком.
Филип сурово посмотрел на него:
– Ну-ка садись и перестань спорить, лучше думай над тем, что происходит и почему.
Джонатан, явно озадаченный, вновь вскочил в седло и больше не произнес ни одного слова.
Они повернули на Кингсбридж. До монастыря было миль двадцать. Филип шел пешком, он чувствовал себя победителем. Возвращение Ремигиуса затмило неудачу с каменоломней. «Я проиграл в суде, – думал он, – но там речь шла только о камнях; а приобрел я куда более ценное. Сегодня я завоевал душу человека».
III
Свежие спелые яблоки плавали в глубокой бочке, подставляя свои красные и желтые бока жаркому солнцу, отражавшемуся в воде яркими искринками. Непоседливая Салли, которой пошел уже десятый год, склонилась над краем бочки, скрестив руки за спиной, и попробовала поймать яблоко зубами. Но скользкий плод вырвался, она плюхнулась лицом в воду, потом отскочила и залилась веселым смехом. Алина слегка улыбнулась и полотенцем вытерла лицо девочки.
Был теплый день позднего лета, день престольного праздника, и почти весь город собрался на лугу за рекой, чтобы поиграть в любимую игру – ловить зубами яблоки в воде. Алина всегда с удовольствием участвовала в этом, но сегодня одна гнетущая мысль не давала ей покоя: праздник этот был последним, который она проводила в Кингсбридже, и настроение у нее было далеко не радостным. Она по-прежнему была тверда в своем намерении уйти от Джека, хотя тяжесть предстоящей разлуки все сильнее давила на сердце.
Томми вертелся вокруг бочки, и Джек, заметив его нерешительность, крикнул:
– Ну же, Томми, давай лови!
– Потом! – ответил сын.
В свои одиннадцать лет Томми уже знал, что он был намного симпатичнее своей сестренки, как, впрочем, и других детей. Некоторое время он внимательно присматривался, как остальные ловят яблоки. Алина тем временем следила за ним. У нее была какая-то особенная любовь к Томми. Джеку было примерно столько же, когда она впервые встретила его, да к тому же мальчик был точной копией отца в детстве. Джек очень хотел, чтобы сын пошел по его стопам, стал строителем, но Томми до сих пор не проявлял к этому никакого интереса. И все же Джек надеялся – времени еще было достаточно, чтобы познать все премудрости профессии.
Мальчик не спеша склонился над бочкой и широко открыл рот. Он окунул лицо в воду, притопив яблоко, и резким движением вскинул голову. Глаза его победно блестели – яблоко было у него в зубах!
Томми всегда добивался, чего хотел. В его характере было что-то от его деда, графа Бартоломео, от которого он унаследовал железную волю и твердое сознание того, что есть хорошо, а что – плохо.
Салли же была вся в отца: такая же добродушная, беззаботная и не признающая никаких искусственных правил и запретов. Когда Джек рассказывал детям разные истории, она всегда переживала за побежденных и неудачников, тогда как Томми, наоборот, чаще говорил о них с осуждением. Удивительное дело, но каждый из детей характером походил на одного из родителей, а внешностью – на другого: веселая и беспечная Салли своими правильными чертами лица и темными кудряшками была похожа на Алину, а решительный и непреклонный Томми своими огненно-рыжими волосами, белой кожей и голубыми глазами весь пошел в отца.
– Смотрите, дядя Ричард едет! – вдруг крикнул мальчик.
Алина повернулась и стала всматриваться в даль. Похоже, и вправду ее брат в сопровождении рыцарей и своих друзей, таких же землевладельцев, въезжал на луг. Алина испугалась. Как он посмел показаться в Кингсбридже после того, как оскорбил Филипа своим отказом пустить того в каменоломню?
Ричард подошел к бочке и с улыбкой на лице пожал всем руки.
– Попробуй поймать яблоко, дядя Ричард, – сказал Томми. – У тебя должно получиться.
Ричард плюхнулся головой в бочку и выхватил своими крепкими белыми зубами зрелый плод. С бороды у него капала вода. А Алина подумала о том, что ему всегда все лучше удавалось в игре, чем в обычной жизни.
Она решила не делать вида, что ничего не произошло, и высказать ему все, что у нее накопилось. Другие, может быть, и не посмели бы возражать ему, ведь он был все-таки граф, но для нее он всегда оставался только несмышленым братишкой. Ричард подошел к ней, чтобы поцеловать, но Алина оттолкнула его.
– Как ты мог отнять каменоломню у монастыря? – с возмущением спросила она.
Джек, видя, что надвигается ссора, взял детей за руки и отвел их в сторону.
Ричард выглядел уязвленным.
– Вся собственность вернулась к тем, кто владел ею... – начал было оправдываться брат.
– Только не говори об этом мне, – прервала его Алина. – И это после всего, что Филип сделал для тебя!
– Каменоломня всегда была частью того, что принадлежало мне с рождения, – сказал он. Потом отвел сестру в сторону и начал говорить ей тихо, так чтобы никто не слышал: – К тому же, Алли, мне нужны деньги, а их я могу получить за камень.
– Это потому, что ты все время проводишь на охоте со своими друзьями.
– А что же мне еще делать?
– Ты должен сделать так, чтобы твоя земля приносила тебе богатство! Посмотри – сколько дел кругом. Все надо восстанавливать после воины и голода: придумывать, как по-новому обрабатывать землю, корчевать леса, осушать болота. Только так ты сможешь увеличить свое богатство. А не отнимая у монастыря каменоломню, которую ему даровал король Стефан.
– Я никогда не брал чужого!
– Как раз этим ты все время и занимался! – Алина вся вспыхнула. Она готова была наговорить сейчас такого, о чем лучше было промолчать. – Ты в жизни палец о палец не ударил, только переводил мои деньги на свое дурацкое оружие. Филип дал тебе работу. Ты не моргнув глазом принял графство, которое я поднесла тебе на блюдечке! А теперь ты не можешь править без того, чтобы не отбирать что-то у других! – Она отвернулась и пошла прочь.
Ричард пошел было за ней, но кто-то перехватил его и начал расспрашивать о том о сем. Алина слышала, как он вежливо ответил, а потом вступил в разговоры. Тем лучше, решила она, я сделала свое дело и больше спорить с ним не хочу. Она дошла до моста и оглянулась. Вокруг брата уже собрались люди, они что-то оживленно говорили ему. Ричард помахал ей рукой, показывая, что хочет продолжить разговор, но отойти сейчас не может. Алина увидела, что Джек, Томми и Салли играют в мяч, гоняя его палками. Она долго смотрела на них, резвящихся вместе под жарким солнцем, и вдруг почувствовала, что не сможет оставить их одних. «Но как иначе смогу я начать нормальную жизнь?» – тут же задала она себе вопрос.
Перейдя по мосту на другой берег, Алина вошла в город. Ей хотелось ненадолго остаться одной.
Она уже купила себе дом в Винчестере, довольно просторный, с лавкой на первом этаже, гостиной – на втором, двумя отдельными спальнями и большой кладовой. Но чем ближе был день переезда, тем меньше ей хотелось трогаться с места.
На улицах Кингсбриджа было жарко и грязно, в воздухе летали полчища мух, облюбовавших многочисленные навозные кучи. Магазины сегодня не открывались, а дома были заперты. Город опустел. Все в этот час были на лугу.
Она пошла в дом Джека. Скоро вернутся дети, как только вдоволь наиграются. Дверь была распахнута настежь. Алина досадливо нахмурилась: кто же мог оставить ее открытой? Ведь у многих были ключи – у нее самой, у Джека, у Ричарда, у Марты. Воровать-то у них было нечего: Филип уже давно разрешил ей хранить свои деньги в монастырской казне; но в дом налетит полно мух.
Она переступила порог. В доме было темно и прохладно. В центре комнаты, под потолком, кружили мелкие мошки, по стопке чистого белья ползали жирные мухи, а две осы вились вокруг горшка с медом.
За столом сидел Альфред.
Алина тихо вскрикнула от неожиданности, потом немного пришла в себя и спросила:
– Как ты вошел?
– У меня есть ключ.
Долго же ты его хранил, подумала Алина. Она взглянула на мужа: его некогда широкие плечи стали совсем костлявыми, все лицо было в глубоких морщинах.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она.
– Да вот, пришел повидать тебя.
Алина почувствовала, что ее трясет, но не от страха, а от злости.
– Я не хочу тебя видеть, с меня хватит! – чуть не кричала она, брызжа слюной. – Ты обращался со мной, как с собакой, а когда Джек сжалился над тобой и взял на работу, ты предал его и увел всех строителей в Ширинг.
– Мне нужны деньги. – В голосе его жалобные нотки смешивались с открытым вызовом.
– Так иди работать.
– В Ширинге работу остановили, а в Кингсбридже мне ее не найти.
– Тогда ищи в Лондоне, в Париже!
Альфред упрямился как бык:
– Я думал, ты поможешь мне.
– От меня ты ничего не получишь. Лучше уходи.
– Неужели у тебя нет нисколько сострадания? – Он уже просил, он умолял.
Алина облокотилась о стол в поисках опоры.
– Альфред, неужели ты не можешь понять, что я тебя ненавижу?
– Но за что? – Он, казалось, был обижен ее словами.
О Боже, подумала Алина, да он просто тупица, другого слова не подберешь.
– Если ты ищешь милосердия, иди в монастырь, – устало сказала она. – Приор Филип обладает удивительной способностью все прощать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193