Это был здоровый, сильный крик нормального ребенка, и, убедившись, что с его сыном все хорошо. Том почувствовал облегчение и слабость.
Монах, что держал на руках младенца, был веселым малым лет двадцати с непослушными волосами и довольно глупой ухмылкой. В отличие от большинства монахов, он никак не отреагировал на присутствие женщины. Улыбнувшись всем, он заговорил с Катбертом:
– Джонатану нужно еще молочка.
Тому хотелось взять ребенка на руки. Он изо всех сил старался сделать каменное лицо, чтобы его выражение не выдало того, что творилось у него в душе. Он незаметно взглянул на детей. Они знали только то, что брошенного младенца подобрал священник. Но им даже не было известно, что этот священник отвез его в маленький лесной монастырь. И сейчас на их лицах не было написано ничего, кроме легкого любопытства. Они никак не связывали этого ребенка с тем, что остался лежать в лесу.
Катберт взял черпак и небольшой кувшинчик и налил в него молока из стоявшей здесь же бадьи.
– Можно я подержу ребенка? – попросила Эллен молодого монаха. Она протянула руки, и он передал ей малыша. Том с завистью глядел на нее, всем сердцем стремясь прижать к себе этот теплый крохотный комочек. Эллен покачала младенца, и он на некоторое время успокоился.
– Ага, Джонни Восемь Пенсов – хорошая нянька, но у него нет женских рук, – заметил келарь.
Эллен улыбнулась монаху:
– Почему тебя зовут Джонни Восемь Пенсов?
Вместо него ответил Катберт.
– Потому что до шиллинга у него не хватает восьми пенсов, – сказал он, постучав по голове пальцем, как бы говоря, что у Джонни не все в порядке с мозгами. – Но он, кажется, понимает, что нужно бессловесным созданиям, лучше, чем любой нормальный человек. Воистину, на все воля Божия...
Эллен придвинулась к Тому и протянула ему ребенка. Она прочитала его мысли. Том взглянул на нее полными благодарности глазами и взял крохотное дитя в свои большие руки. Через одеяльце, в которое был завернут малыш, он чувствовал, как бьется его сердце. Материя была дорогой, и Том недоумевал, где удалось монахам раздобыть такую мягкую шерсть. Он прижал ребенка к груди и покачал его. Это получалось у него не так хорошо, как у Эллен, и малыш снова заплакал. Что ж, пусть поплачет: этот громкий, напористый крик, словно музыка, звучал в его ушах, ибо означал, что брошенный им сын был крепок и здоров. Как ни тяжело это было, но Том вынужден был признать, что, оставив ребенка в монастыре, он поступил верно.
– А где он спит? – спросила у Джонни Эллен.
На этот раз Джонни ответил сам:
– В нашей опочивальне у него есть своя кроватка.
– Наверное, он постоянно будит вас по ночам?
– Мы все равно встаем в полночь на заутреню, – сказал Джонни.
– Конечно! Я совсем забыла, что у монахов такие же бессонные ночи, как и у матерей.
Катберт вручил Джонни кувшинчик с молоком. Тот привычным движением одной руки взял у Тома ребенка. Расставаться со своим маленьким сынишкой Тому ни за что не хотелось, но в глазах монахов у него вообще не было никаких прав на этого малыша, и ему пришлось уступить. Через минуту Джонни с ребенком на руках вышел, и Том с трудом заставил себя подавить желание броситься вслед за ним и крикнуть: «Постой! Это мой сын. Верни мне его». Стоявшая рядом Эллен с трогательным сочувствием сжала ему руку.
Теперь у Тома появилась еще одна причина желать остаться в монастыре. Если он будет здесь работать, он сможет каждый день видеть маленького Джонатана, и получится так, что вроде бы он никогда его и не бросал. Но это казалось слишком чудесным, чтобы быть правдой. Он даже не смел надеяться на такой исход.
Своими проницательными глазами Катберт смотрел на Марту и Джека, у которых при виде наполненного жирным молоком кувшина, что забрал Джонни, глаза чуть не вылезли из орбит.
– Не хотят ли ребятишки молочка? – спросил он.
– О да, спасибо, отче, хотят, – с готовностью ответил Том. Он и сам бы не отказался.
Катберт, зачерпнув молока, разлил его в две деревянные кружки и протянул их Марте и Джеку. Они выпили залпом; вокруг ртов у них остались большие белые круги.
– Хотите еще? – предложил Катберт.
– Да! – хором ответили они. Том взглянул на Эллен, зная, что, должно быть, ее переполняет то же чувство, что и его: бесконечная благодарность за то, что малышей наконец покормили.
Вновь наполнив кружки, Катберт мимоходом спросил:
– А откуда же вы, люди добрые, пришли?
– Из Ерлскастла, что неподалеку от Ширинга, – ответил Том. – Мы ушли оттуда вчера утром.
– Ели что-нибудь с тех пор?
– Нет, – признался Том. Он знал, что Катберт спрашивал от чистого сердца, но ему было крайне неприятно признаваться в том, что сам он не смог накормить своих детей.
– Возьмите тогда яблок, чтобы подкрепиться до ужина, – сказал келарь, указывая на стоящую возле двери бочку.
Альфред, Эллен и Том подошли к бочке, в то время как Марта и Джек допивали свое молоко. Альфред, накинувшись на яблоки, старался набрать их столько, сколько мог удержать, но Том, стукнув его по рукам, тихо проговорил:
– Возьми только два или три.
Альфред взял три.
С чувством искренней благодарности Том съел свои яблоки, и боль в животе немного утихла; но он все-таки не мог не думать о том, скоро ли наступит время ужина. Он обрадовался, припомнив, что, как правило, чтобы сэкономить свечи, монахи ели до темноты.
Катберт внимательно рассматривал Эллен.
– Уж не знаю ли я тебя? – в конце концов произнес он.
– Не думаю, – смутилась Эллен.
– Ты кажешься мне знакомой, – неуверенно сказал он.
– Я жила неподалеку отсюда, когда была ребенком.
– Ах вот оно что. Хотя у меня-то чувство, что ты выглядишь старше, чем должна бы.
– Наверное, у тебя очень хорошая память.
– Видно, недостаточно хорошая, – нахмурился он, глядя на нее. – Уверен, здесь есть что-то еще... Ну да ладно. А почему вы ушли из Ерлскастла?
– Вчера на рассвете на него напали и захватили, – ответил Том. – Граф Бартоломео обвиняется в измене.
Катберт был просто потрясен.
– Господи, спаси нас! – воскликнул он и вдруг стал похож на старую деву, испугавшуюся быка. – Измена!
За дверью раздались чьи-то шаги. Том обернулся и увидел входящего монаха. Катберт сказал:
– А вот и наш новый приор.
Том сразу узнал его. Это был Филип, тот самый монах, которого они встретили, направляясь в епископский дворец, и который угостил их изумительным сыром. Теперь все встало на свои места: новый приор Кингсбриджа – это бывший приор лесной обители, и, когда он перебрался сюда, он привез с собой и маленького Джонатана. Сердце Тома забилось от новой надежды. Филип был человеком добрым, и Том, кажется, понравился ему. Наверняка новый приор даст ему работу.
Филип тоже узнал Тома.
– Привет тебе, мастер-строитель, – сказал он. – Не больно-то удалось подзаработать в епископском дворце, а?
– Нет, не больно, отец. Архидиакон мне отказал, а епископа в это время там не было.
– Воистину не было – он был на небесах, хотя тогда мы этого не знали.
– Епископ умер?
– Да.
– Это уже не новость, – нетерпеливо вмешался в их разговор Катберт. – Том и его семья только что пришли из Ерлскастла. Граф Бартоломео схвачен, а его замок разграблен!
Филип словно застыл.
– Уже, – прошептал он.
– Уже? – повторил Катберт. – Почему ты говоришь «уже»? – Было видно, что он души не чаял в Филипе, но беспокоился о нем, как беспокоится отец о сыне, который был на войне и вернулся домой с мечом на поясе и жутковатым блеском в глазах. – Ты знал, что это должно было случиться?
Филип пребывал в некотором смятении.
– Н-нет, не совсем, – неопределенно сказал он. – До меня доходили слухи, что граф Бартоломео занял враждебную королю Стефану позицию. – К нему вернулось самообладание. – Все мы можем благодарить Господа за содеянное. Стефан обещал защитить Церковь, в то время как Мод, возможно, стала бы притеснять нас, как это делал ее покойный отец. Да, конечно... Это хорошая новость. – Он выглядел таким удовлетворенным, словно это было дело его собственных рук.
Но Тому не хотелось продолжать разговор о графе Бартоломео.
– Для меня в ней нет ничего хорошего, – сказал он. – Днем раньше граф нанял меня, чтобы я укрепил оборонительные сооружения замка. Я не успел проработать и одного дня.
– Какой позор! – проговорил вдруг Филип. – Кто же захватил замок?
– Лорд Перси Хамлей.
– А-а, – кивнул Филип, и Том почувствовал, что новость, которую он сообщил, только подтвердила ожидания приора.
– Ты, я вижу, наводишь здесь порядок, – начал Том, стараясь направить тему разговора в нужное ему русло.
– Пытаюсь, – проговорил Филип.
– Уверен, ты хотел бы восстановить башню.
– Восстановить башню, отремонтировать крышу, намостить пол – да, все это я хочу сделать. А ты, конечно же, хочешь получить работу, – добавил он, очевидно только сейчас поняв, зачем Том здесь. – Я рад бы тебя нанять, но, боюсь, мне нечем будет тебе заплатить. Сей монастырь нищ.
Том почувствовал, будто получил удар кулаком. Он уже был почти уверен, что найдет здесь работу – все говорило за это. Не веря своим ушам, он уставился на Филипа. Просто невероятно, что у монастыря не было денег. Правда, келарь говорил, что всю дополнительную работу монахи делали сами, но даже если и так, монастырь всегда мог одолжить денег у евреев-ростовщиков. Том чувствовал, здесь его дорога подошла к концу. Неизвестно, что придавало ему силы на протяжении всей зимы идти в поисках работы, но теперь этот источник иссяк – и силы и воля покинули его. «Все. Больше не могу, – подумал он. – Я выдохся».
Видя его страдания, Филип сказал:
– Могу предложить тебе ужин, место для ночлега и завтрак.
Злость и отчаяние переполняли Тома.
– Благодарю тебя, – раздраженно произнес он, – но я бы предпочел все это заработать.
Услышав в голосе Тома злые нотки, Филип приподнял брови, но голос его прозвучал мягко:
– Проси Бога. Молитва – это не попрошайничество. – Он повернулся и вышел.
Семейство Тома выглядело несколько испуганным, и он понял, что, должно быть, не смог скрыть своей злости. Раздосадованный, он вслед за Филипом выскочил во двор и остановился, уставившись на махину старой церкви и пытаясь справиться со своими чувствами.
Через минуту к нему подошли Эллен и дети. Желая успокоить его, Эллен обняла Тома за талию. При виде этого послушники начали толкать друг друга локтями и перешептываться. Том не замечал их.
– Я буду молиться, – мрачно сказал он. – Я буду молиться, чтобы молния ударила в эту церковь и сровняла ее с землей.
* * *
За последние два дня Джек научился бояться будущего.
В своей короткой жизни ему никогда не приходилось задумываться о том, что будет послезавтра, но, если бы и пришлось, он бы наверняка знал, чего следует ожидать. В лесу один день был похож на другой, а времена года сменялись медленно. Теперь же он понятия не имел, где завтра окажется, что будет делать и будет ли что-нибудь есть.
Самым худшим из всего был голод. Джек потихоньку ел траву и листья, стараясь облегчить приступы боли в животе, но желудок все равно болел, только по-другому. Марта, с которой они все время ходили вместе, была так голодна, что часто плакала. Она жалобно смотрела на него, и то, что он не мог облегчить ее страдания, было даже хуже его собственного голода.
Если бы они все еще жили в пещере, он бы знал, куда пойти, чтобы убить утку, или набрать орехов, или стащить яиц; но в городах, деревнях и на незнакомых дорогах он чувствовал себя в полной растерянности. Все, что он знал, – это то, что Том должен найти работу.
До вечера они просидели в доме для гостей, в котором была всего одна комната с земляным полом и очагом посередине, точно такая, в каких жили крестьяне, но Джеку, который всю жизнь провел в пещере, этот дом показался прекрасным. Его интересовало, как его строили, и Том рассказал ему. Надо свалить два молодых дерева и, обрубив ветки, соединить под углом, затем еще два обработать таким же образом и установить на расстоянии четырех ярдов от первых, верхушки двух получившихся треугольников соединить коньковым брусом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193
Монах, что держал на руках младенца, был веселым малым лет двадцати с непослушными волосами и довольно глупой ухмылкой. В отличие от большинства монахов, он никак не отреагировал на присутствие женщины. Улыбнувшись всем, он заговорил с Катбертом:
– Джонатану нужно еще молочка.
Тому хотелось взять ребенка на руки. Он изо всех сил старался сделать каменное лицо, чтобы его выражение не выдало того, что творилось у него в душе. Он незаметно взглянул на детей. Они знали только то, что брошенного младенца подобрал священник. Но им даже не было известно, что этот священник отвез его в маленький лесной монастырь. И сейчас на их лицах не было написано ничего, кроме легкого любопытства. Они никак не связывали этого ребенка с тем, что остался лежать в лесу.
Катберт взял черпак и небольшой кувшинчик и налил в него молока из стоявшей здесь же бадьи.
– Можно я подержу ребенка? – попросила Эллен молодого монаха. Она протянула руки, и он передал ей малыша. Том с завистью глядел на нее, всем сердцем стремясь прижать к себе этот теплый крохотный комочек. Эллен покачала младенца, и он на некоторое время успокоился.
– Ага, Джонни Восемь Пенсов – хорошая нянька, но у него нет женских рук, – заметил келарь.
Эллен улыбнулась монаху:
– Почему тебя зовут Джонни Восемь Пенсов?
Вместо него ответил Катберт.
– Потому что до шиллинга у него не хватает восьми пенсов, – сказал он, постучав по голове пальцем, как бы говоря, что у Джонни не все в порядке с мозгами. – Но он, кажется, понимает, что нужно бессловесным созданиям, лучше, чем любой нормальный человек. Воистину, на все воля Божия...
Эллен придвинулась к Тому и протянула ему ребенка. Она прочитала его мысли. Том взглянул на нее полными благодарности глазами и взял крохотное дитя в свои большие руки. Через одеяльце, в которое был завернут малыш, он чувствовал, как бьется его сердце. Материя была дорогой, и Том недоумевал, где удалось монахам раздобыть такую мягкую шерсть. Он прижал ребенка к груди и покачал его. Это получалось у него не так хорошо, как у Эллен, и малыш снова заплакал. Что ж, пусть поплачет: этот громкий, напористый крик, словно музыка, звучал в его ушах, ибо означал, что брошенный им сын был крепок и здоров. Как ни тяжело это было, но Том вынужден был признать, что, оставив ребенка в монастыре, он поступил верно.
– А где он спит? – спросила у Джонни Эллен.
На этот раз Джонни ответил сам:
– В нашей опочивальне у него есть своя кроватка.
– Наверное, он постоянно будит вас по ночам?
– Мы все равно встаем в полночь на заутреню, – сказал Джонни.
– Конечно! Я совсем забыла, что у монахов такие же бессонные ночи, как и у матерей.
Катберт вручил Джонни кувшинчик с молоком. Тот привычным движением одной руки взял у Тома ребенка. Расставаться со своим маленьким сынишкой Тому ни за что не хотелось, но в глазах монахов у него вообще не было никаких прав на этого малыша, и ему пришлось уступить. Через минуту Джонни с ребенком на руках вышел, и Том с трудом заставил себя подавить желание броситься вслед за ним и крикнуть: «Постой! Это мой сын. Верни мне его». Стоявшая рядом Эллен с трогательным сочувствием сжала ему руку.
Теперь у Тома появилась еще одна причина желать остаться в монастыре. Если он будет здесь работать, он сможет каждый день видеть маленького Джонатана, и получится так, что вроде бы он никогда его и не бросал. Но это казалось слишком чудесным, чтобы быть правдой. Он даже не смел надеяться на такой исход.
Своими проницательными глазами Катберт смотрел на Марту и Джека, у которых при виде наполненного жирным молоком кувшина, что забрал Джонни, глаза чуть не вылезли из орбит.
– Не хотят ли ребятишки молочка? – спросил он.
– О да, спасибо, отче, хотят, – с готовностью ответил Том. Он и сам бы не отказался.
Катберт, зачерпнув молока, разлил его в две деревянные кружки и протянул их Марте и Джеку. Они выпили залпом; вокруг ртов у них остались большие белые круги.
– Хотите еще? – предложил Катберт.
– Да! – хором ответили они. Том взглянул на Эллен, зная, что, должно быть, ее переполняет то же чувство, что и его: бесконечная благодарность за то, что малышей наконец покормили.
Вновь наполнив кружки, Катберт мимоходом спросил:
– А откуда же вы, люди добрые, пришли?
– Из Ерлскастла, что неподалеку от Ширинга, – ответил Том. – Мы ушли оттуда вчера утром.
– Ели что-нибудь с тех пор?
– Нет, – признался Том. Он знал, что Катберт спрашивал от чистого сердца, но ему было крайне неприятно признаваться в том, что сам он не смог накормить своих детей.
– Возьмите тогда яблок, чтобы подкрепиться до ужина, – сказал келарь, указывая на стоящую возле двери бочку.
Альфред, Эллен и Том подошли к бочке, в то время как Марта и Джек допивали свое молоко. Альфред, накинувшись на яблоки, старался набрать их столько, сколько мог удержать, но Том, стукнув его по рукам, тихо проговорил:
– Возьми только два или три.
Альфред взял три.
С чувством искренней благодарности Том съел свои яблоки, и боль в животе немного утихла; но он все-таки не мог не думать о том, скоро ли наступит время ужина. Он обрадовался, припомнив, что, как правило, чтобы сэкономить свечи, монахи ели до темноты.
Катберт внимательно рассматривал Эллен.
– Уж не знаю ли я тебя? – в конце концов произнес он.
– Не думаю, – смутилась Эллен.
– Ты кажешься мне знакомой, – неуверенно сказал он.
– Я жила неподалеку отсюда, когда была ребенком.
– Ах вот оно что. Хотя у меня-то чувство, что ты выглядишь старше, чем должна бы.
– Наверное, у тебя очень хорошая память.
– Видно, недостаточно хорошая, – нахмурился он, глядя на нее. – Уверен, здесь есть что-то еще... Ну да ладно. А почему вы ушли из Ерлскастла?
– Вчера на рассвете на него напали и захватили, – ответил Том. – Граф Бартоломео обвиняется в измене.
Катберт был просто потрясен.
– Господи, спаси нас! – воскликнул он и вдруг стал похож на старую деву, испугавшуюся быка. – Измена!
За дверью раздались чьи-то шаги. Том обернулся и увидел входящего монаха. Катберт сказал:
– А вот и наш новый приор.
Том сразу узнал его. Это был Филип, тот самый монах, которого они встретили, направляясь в епископский дворец, и который угостил их изумительным сыром. Теперь все встало на свои места: новый приор Кингсбриджа – это бывший приор лесной обители, и, когда он перебрался сюда, он привез с собой и маленького Джонатана. Сердце Тома забилось от новой надежды. Филип был человеком добрым, и Том, кажется, понравился ему. Наверняка новый приор даст ему работу.
Филип тоже узнал Тома.
– Привет тебе, мастер-строитель, – сказал он. – Не больно-то удалось подзаработать в епископском дворце, а?
– Нет, не больно, отец. Архидиакон мне отказал, а епископа в это время там не было.
– Воистину не было – он был на небесах, хотя тогда мы этого не знали.
– Епископ умер?
– Да.
– Это уже не новость, – нетерпеливо вмешался в их разговор Катберт. – Том и его семья только что пришли из Ерлскастла. Граф Бартоломео схвачен, а его замок разграблен!
Филип словно застыл.
– Уже, – прошептал он.
– Уже? – повторил Катберт. – Почему ты говоришь «уже»? – Было видно, что он души не чаял в Филипе, но беспокоился о нем, как беспокоится отец о сыне, который был на войне и вернулся домой с мечом на поясе и жутковатым блеском в глазах. – Ты знал, что это должно было случиться?
Филип пребывал в некотором смятении.
– Н-нет, не совсем, – неопределенно сказал он. – До меня доходили слухи, что граф Бартоломео занял враждебную королю Стефану позицию. – К нему вернулось самообладание. – Все мы можем благодарить Господа за содеянное. Стефан обещал защитить Церковь, в то время как Мод, возможно, стала бы притеснять нас, как это делал ее покойный отец. Да, конечно... Это хорошая новость. – Он выглядел таким удовлетворенным, словно это было дело его собственных рук.
Но Тому не хотелось продолжать разговор о графе Бартоломео.
– Для меня в ней нет ничего хорошего, – сказал он. – Днем раньше граф нанял меня, чтобы я укрепил оборонительные сооружения замка. Я не успел проработать и одного дня.
– Какой позор! – проговорил вдруг Филип. – Кто же захватил замок?
– Лорд Перси Хамлей.
– А-а, – кивнул Филип, и Том почувствовал, что новость, которую он сообщил, только подтвердила ожидания приора.
– Ты, я вижу, наводишь здесь порядок, – начал Том, стараясь направить тему разговора в нужное ему русло.
– Пытаюсь, – проговорил Филип.
– Уверен, ты хотел бы восстановить башню.
– Восстановить башню, отремонтировать крышу, намостить пол – да, все это я хочу сделать. А ты, конечно же, хочешь получить работу, – добавил он, очевидно только сейчас поняв, зачем Том здесь. – Я рад бы тебя нанять, но, боюсь, мне нечем будет тебе заплатить. Сей монастырь нищ.
Том почувствовал, будто получил удар кулаком. Он уже был почти уверен, что найдет здесь работу – все говорило за это. Не веря своим ушам, он уставился на Филипа. Просто невероятно, что у монастыря не было денег. Правда, келарь говорил, что всю дополнительную работу монахи делали сами, но даже если и так, монастырь всегда мог одолжить денег у евреев-ростовщиков. Том чувствовал, здесь его дорога подошла к концу. Неизвестно, что придавало ему силы на протяжении всей зимы идти в поисках работы, но теперь этот источник иссяк – и силы и воля покинули его. «Все. Больше не могу, – подумал он. – Я выдохся».
Видя его страдания, Филип сказал:
– Могу предложить тебе ужин, место для ночлега и завтрак.
Злость и отчаяние переполняли Тома.
– Благодарю тебя, – раздраженно произнес он, – но я бы предпочел все это заработать.
Услышав в голосе Тома злые нотки, Филип приподнял брови, но голос его прозвучал мягко:
– Проси Бога. Молитва – это не попрошайничество. – Он повернулся и вышел.
Семейство Тома выглядело несколько испуганным, и он понял, что, должно быть, не смог скрыть своей злости. Раздосадованный, он вслед за Филипом выскочил во двор и остановился, уставившись на махину старой церкви и пытаясь справиться со своими чувствами.
Через минуту к нему подошли Эллен и дети. Желая успокоить его, Эллен обняла Тома за талию. При виде этого послушники начали толкать друг друга локтями и перешептываться. Том не замечал их.
– Я буду молиться, – мрачно сказал он. – Я буду молиться, чтобы молния ударила в эту церковь и сровняла ее с землей.
* * *
За последние два дня Джек научился бояться будущего.
В своей короткой жизни ему никогда не приходилось задумываться о том, что будет послезавтра, но, если бы и пришлось, он бы наверняка знал, чего следует ожидать. В лесу один день был похож на другой, а времена года сменялись медленно. Теперь же он понятия не имел, где завтра окажется, что будет делать и будет ли что-нибудь есть.
Самым худшим из всего был голод. Джек потихоньку ел траву и листья, стараясь облегчить приступы боли в животе, но желудок все равно болел, только по-другому. Марта, с которой они все время ходили вместе, была так голодна, что часто плакала. Она жалобно смотрела на него, и то, что он не мог облегчить ее страдания, было даже хуже его собственного голода.
Если бы они все еще жили в пещере, он бы знал, куда пойти, чтобы убить утку, или набрать орехов, или стащить яиц; но в городах, деревнях и на незнакомых дорогах он чувствовал себя в полной растерянности. Все, что он знал, – это то, что Том должен найти работу.
До вечера они просидели в доме для гостей, в котором была всего одна комната с земляным полом и очагом посередине, точно такая, в каких жили крестьяне, но Джеку, который всю жизнь провел в пещере, этот дом показался прекрасным. Его интересовало, как его строили, и Том рассказал ему. Надо свалить два молодых дерева и, обрубив ветки, соединить под углом, затем еще два обработать таким же образом и установить на расстоянии четырех ярдов от первых, верхушки двух получившихся треугольников соединить коньковым брусом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193