.. Нельзя мне соленые чипсы...
И тут же, вопреки сказанному, с какой-то маниакальной поспешностью достала из пакета и положила на язык сухой, искореженный жаркой картофельный пластик...
Я поспешила встать и изобразить сострадание:
- Ой, извините меня, Ради Бога! Я вас совсем замучила! А вы после аварии! Все-таки, мы, журналисты, то и дело бываем невыносимыми эгоистами. Но, Ирина Георгиевна, с вами посидеть - одно удовольствие. С вами и вашими подопечными... И, поверьте, я буду вам очень признательна, если вы подарите мне хотя бы одну книжку с вашими стихами...
Ирина подумала, подумала и... стала хрустеть чипсами. Но рука её уже шарила под подушкой.
- Я вам, - сказала безо всякого живого выражения, - дам прочитать свой последний сборник. Вот, держите. Может быть, пригодится... так, на всякий случай. Но! - она возвысила голос. - В статью о Владимире Сергеевиче ни в коем случае! Здесь - надрыв, в этих стихах... надрыв... унижает... Я же хочу быть в глазах посторонних женщиной сдержанной... Такая я, в общем, и есть. Ах, зачем мне о себе! Постойте! - она выхватила из-под книг, лежащих на тумбочке, сложенный несколько раз листок газеты. - Что я! Что я! Вот Владимир Сергеевич - это да! Возьмите, держите! Здесь его статья. Он написал её буквально за десять дней до смерти. Буквально за десять дней! В восемьдесят два года с пылом юного публициста! Вот это сила! Вот это личность! Вот какие люди бывают на свете! И я счастлива, что, пусть поздно, но мы встретились с ним! Я узнала сполна, что такое настоящее счастье... Прочтите, и вас тоже, убеждена, поразит эта статья! И наведет на размышления о силе человеческого духа. Я смеялась, представьте себе, смеялась от счастья, когда читала эту статью! Как он, в свои годы, взял в руки дубинку и... Я вас заболтала? Прощаемся? Время пробежало удивительно быстро...
И тут я размахнулась... Потому что нельзя мне было уйти без ответа на этот вопрос! Никак нельзя!
- Ирина Георгиевна, - тихонько, без нажима, произнесла я, - вы знаете, что ваш бывший муж Анатолий Козырев...
Ее темные глаза, казалось, стали ещё темнее, губы сжались в ниточку.
- И не стыдно вам? - ошарашила она меня горьким упреком. - Не стыдно травить мою душу? Я, признаться, думала, что вы, Татьяна, более тонкий человек... Да как же вы не понимаете! Как же вы не понимаете! Какой бы он ни был, но он был, был моим мужем! Я знала его молодым, полным сил, планов, любви ко мне! И вот он умер... Его нет... Мне даже совестно как-то объяснять вам, что это такое - смерть близких людей! Это чувствовать надо!
- Простите... я не хотела... я... мне, поверьте, совсем не хотелось лишний раз огорчать вас...
Пристыженная, я спиной пошла к двери, не спуская глаз с Ирины, с её расстроенного, опустошенного лица.
- Нет, Таня! - внезапно она соскочила с постели и ко мне, схватила меня за руки, посыпались на пол книжонки - дар молодых дарований. - Нет, нет, Таня! Я не хочу отпускать вас вот так! Мы же не ссорились! Я же только намекнула, что Анатолий... Анатолия...
Руки у неё были горячие.
- У вас температура, - сказала я. - У вас жар!
Она тотчас ухватилась за эту идею:
- Да, да, температура! Да, да, жар! Я больна, я очень больна!
- Вы лягте...
- Я лягу! - уверила она меня, все ещё не отпуская моих рук. - Я обязательно лягу! Мне обязательно надо! Авария! Скрежет металла! Это все не просто! Это все ужасно!
- Пошли, пошли, - говорила я, потягивая её в сторону постели.
И она послушалась, она пошла, а когда легла, вдруг уставилась в проем двери за моей спиной и глухим, нехорошим голосом крикнула:
- Ты?!
Я оглянулась. В проеме высилась стройная, крепкая фигура Чеченца, то есть Андрея Мартынова, то есть, по моим основательным предположениям, - её роковая страсть.
Он бросился поднимать мои рассыпавшиеся листки и книжонки. Она - ни звука.
Я ушла. Он остался. Я так и не поняла, рассорились мы с Ириной или же, все-таки, нет? И что означает этот её последний, диковатый вопль: "Ты?!"
Я уходила от этой сцены все дальше и дальше, но продолжала чувствовать себя несколько оплеванной и виноватой.
Действительно, явиться к женщине, которая только что из Склифа, после автоаварии, и вместо слов мягких, утешительных шарахнуть вопросом неуместным, безобразным, посягающим на её хрупкий внутренний мир... К тому же на кого булаву-то подняла? На вдовицу, на особу с поэтической душой! Стыдись, Татьяна!
И, верно, для того, чтобы окончательно усовестить себя, я открыла в электричке сборник стихов Ирины Аксельрод и стала читать:
Во мне запело...
Что? Чего? Откуда?
Не может быть!
Там пусто и темно!
Но вопреки серебряные трубы
Поют-звенят в раскрытое окно...
Стихотворения как стихотворения. О любви, об одиночестве, о природных явлениях, в соответствии с названиями: "Встреча", "Нас погубит дорога...", "Взгляд", "Майские грозы", "Когда в ночи летит звезда..."
Книжечка небольшая, я успела прочесть её всю. Мне стало совсем не по себе. Одно дело, знаете ли, посягать на мир "во чреве" грузчика дяди Степы и совсем другое - вламываться под хрупкие своды души сложной, рафинированной...
Пролистала я и тоненькие книжечки начинающих литераторов. Тут же, по дороге в Москву. Тоже стихи как стихи: о природе, любви, одиночестве... А у Павла Федорова, как и ожидала, ещё и о Чечне, о боях, о погибших товарищах. Но сначала - "Плач новобранца" с эпиграфом:
Я пишу из далекого края,
Где одежду бесплатно дают,
Где за двадцать секунд одевают
И в столовую с песней ведут.
Ну то есть что? Тоска и юмор вперемежку.
Ну и чо, ну и чо?
Обожгло тебе плечо?
Лучше голову потрогай,
Коль цела, молися Богу...
У носатенькой худышки Алины серьез и только серьез и великое желание страдать по любому поводу:
Дождь идет, нудит и плачет.
Скучно в комнате одной...
Скучно сморит с пола мячик...
Раскрыла и газетный листок: что там за статья Владимира Сергеевича Михайлова, какие мысли и чувства заставили его взяться за перо накануне смерти...
И вот ведь: только коснулась взглядом первого столбца, тотчас возникло ощущение, что я это уже видела, читала... мне знакомы эти выражения и этот пафос.
Решила, было, что, наверное, прежде, просматривая почту в редакции, наткнулась на эту статью и пробежала...
Однако полной уверенности в том, что дело обстояло именно так, - не было... Привкус какой-то загадки, неудовлетворения, досады не исчезал... Мне, все-таки, почему-то хотелось точности: где, когда, в связи с чем я натыкалась на этот текст.
Пробовала вспомнить - не вышло. Решила: "Потом!" Потом решила: "А на фига!"
Потому что впереди уже видела цель. Конечно же, я должна побывать у предпоследней жены-вдовицы Михайлова - у Натальи Ильиничны.
Ну как же, если Ирина Георгиевна уверяет, что именно она совершила на её наезд!
Стравить двух дам и высечь искру истины - вот была моя не очень гуманная, но весьма полезная для дела задача.
Только в первые же минуты, когда передо мной предстала эта странная женщина, - мне захотелось тотчас развернуться и бежать прочь. Я была на сто процентов согласна с Ириной Георгиевной в оценке данного явления.
- Вас убивать надо, газетчиков, - заявила она мне сразу же.
- За что? - спросила я.
- За то, что пудрите людям мозги. За то, что считаете людей быдлом. За то что... Как и писателей. Почти всех писателей надо вешать! Раз и болтается, ножонками вниз!
Без промедления подумала: "А не она ли прилепляла к кресту на могиле Михайлова тот листок с тремя фамилиями? Не она ли автор тарабарского текста про лавровый венок и щи?"
Я не была уверена и в том, что уйду из этой квартиры живой и невредимой. Что же стояло передо мной, обмахиваясь большим черно-белым веером? Странное создание с помятым лицом, с ярко накрашенным ртом, в бирюзовом халате в бабочках, в великолепных златых кудрях почти до пояса. И босиком. Ногти на ногах с облезлым маникюром и грязноватые. Ногти на руках тоже с облезлым маникюром и нечистые, но зато пальцы сплошь в перстнях с каменьями, на запястьях обеих рук браслет на браслете.
- Ну раз явились - проходите! - величественным движением веера Наталья Ильинична Вышеградская указала мне путь из прихожей в комнату.
Да! Совсем упустила из виду! Экзотическая мадам в локонах Лорелеи множилась в зеркалах прихожей, и я заодно с ней, так как все стены были зеркальные. И комната, куда мы прошли, имела вид танцкласса - одна стена сплошь зеркало, сверху донизу, поделенное на длинные продольные полосы тонкими золотыми кантиками. И в ванной - зеркала, и в уборной. Зеркала и напольные вазы с каштановыми, запыленными початками камыша. Вероятно, дорогие вазы, китайского или японского происхождения. Гравюры по стенам изображают сцены из быта китайских или японских императоров. Я в этом плохо разбираюсь. Голубой шелк фалдящих занавесей на окнах был бы тоже исключительно красив в белоснежных цветках сакуры, если бы не та же пыль, притушившая краски. Разбросанные по синему паласу подушки, черный низенький столик, черные кожаные кресла, люстра в форме желтого кленового листа, тахта, закрытая голубым ковром, видно, дорогим ковром, но, увы, в пятнах то ли кофе, то ли ещё чего...
Хозяйка, старая тетя в золотистых локонах, явно искусственного происхождения, села прямо на пол, по-турецки, выставив голые колени из-под халата, покрытого разноцветными бабочками. Мне предложила занять кресло.
- Не знаю, не знаю, - сказала она, не глядя на меня, - зачем я понадобилась вам... Или это тонкая материя распорядилась... Я предпочитаю друзей по духу. Я устала от быта. Я перешла на сыроедение. Это укрепляет сердце и волю. Я сейчас узнаю, какие силы вас послали ко мне - добрые или злые. Сейчас, сейчас...
Легкий морозец страха пробежал по моей коже.
- Сейчас, сейчас, - Наталья Ильинична пошарила руками у стены, под подушкой, вытащила оттуда бутылку водки и две рюмки. Я не была уверена, что рюмки эти были чистые. Но отступать... Но диктовать свои правила игры?
По велению хозяйки мы выпили за "очищение атмосферы от подлецов и стервецов". Я исхитрилась и большую часть водки пролила себе за пазуху. Забавное, знаете ли, ощущение, когда холодная жидкость стекает по голому теплому телу невесть куда...
- Я хочу спросить вас, - подступилась, было, к решающим действиям, но хозяйка попросила меня замолчать:
- Тихо! - крикнула. И кому-то: - Иди сюда, Магия Добра! Иди сюда, экстрасенша!
В комнате появилась полная женщина с двойным подбородком в кружевной кофте, мыском на оттопыренном животе. Невооруженным глазом видно прохиндейка.
- Сядь! - приказала Наталья Ильинична. - Расскажи гостье, что умеешь.
Тетка плюхнулась в кресло, благонравно, крестом, сложила руки на груди и умильно завела:
- Нынешние люди привыкли к чудесам и часто уже не верят им. Но чудеса есть, они появляются по вашей воле, если вы чисты сердцем и не хотите никому зла. Мне довелось несколько лет поработать в знаменитом центре нетрадиционной медицины. Я познала там тайны тайн. Я работаю с женщинами, представительницами прекрасного пола, у которых редко бывает здоровье в норме. А здоровье - это и счастливая семейная жизнь. Я обладаю способностью дарить женщинам оздоровление всего организма. Со слезами счастья уходила от меня Ольга из Красноярска, потому что я сделала так, что она родила. Хотя до этого целых десять лет не могла родить. Со слезами счастья ушла от меня...
- Заткнись! - приказала хозяйка. И мне: - Она думает, что я попадусь! Что я ей поверю! Но у меня ещё есть мозги, есть! А ну собирайся и выметывайся!
Экстрасенша ничуть не оскорбилась и не удивилась. Она встала с кресла, потопталась на коротких опухших ногах, приговаривая:
- Лучше б спасибо мне сказала, Наташенька. Я тебе морковку на терочке потерла. Я тебе чаек приготовила... Я тебе на картах счастье нагадала.
- В кухню! - распорядилась хозяйка. - Меня тошнит от таких вот морд! Я в свое время с арабским шейхом на белых конях скакала!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69