Почему я не слышу нот радости? Ах вечная неувязка: молодость мало знает и понимает и думает, что все радости впереди. Но это неправда! Это большой обман, Танечка! Я к вашим услугам. Звоните! Встретимся!
... Самым "нераскрученным" у меня оставался третий покойник из списка некоего зловещего забавника - Пестряков с пресловутой прибавкой "Водкин". Как мне сказали в Союзе писателей, у него есть дочь, которая и нашла умершего отца на даче. "Бутылка, стаканы, а он под столом"... Она, как говорила секретарша секции прозы, замужем за бывшим летчиком-испытателем, женщина очень энергичная...
Я открыла свою записную книжку, отыскала нужный номер и позвонила... Признаюсь, приятно на душе, когда на том конце звучит голос вежливый, мягкий, - сразу растет в душе доброжелательство ко всему на свете...
С Нелли Дмитриевной Вершининой-Пестряковой мы договорились встретиться через час, у неё на квартире. Она жила недалеко от меня - через две остановки метро - в Сокольниках.
Я знала в этот раз совершено точно, чего хотела, а чего не хотела.
Не хотела многого: чтоб меня не учили жить и что мне идет-не идет, не объясняли навязчиво, и чтоб никаких сытых Осиков с оттопыренной толстой губой поблизости. В конце концов имею я право как-то же удобно, эстетично формировать место очередного действия, фабриковать ландшафт в зависимости от настроения?
... Всякого я ожидала от посещения семейства покойного романиста Дмитрия Владимировача Пестрякова-Водкина, но только не этого... не того, что попаду в маленький сумасшедший дом. Что разговаривать мне предстоит, мягко говоря, со странной женщиной пятидесяти с чем-то лет, которую звали красиво - Нелли. Если бы не мой небольшой опыт общения с соседкой, музейщицей Апраксиной, я бы, пожалуй, сильно растерялась бы... Но Апраксина Евгения Юрьевна тоже ошеломляла при первом с ней столкновении. Она никогда сразу не отвечала на ваш вопрос, а торопилась рассказать о своем, наболевшем. Например, о том, что в музее опять прорвало трубы и масса книг оказалась затопленной, что страшно смотреть, как мучительно умирала на обочине дороги собака, попавшая под машину, как странно, что она родила двоих детей, а они уже большие дяди и тети, живут сами по себе, слишком сами по себе...
Нелли Дмитриевна Вершинина-Пестрякова, женщина небольшая, худая, причесанная кое-как, в старом, линялом халате, уже от порога заговорила со мной, как со старинной приятельницей:
- Опять ограбили наших соседей! Во второй раз! Какое-то полное безобразие! Какая-то чистая глупость! У них унесли все! Дверь открыли отмычкой. Так что вы думаете? Милиция забрала безработного парня-наркомана с третьего этажа. Это все его дружки устроили! Представляете, такой красивый блондин, тихий, вежливый, а в действительности - злостный наркоман!
- Нелличка! - раздался басок из комнаты, куда вела приоткрытая дверь. - Не заговаривай человека! Он же не из милиции! У него к тебе совсем другой разговор!
Женщина улыбнулась мне извинительно:
- Ах, простите... Но жизнь - это куча всего, где вперемешку битые горшки и алмазные ожерелья... Пошли сюда...
Я очутилась следом за ней в комнате, где одна стена была как бы и не стена вовсе, а стеллажи, от пола до потолка, набитые книгами. Причем не теми, показушными, для гостей книгами, сверкающими нетленной новизной обложек, но теми, что явно были читаемы, листаемы не раз и не два.
- Чай! Чай! Чай! - воскликнула Нелли Дмитриевна и вдруг расплакалась. - Вы видите, сколько у нас книг? Я бы все их продала... Денег катастрофически не хватает. Но теперь никому не до книг. Богатые покупают только новые, с золочеными корешками, бедным они совсем не по карману...
- Нелька, - подал голос человек, на которого я робела смотреть пристально. Потому что мы с ним были не на равных: я могла сидеть, стоять, шагать, бежать, а он - только сидеть в своей инвалидной коляске, - ты обещала чай!
В его голосе зазвучало раздражение и нетерпение. Вот тут я и решилась разглядеть инвалида получше... Тем более, что Нелли тотчас покорно отозвалась:
- Ах, да, да! Сейчас, сейчас! - и юркнула за дверь.
Один на один мс мужчиной в инвалидной коляске... Он, конечно, когда-то был не просто симпатичен, но красив. Его крупная голова, седые кудри и синие глаза под черными, долгими бровями, прямой нос, отчетливо очерченные губы просто вопили о совершенстве... И размах плеч, и сильные, мускулистые руки - все явно предназначалось для полноценной жизни... Только вот красно-белый плед на коленях и неподвижные ноги в тапочках...
Он первым резко и прямо поставил меня на место:
- В жалости и снисхождении не нуждаюсь. Смотрите на меня без слезы. Потому что все под Богом ходим. Никто не знает, как с ним обойдется его величество Случай через пять минут. Был, был когда-то Мишка Вершинин летчиком-испытателем! Гремел даже в своих кругах! Трижды мог погибнуть, но вывернулся! Небо держало. Земля подвела. Автокатастрофа в очень теплый майский день и - колясочка с колесиками...
Появилась Нелли Дмитриевна с подносом и тремя синими фарфоровыми бокалами, поставила на низкий четырехугольный стол. Бокалы уютно дымились, распространяя аромат хорошего, качественного чая. В хрустальной вазочке пестрая горка дешевых конфет, в другой - такой же - печенье.
- Миша подъезжай, - попросила Нелли Дмитриевна.
Коляска скрипнула слегка...
- Дожили, - женщина смотрела на меня мокрыми глазами. - Никакой перспективы. Пенсии копеечные... Придется продавать дачу...
- Привет с фронта! Выходи из виража! - отрубил бывший летчик-испытатель. - Не греши против истины! Главная же наша с тобой истина в том, что дочка бездельница, которая желает жито красиво, а работать нет. У которой к тебе, матери, не говорю о себе, - нисколько жалости...
- Ах, Миша! - смутилась Нелли Дмитриевна. - Ну зачем при постороннем о своей жизни...
- О какой жизни? - удивился красавец-инвалид. - Какая у нас с тобой жизнь? Обуза мы для этой жизни...
- Опять, Миша, ты ораторствуешь...
- Тишина! - призвал мужчина и ко мне: - Ваши вопросы, наши ответы.
- Я пришла узнать, как жил, особенно в последние годы Дмитрий Степанович, на какие средства, что писал, в чем вы видите причину его пристрастия к спиртному...
- Промашка! Рванем машину в сторону! - приказал Михаил. - Мой тесть, к вашему сведению, не пил.
- То есть...
- Ваш полет вслепую и без права на удачу. Вам кто-то набил уши ложью. Дмитрий Степанович выпивал, это да, но алкашом не был! - красавец-инвалид сбил ладонью седой завиток со лба на сторону. - Он много, много работал... Особенно в последнее время. Писал, писал...
- Что именно?
- Вот тут горючее на исходе. Мы ведь привыкли, что он стучит на машинке, а что... наше ли дело? С нами он обычно не советовался, нам показывал только готовые изданные книги. Но он за последние годы редко издавался... все какие-то рассказики в журналах... Но печатал, печатал... Я однажды спросил: "Над чем трудитесь?" Он ответил весело: "Гром и молнию изображаю одновременно. Изображу, выпущу на волю - и тут как жахнет".
- Где же эта рукопись? Вы её нашли после его смерти?
Он хотел, было, ответить, но перебила Нелли Дмитриевна, встала даже, чтоб легче говорить, что ли, и оказалась вся в солнечном луче, отчего отчетливо забелели отросшие корни волос, давненько, видно, не встречавшиеся с темной краской, что сохранилась на прядях там-сям. Она словно бы поведала на нерве о только что сговорившемся чуде:
- Кто-то украл все его рукописи! Там, на даче! Все-все! Мы нашли его мертвым. Под столом. На столе бутылка коньяка. Экспертиза показала, что эта жидкость - ядовитая. Он пил с кем-то совершенную отраву. Следователь сказал, что это теперь сплошь да рядом - травится народ суррогатами... Но почему рядом не обнаружили труп того, кто пил с ним вместе? Почему его последняя рукопись в синей папке... Я же её своими глазами видела у него в столе... я даже название запомнила... "Рассыпавшийся человек". Я его ещё спросила: "Почему "рассыпавшийся"?" А он ответил: "Рассыпался, значит, в песок, труху... Забавную такую историйку сочиняю! В назидание потомкам!" Еще обещал: "Если эту книженцию выпущу в свет - она как осколочная жахнет! Кой-кому не поздоровится и очень. Себя не пожалею, но и другим спуску не дам! Бог давно ждет от меня эту исповедь!"
Совпадения... сплошные совпадения, от которых так легко не открестишься! И Нина Николаевна, и Семен Григорьевич Шор, и Пестряков умерли на дачах. После того, как встретились с каким-то человеком. И у всех у них рылись... искали что-то, в том числе в бумагах... А у покойного Дмитрия Степановича пропала последняя рукопись...
Но подал голос красавец-инвалид:
- Иду в пике! Рукопись вполне могла украсть... прибрать к рукам наша ненаглядная, лазоревая Любочка! Как кусок наследства, который когда-нибудь можно продать! От неё этого вполне можно ожидать.
- Ты ещё скажи, что деда убила она же! - тонким, взвинченным голосом выкрикнула Нелли Дмитриевна.
- Могла! - рубанул Михаил. - Потому что связалась с этой препоганой сектой! Они там с Буддой по пятницам беседу беседуют! В остальное время ходят друг к дружке и кормятся, чем Бог послал. Остальное человечество презирают. Сама же ты говорила, что твоя ненаглядная Любочка снесла в секту гуру какому-то дедов орден Ленина. А он, кроме всего прочего, денег стоит! Выродили на свою голову...
А ведь и впрямь иной раз очень легок человек на помине! Мы все трое не услыхали, выходит, как скрипел ключ в скважине и отворилась входная дверь глядь, в дверном проеме - прелестное, стройнехонькое, свечечкой, существо, моих примерно лет, а может, и постарше, но до того светлое, с этими белокурыми локонами, преогромными зелено-голубыми глазами, пухлым алым ртом...
- Вам что, больше не о чем говорить? - спросила наотмашь, недобро нащурившись сначала на отца, потом на мать. - Вас мой образ жизни слишком напрягает? Вы уже готовы каждому встречному-поперечному городит, что в голову взбредет?
В её прекрасных глазах блеснули прекрасные слезинки, тотчас скатившиеся по смугло-розовым щекам...
- Никаких рукописей я не брала! Не крала! А насчет дедова ордена... Он, если уж хотите все знать, сам мне его отдал, когда я нашла покупателя... Потому что... потому что...
- Почему же? Почему молчала до сих пор? - взял первое слово отец.
- По кочану! - зло выкрикнула красавица. - Дед знал, что человеку по фигу всякие наставления, если он дошел до черты... Спасать человека надо! А вы... вы... - круто повернулась и исчезла вместе с ослепительной своей красотой и зеленым, легчайшим, вьющимся платьем и белыми туфлями на каблуке.
Я рискнула предположить:
- Если Люба согласится, мне бы хотелось...
- Попробуйте, - убитым голосом отозвалась её мать, теребя в руках носовой платок. - Она там... в комнате...
"Назвалась груздем" и полезла, как чудилось, в пекло...
Ошиблась. Пронесло. В небольшой комнате, в старом бежевом кресле сидела, закрыв глаза, эта самая дерзкая красавица. Одна босоножка валялась на полу, вторая вот-вот должна была свалиться с её ноги.
- Садись, - сказала Люба, открывая глаза. - Ты кто? Из газеты? Насчет деда? Я сама в журналишке работаю... Искусствоведша. Без права на зарплату. Замуж? - опередила она мой вопрос. - За кого? За денежный мешок с импотенцией впридачу? За мальчика-психопата, возомнившего себя Акирой Куросавой или Антониони? Ага, жду, жду... чего-то настоящего, мужского, и чтоб без поддавков... Желаю полета! Высоты! Это от папочки. И тоска, тоска... Это от мамочки. Ну, то есть, комплекс.
- А от деда? - встряла я. - От деда ест что?
Она посмотрела на меня с насмешкой сердобольного врача, в её взгляде зажглась некая стального блеска точка, произнесла раздельно с явным намерением укоротить мой правдоискательский пыл:
- От деда - любовь к коньяку в зимний морозный день. Чтоб на самом дне фужерчика. Чтоб при этом в камине пылали дрова и звучал Бах... Но негромко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
... Самым "нераскрученным" у меня оставался третий покойник из списка некоего зловещего забавника - Пестряков с пресловутой прибавкой "Водкин". Как мне сказали в Союзе писателей, у него есть дочь, которая и нашла умершего отца на даче. "Бутылка, стаканы, а он под столом"... Она, как говорила секретарша секции прозы, замужем за бывшим летчиком-испытателем, женщина очень энергичная...
Я открыла свою записную книжку, отыскала нужный номер и позвонила... Признаюсь, приятно на душе, когда на том конце звучит голос вежливый, мягкий, - сразу растет в душе доброжелательство ко всему на свете...
С Нелли Дмитриевной Вершининой-Пестряковой мы договорились встретиться через час, у неё на квартире. Она жила недалеко от меня - через две остановки метро - в Сокольниках.
Я знала в этот раз совершено точно, чего хотела, а чего не хотела.
Не хотела многого: чтоб меня не учили жить и что мне идет-не идет, не объясняли навязчиво, и чтоб никаких сытых Осиков с оттопыренной толстой губой поблизости. В конце концов имею я право как-то же удобно, эстетично формировать место очередного действия, фабриковать ландшафт в зависимости от настроения?
... Всякого я ожидала от посещения семейства покойного романиста Дмитрия Владимировача Пестрякова-Водкина, но только не этого... не того, что попаду в маленький сумасшедший дом. Что разговаривать мне предстоит, мягко говоря, со странной женщиной пятидесяти с чем-то лет, которую звали красиво - Нелли. Если бы не мой небольшой опыт общения с соседкой, музейщицей Апраксиной, я бы, пожалуй, сильно растерялась бы... Но Апраксина Евгения Юрьевна тоже ошеломляла при первом с ней столкновении. Она никогда сразу не отвечала на ваш вопрос, а торопилась рассказать о своем, наболевшем. Например, о том, что в музее опять прорвало трубы и масса книг оказалась затопленной, что страшно смотреть, как мучительно умирала на обочине дороги собака, попавшая под машину, как странно, что она родила двоих детей, а они уже большие дяди и тети, живут сами по себе, слишком сами по себе...
Нелли Дмитриевна Вершинина-Пестрякова, женщина небольшая, худая, причесанная кое-как, в старом, линялом халате, уже от порога заговорила со мной, как со старинной приятельницей:
- Опять ограбили наших соседей! Во второй раз! Какое-то полное безобразие! Какая-то чистая глупость! У них унесли все! Дверь открыли отмычкой. Так что вы думаете? Милиция забрала безработного парня-наркомана с третьего этажа. Это все его дружки устроили! Представляете, такой красивый блондин, тихий, вежливый, а в действительности - злостный наркоман!
- Нелличка! - раздался басок из комнаты, куда вела приоткрытая дверь. - Не заговаривай человека! Он же не из милиции! У него к тебе совсем другой разговор!
Женщина улыбнулась мне извинительно:
- Ах, простите... Но жизнь - это куча всего, где вперемешку битые горшки и алмазные ожерелья... Пошли сюда...
Я очутилась следом за ней в комнате, где одна стена была как бы и не стена вовсе, а стеллажи, от пола до потолка, набитые книгами. Причем не теми, показушными, для гостей книгами, сверкающими нетленной новизной обложек, но теми, что явно были читаемы, листаемы не раз и не два.
- Чай! Чай! Чай! - воскликнула Нелли Дмитриевна и вдруг расплакалась. - Вы видите, сколько у нас книг? Я бы все их продала... Денег катастрофически не хватает. Но теперь никому не до книг. Богатые покупают только новые, с золочеными корешками, бедным они совсем не по карману...
- Нелька, - подал голос человек, на которого я робела смотреть пристально. Потому что мы с ним были не на равных: я могла сидеть, стоять, шагать, бежать, а он - только сидеть в своей инвалидной коляске, - ты обещала чай!
В его голосе зазвучало раздражение и нетерпение. Вот тут я и решилась разглядеть инвалида получше... Тем более, что Нелли тотчас покорно отозвалась:
- Ах, да, да! Сейчас, сейчас! - и юркнула за дверь.
Один на один мс мужчиной в инвалидной коляске... Он, конечно, когда-то был не просто симпатичен, но красив. Его крупная голова, седые кудри и синие глаза под черными, долгими бровями, прямой нос, отчетливо очерченные губы просто вопили о совершенстве... И размах плеч, и сильные, мускулистые руки - все явно предназначалось для полноценной жизни... Только вот красно-белый плед на коленях и неподвижные ноги в тапочках...
Он первым резко и прямо поставил меня на место:
- В жалости и снисхождении не нуждаюсь. Смотрите на меня без слезы. Потому что все под Богом ходим. Никто не знает, как с ним обойдется его величество Случай через пять минут. Был, был когда-то Мишка Вершинин летчиком-испытателем! Гремел даже в своих кругах! Трижды мог погибнуть, но вывернулся! Небо держало. Земля подвела. Автокатастрофа в очень теплый майский день и - колясочка с колесиками...
Появилась Нелли Дмитриевна с подносом и тремя синими фарфоровыми бокалами, поставила на низкий четырехугольный стол. Бокалы уютно дымились, распространяя аромат хорошего, качественного чая. В хрустальной вазочке пестрая горка дешевых конфет, в другой - такой же - печенье.
- Миша подъезжай, - попросила Нелли Дмитриевна.
Коляска скрипнула слегка...
- Дожили, - женщина смотрела на меня мокрыми глазами. - Никакой перспективы. Пенсии копеечные... Придется продавать дачу...
- Привет с фронта! Выходи из виража! - отрубил бывший летчик-испытатель. - Не греши против истины! Главная же наша с тобой истина в том, что дочка бездельница, которая желает жито красиво, а работать нет. У которой к тебе, матери, не говорю о себе, - нисколько жалости...
- Ах, Миша! - смутилась Нелли Дмитриевна. - Ну зачем при постороннем о своей жизни...
- О какой жизни? - удивился красавец-инвалид. - Какая у нас с тобой жизнь? Обуза мы для этой жизни...
- Опять, Миша, ты ораторствуешь...
- Тишина! - призвал мужчина и ко мне: - Ваши вопросы, наши ответы.
- Я пришла узнать, как жил, особенно в последние годы Дмитрий Степанович, на какие средства, что писал, в чем вы видите причину его пристрастия к спиртному...
- Промашка! Рванем машину в сторону! - приказал Михаил. - Мой тесть, к вашему сведению, не пил.
- То есть...
- Ваш полет вслепую и без права на удачу. Вам кто-то набил уши ложью. Дмитрий Степанович выпивал, это да, но алкашом не был! - красавец-инвалид сбил ладонью седой завиток со лба на сторону. - Он много, много работал... Особенно в последнее время. Писал, писал...
- Что именно?
- Вот тут горючее на исходе. Мы ведь привыкли, что он стучит на машинке, а что... наше ли дело? С нами он обычно не советовался, нам показывал только готовые изданные книги. Но он за последние годы редко издавался... все какие-то рассказики в журналах... Но печатал, печатал... Я однажды спросил: "Над чем трудитесь?" Он ответил весело: "Гром и молнию изображаю одновременно. Изображу, выпущу на волю - и тут как жахнет".
- Где же эта рукопись? Вы её нашли после его смерти?
Он хотел, было, ответить, но перебила Нелли Дмитриевна, встала даже, чтоб легче говорить, что ли, и оказалась вся в солнечном луче, отчего отчетливо забелели отросшие корни волос, давненько, видно, не встречавшиеся с темной краской, что сохранилась на прядях там-сям. Она словно бы поведала на нерве о только что сговорившемся чуде:
- Кто-то украл все его рукописи! Там, на даче! Все-все! Мы нашли его мертвым. Под столом. На столе бутылка коньяка. Экспертиза показала, что эта жидкость - ядовитая. Он пил с кем-то совершенную отраву. Следователь сказал, что это теперь сплошь да рядом - травится народ суррогатами... Но почему рядом не обнаружили труп того, кто пил с ним вместе? Почему его последняя рукопись в синей папке... Я же её своими глазами видела у него в столе... я даже название запомнила... "Рассыпавшийся человек". Я его ещё спросила: "Почему "рассыпавшийся"?" А он ответил: "Рассыпался, значит, в песок, труху... Забавную такую историйку сочиняю! В назидание потомкам!" Еще обещал: "Если эту книженцию выпущу в свет - она как осколочная жахнет! Кой-кому не поздоровится и очень. Себя не пожалею, но и другим спуску не дам! Бог давно ждет от меня эту исповедь!"
Совпадения... сплошные совпадения, от которых так легко не открестишься! И Нина Николаевна, и Семен Григорьевич Шор, и Пестряков умерли на дачах. После того, как встретились с каким-то человеком. И у всех у них рылись... искали что-то, в том числе в бумагах... А у покойного Дмитрия Степановича пропала последняя рукопись...
Но подал голос красавец-инвалид:
- Иду в пике! Рукопись вполне могла украсть... прибрать к рукам наша ненаглядная, лазоревая Любочка! Как кусок наследства, который когда-нибудь можно продать! От неё этого вполне можно ожидать.
- Ты ещё скажи, что деда убила она же! - тонким, взвинченным голосом выкрикнула Нелли Дмитриевна.
- Могла! - рубанул Михаил. - Потому что связалась с этой препоганой сектой! Они там с Буддой по пятницам беседу беседуют! В остальное время ходят друг к дружке и кормятся, чем Бог послал. Остальное человечество презирают. Сама же ты говорила, что твоя ненаглядная Любочка снесла в секту гуру какому-то дедов орден Ленина. А он, кроме всего прочего, денег стоит! Выродили на свою голову...
А ведь и впрямь иной раз очень легок человек на помине! Мы все трое не услыхали, выходит, как скрипел ключ в скважине и отворилась входная дверь глядь, в дверном проеме - прелестное, стройнехонькое, свечечкой, существо, моих примерно лет, а может, и постарше, но до того светлое, с этими белокурыми локонами, преогромными зелено-голубыми глазами, пухлым алым ртом...
- Вам что, больше не о чем говорить? - спросила наотмашь, недобро нащурившись сначала на отца, потом на мать. - Вас мой образ жизни слишком напрягает? Вы уже готовы каждому встречному-поперечному городит, что в голову взбредет?
В её прекрасных глазах блеснули прекрасные слезинки, тотчас скатившиеся по смугло-розовым щекам...
- Никаких рукописей я не брала! Не крала! А насчет дедова ордена... Он, если уж хотите все знать, сам мне его отдал, когда я нашла покупателя... Потому что... потому что...
- Почему же? Почему молчала до сих пор? - взял первое слово отец.
- По кочану! - зло выкрикнула красавица. - Дед знал, что человеку по фигу всякие наставления, если он дошел до черты... Спасать человека надо! А вы... вы... - круто повернулась и исчезла вместе с ослепительной своей красотой и зеленым, легчайшим, вьющимся платьем и белыми туфлями на каблуке.
Я рискнула предположить:
- Если Люба согласится, мне бы хотелось...
- Попробуйте, - убитым голосом отозвалась её мать, теребя в руках носовой платок. - Она там... в комнате...
"Назвалась груздем" и полезла, как чудилось, в пекло...
Ошиблась. Пронесло. В небольшой комнате, в старом бежевом кресле сидела, закрыв глаза, эта самая дерзкая красавица. Одна босоножка валялась на полу, вторая вот-вот должна была свалиться с её ноги.
- Садись, - сказала Люба, открывая глаза. - Ты кто? Из газеты? Насчет деда? Я сама в журналишке работаю... Искусствоведша. Без права на зарплату. Замуж? - опередила она мой вопрос. - За кого? За денежный мешок с импотенцией впридачу? За мальчика-психопата, возомнившего себя Акирой Куросавой или Антониони? Ага, жду, жду... чего-то настоящего, мужского, и чтоб без поддавков... Желаю полета! Высоты! Это от папочки. И тоска, тоска... Это от мамочки. Ну, то есть, комплекс.
- А от деда? - встряла я. - От деда ест что?
Она посмотрела на меня с насмешкой сердобольного врача, в её взгляде зажглась некая стального блеска точка, произнесла раздельно с явным намерением укоротить мой правдоискательский пыл:
- От деда - любовь к коньяку в зимний морозный день. Чтоб на самом дне фужерчика. Чтоб при этом в камине пылали дрова и звучал Бах... Но негромко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69