Митяй вспомнит обрывки инструкций, которыми снабжал его Андрей Юрьевич и на которые он намекал мне:
"Повторяю, он в полном вашем распоряжении”.
Господи, как это пошло.
Но не пошлее, чем сесть в первый попавшийся автомобиль и снять первого попавшегося мужика, в самом деле! Во всяком случае, чистота и порядок гарантированы, о чем ты только думаешь. Боже мой… Я вдруг вспомнила людей Лапицкого – Александра и Александру, своих сексуальных кураторов, специалистов по сексуальным единоборствам, и все то, чему они обучали меня. Это тоже были тренировки и уважительное отношение друг к другу: никто не рассматривал меня с точки зрения наличия или отсутствия морщин, меня просто натаскивали, мне тоже показывали определенный комплекс захватов и подсечек – только для того, чтобы довести до исступления любого сексуального партнера. И я была очень старательной ученицей, никакого личностного фактора, никакой самодеятельности, универсальный набор приемов, доведенных до классического совершенства. Это не может называться любовью.
И то, что я почувствовала в отяжелевшем теле Митяя, тоже не может называться любовью, фанатичная любовь к какому бы то ни было спорту и есть для него эротизм. Интересно было бы взглянуть на его девушку, она наверняка работает инструкторшей в каком-нибудь процветающем фитнесс-центре “Артемида”, они наверняка идеально подходят друг Другу – парочка инструкторов. Не стоит идти дальше, Ева, иначе возникнет искушение соорудить какую-нибудь шаткую конструкцию, что-то вроде любовного треугольника.
Тебе это ни к чему, тебе сейчас нужно подумать совсем о другом, выстроить картину происшедшего и попытаться дойти до сути…
Когда я открыла дверь ванной, Митяй отскочил от нее, как нашкодивший кот.
– Я не слишком долго? Не задержала тебя? – весело спросила я.
– Нет-нет, все в порядке. Извини меня.
– Это ты меня извини.
Он все еще оставался в спортивном костюме, и я вспомнила первое утро в его квартире, когда он зашел ко мне в одних трусах и с полотенцем на плече. Теперь-то он наверняка не рискнет больше дефилировать в одном исподнем, чтобы не вводить меня в искушение: что-то изменилось в наших легких и прозрачных от ненависти отношениях.
– Я иду спать. Спокойной ночи, Митяй.
– Да-да, конечно… Хочешь кофе? Это что-то новенькое, кофе в час ночи, даже без кофеина, – это нарушение режима.
– Нет. Это нарушение режима, Митяй. Вопиющая бестактность по отношению к твоему организму. – Я медленно приходила в себя.
– Да, конечно. Прости… Спокойной ночи. Я только хотел спросить тебя… Ты вся седая…
– Странно, что ты заметил это только сейчас.
– Я давно заметил, мне просто не приходило в голову…
– Это всего лишь нарушенная пигментация, не больше, бич всей моей жизни. Твое любопытство удовлетворено?
– Да. Извини.
Почему же он все время извиняется? Лучше не думать об этом. И вообще не думать о Митяе. У тебя есть о чем подумать.
– У меня к тебе просьба, – сказала я.
– Слушаю.
– Мне нужна бумага. – Этот старый, еще вгиковский прием никогда не подводил меня. Бумага помогала мне думать, расписанные на ней мысли выглядели стройнее, они приводили меня к определенным выводам, упорядочивали факты и подсказывали решения. А сейчас мне было необходимо упорядочить факты, слишком много накопилось их за последние несколько дней.
– Бумага?
– Ну, пара листков из блокнота или записной книжки. – Ручка у меня была – “Паркер”, презентованный добродушным ворюгой Анджеем Братны.
– Боюсь, с этим будут проблемы, – лицо Митяя сморщилось, он искренне хотел услужить мне, – я ничего не пишу.
После десяти минут совместных поисков подходящего материала я удовлетворилась еженедельником Митяя (огромная жертва с его стороны!) и, в очередной раз пожелав ему спокойной ночи, отправилась к себе. Еженедельник был почти полностью забит давно прошедшими встречами и подробными физическими характеристиками его унылого бытия: “30 августа: бег – 10 км, отжимания – 120 р., приседания – 100 р., пульс – 65”; “5 октября: бег – 15 км, отжимания – 150 р., приседания с грузом – 120 р., пульс – 60”. Господи, нужно быть полной идиоткой, чтобы на полном серьезе думать, что его можно чему-то научить… “Вернуть Валентине два “лимона” за кроссовки”, “понедельник, 21 – Валентина”, “понедельник, 12 – Валентина”, “понедельник, 9 – Валентина, купить презерв.” – трогательная история всепоглощающей страсти, ничего не скажешь.
Мне вдруг стало смешно.
В еженедельнике были и другие записи, выдающие напряженную умственную деятельность Митяя: “Воля к порядку – единственный в мире порядок. Ж. Дюамель”, “Если благородные и мудрые управляют глупыми и низкими, то царит порядок. Если же глупые и низкие управляют благородными и мудрыми, то будет смута. Мо-Цзы”, “Поддержка здоровья есть долг. Немногие, по-видимому, сознают еще, что есть нечто такое, что можно было бы назвать физической нравственностью…, всякое неповиновение законам здоровья есть грех. Г. Спенсер”, “Здоровье заключается в труде, и нет к нему столбовой дороги, кроме как через кропотливый труд. У. Филлипс”, “Здоровье до того перевешивает все остальные блага жизни, что поистине здоровый нищий счастливее больного короля. А. Шопенгауэр”. Должно быть, он добросовестно проштудировал “Энциклопедию афоризмов” в свободное от тренажеров время.
Мне вдруг захотелось разрушить упорядоченное существование Митяя, надавать по морде его “физической нравственности”, заставить забыть о пунктуальных примечаниях “купить презерв.”. Это желание было таким сильным, что я едва сдержалась, чтобы тотчас же не отправиться в его келью, чтобы не коснуться губами его груди… Он может быть совсем другим, я же видела его глаза, меняющие цвет, его волосы, спутавшиеся от нашего бесплодного противостояния.
Нехорошо читать чужие ежедневники, Ева. А разве ты всегда поступала хорошо?
А впрочем, такие записи даже интимными не назовешь, никакого интереса они не представляют. Ничего интригующего. Только на одной из последних страниц я нашла странную запись: “Стерлинг-армалайт” – 3, “паркер-хейл” – 3, “энфилд-5,56” – 1, уж не тренажеры ли он закупает для своего клуба “Аякс”? Первое слово в ряду мне что-то смутно напоминало, наверняка фунты стерлингов, которые я никогда не видела в глаза…
В ежедневнике было только несколько чистых страниц. Я без сожаления вырвала их и только тут поняла, что они мне совершенно не годятся. Серьезная девушка Ева привыкла мыслить масштабно, для ее выкладок не подходит такое куцее пространство.
Я осмотрела комнату, неужели, кроме чертовых кубков и баскетбольного кольца, здесь нет ничего, что свидетельствовало о наличии у хозяина хотя бы среднего образования. А потом, наплевав на все условности, я распотрошила тумбочку под телевизором и за видеокассетами, кажется, нашла то, что мне было нужно.
Старые спортивные грамоты Митяя.
Замечательный глянец, девственно-чистая обратная сторона, признание заслуг и достижений на районном, областном и республиканском уровне. Первое место по спортивному ориентированию, первое место по стендовой стрельбе, третье место по настольному теннису (подкачал, подкачал, Митяй!), волейбол (сборная института физкультуры, все-таки начатки высшего образования у тебя имеются, ничего не скажешь!), баскетбол (снова институт), ручной мяч…
Я улеглась животом на пол, обложилась сигаретами, пепельницей (кубок за победу в соревнованиях по стендовой стрельбе, мой любимый), ворохом митяевских грамот. “Паркер” был идеальным оружием для этого поля битвы – он сразу же легко заскользил по глянцу. Он был рожден для того, чтобы вывести на гладкой поверхности одно-единственное слово “УБИЙСТВО”. Аккуратно заштрихованное, подчеркнутое двумя строгими линиями, оно выглядело вполне миролюбиво.
Оно не было опасным.
Но сначала необходимо восстановить хронологию ночи убийства. В ту ночь я не следила за временем и могла судить о нем лишь приблизительно. Спустя полчаса один из листов был заполнен. В моем изложении все события выглядели следующим образом:
1. Во время ночной смены (приблизительно около часа ночи) Александровой становится плохо. Съемку останавливают, и в гримерку вместе с ней отправляются: а) Анджей Братны, режиссер; б) Ева, ассистент режиссера; в) Леночка Ганькевич, художница по костюмам (ее присутствие в гримерке совершенно необязательно).
2. В гримерке происходит дикая сцена между Братны, Леночкой и старой актрисой. Братны спонтанно выгоняет из группы Леночку, а та обещает “устроить ему кино”.
3. Старуха просит оставить ее и говорит, что вернется на площадку сама. Через двадцать минут. Братны и Ева уходят. Ганькевич ушла еще раньше.
4. Братны и Ева возвращаются на площадку к съемочной группе. Там практически никого нет.
5. Братны устраивает скандал и уходит собирать группу (в районе половины второго ночи).
6. Примерно в это самое время Ирэн хочет забрать забытую в гримерке кассету. Дверь закрыта изнутри. Ирэн слышит голоса за дверью (убийца и жертва?).
7. Все возвращаются на площадку. Последним приходит режиссер.
8. Александрова не приходит ни через двадцать минут, ни через полчаса. Братны отправляет свою ассистентку Еву за актрисой.
9. Ева приходит в гримерку и обнаруживает старуху мертвой.
10. Ева приходит на площадку и сообщает о случившемся режиссеру. Вместе они возвращаются к трупу. Кассеты, о которой говорила Ирэн, на столике нет. Взял убийца? Взял случайный свидетель? Взял автор записок? Или это одно лицо? (Подумать.) 11. Режиссер распускает съемочную группу (уже после двух, точнее определить время пока не представляется возможным).
12. Когда Ева возвращается на место преступления, она застает там Братны и директора съемочной группы Кравчука.
13. Ева, Братны и Кравчук становятся сообщниками в сокрытии преступления. Еву под конвоем отправляют к Митяю. Остаток ночи Кравчук и Братны инсценируют уход старой актрисы со студии (как?!).
14. Братны сразу же берет новую актрису.
15. В гримерке Ева находит фотографию Александровой и кассету “Пурпурная роза Каира”. Связаны ли фотография и кассета между собой? Связаны ли они с записками, которые синхронно получили Ева, Братны и Кравчук?..
Я перечитала все пятнадцать пунктов и в третий раз подчеркнула слово “УБИЙСТВО”. Оно по-прежнему не выглядело опасным, всего лишь игра, о которой говорил Анджей. С Анджея я и начну.
Я выделила Анджею отдельный лист (грамота по стендовой стрельбе). Отдельный лист получил также Андрей Юрьевич Кравчук (грамота по спортивному ориентированию, в чутье ему не откажешь) и покойная Татьяна Петровна Александрова (грамота по настольному теннису). Все остальные вполне уместились на одном листе и шли в том порядке, в котором я успела узнать их:
СЕРГЕЙ ВОЛОШКО – главный оператор;
ВОВАН ТРАПЕЗНИКОВ – главный художник;
ЛЕНОЧКА ГАНЬКЕВИЧ – художница по костюмам;
ДЯДЯ ФЕДОР – ассистент художника по реквизиту;
БОГОМИЛ СТОЯНОВ – композитор;
ИРЭН – гримерша;
САДЫКОВ – съемочная техника;
АНТОША КУЗЬМИН – ассистент оператора.
Подумав, я приписала себя:
ЕВА – ассистент режиссера по работе с актерами.
Это был довольно безобидный список, напоминающий титры к еще не снятому фильму. Все, что произошло, так или иначе вертится вокруг съемочной группы, и, видимо, убийцу нужно искать именно здесь. И дело не в том, что старуху убили во время ночной смены, в течение каких-нибудь двадцати минут, когда в павильоне нет и не может быть посторонних, а если они и есть, то вряд ли посвящены в график работы. Двадцать минут – слишком маленький срок для убийства, нужно знать наверняка, что не проколешься. Нужно знать наверняка, что гримерка закрывается только изнутри, что гримерша Ирэн непосредственно во время съемок ею не пользуется, а все делает в маленьком закутке павильона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
"Повторяю, он в полном вашем распоряжении”.
Господи, как это пошло.
Но не пошлее, чем сесть в первый попавшийся автомобиль и снять первого попавшегося мужика, в самом деле! Во всяком случае, чистота и порядок гарантированы, о чем ты только думаешь. Боже мой… Я вдруг вспомнила людей Лапицкого – Александра и Александру, своих сексуальных кураторов, специалистов по сексуальным единоборствам, и все то, чему они обучали меня. Это тоже были тренировки и уважительное отношение друг к другу: никто не рассматривал меня с точки зрения наличия или отсутствия морщин, меня просто натаскивали, мне тоже показывали определенный комплекс захватов и подсечек – только для того, чтобы довести до исступления любого сексуального партнера. И я была очень старательной ученицей, никакого личностного фактора, никакой самодеятельности, универсальный набор приемов, доведенных до классического совершенства. Это не может называться любовью.
И то, что я почувствовала в отяжелевшем теле Митяя, тоже не может называться любовью, фанатичная любовь к какому бы то ни было спорту и есть для него эротизм. Интересно было бы взглянуть на его девушку, она наверняка работает инструкторшей в каком-нибудь процветающем фитнесс-центре “Артемида”, они наверняка идеально подходят друг Другу – парочка инструкторов. Не стоит идти дальше, Ева, иначе возникнет искушение соорудить какую-нибудь шаткую конструкцию, что-то вроде любовного треугольника.
Тебе это ни к чему, тебе сейчас нужно подумать совсем о другом, выстроить картину происшедшего и попытаться дойти до сути…
Когда я открыла дверь ванной, Митяй отскочил от нее, как нашкодивший кот.
– Я не слишком долго? Не задержала тебя? – весело спросила я.
– Нет-нет, все в порядке. Извини меня.
– Это ты меня извини.
Он все еще оставался в спортивном костюме, и я вспомнила первое утро в его квартире, когда он зашел ко мне в одних трусах и с полотенцем на плече. Теперь-то он наверняка не рискнет больше дефилировать в одном исподнем, чтобы не вводить меня в искушение: что-то изменилось в наших легких и прозрачных от ненависти отношениях.
– Я иду спать. Спокойной ночи, Митяй.
– Да-да, конечно… Хочешь кофе? Это что-то новенькое, кофе в час ночи, даже без кофеина, – это нарушение режима.
– Нет. Это нарушение режима, Митяй. Вопиющая бестактность по отношению к твоему организму. – Я медленно приходила в себя.
– Да, конечно. Прости… Спокойной ночи. Я только хотел спросить тебя… Ты вся седая…
– Странно, что ты заметил это только сейчас.
– Я давно заметил, мне просто не приходило в голову…
– Это всего лишь нарушенная пигментация, не больше, бич всей моей жизни. Твое любопытство удовлетворено?
– Да. Извини.
Почему же он все время извиняется? Лучше не думать об этом. И вообще не думать о Митяе. У тебя есть о чем подумать.
– У меня к тебе просьба, – сказала я.
– Слушаю.
– Мне нужна бумага. – Этот старый, еще вгиковский прием никогда не подводил меня. Бумага помогала мне думать, расписанные на ней мысли выглядели стройнее, они приводили меня к определенным выводам, упорядочивали факты и подсказывали решения. А сейчас мне было необходимо упорядочить факты, слишком много накопилось их за последние несколько дней.
– Бумага?
– Ну, пара листков из блокнота или записной книжки. – Ручка у меня была – “Паркер”, презентованный добродушным ворюгой Анджеем Братны.
– Боюсь, с этим будут проблемы, – лицо Митяя сморщилось, он искренне хотел услужить мне, – я ничего не пишу.
После десяти минут совместных поисков подходящего материала я удовлетворилась еженедельником Митяя (огромная жертва с его стороны!) и, в очередной раз пожелав ему спокойной ночи, отправилась к себе. Еженедельник был почти полностью забит давно прошедшими встречами и подробными физическими характеристиками его унылого бытия: “30 августа: бег – 10 км, отжимания – 120 р., приседания – 100 р., пульс – 65”; “5 октября: бег – 15 км, отжимания – 150 р., приседания с грузом – 120 р., пульс – 60”. Господи, нужно быть полной идиоткой, чтобы на полном серьезе думать, что его можно чему-то научить… “Вернуть Валентине два “лимона” за кроссовки”, “понедельник, 21 – Валентина”, “понедельник, 12 – Валентина”, “понедельник, 9 – Валентина, купить презерв.” – трогательная история всепоглощающей страсти, ничего не скажешь.
Мне вдруг стало смешно.
В еженедельнике были и другие записи, выдающие напряженную умственную деятельность Митяя: “Воля к порядку – единственный в мире порядок. Ж. Дюамель”, “Если благородные и мудрые управляют глупыми и низкими, то царит порядок. Если же глупые и низкие управляют благородными и мудрыми, то будет смута. Мо-Цзы”, “Поддержка здоровья есть долг. Немногие, по-видимому, сознают еще, что есть нечто такое, что можно было бы назвать физической нравственностью…, всякое неповиновение законам здоровья есть грех. Г. Спенсер”, “Здоровье заключается в труде, и нет к нему столбовой дороги, кроме как через кропотливый труд. У. Филлипс”, “Здоровье до того перевешивает все остальные блага жизни, что поистине здоровый нищий счастливее больного короля. А. Шопенгауэр”. Должно быть, он добросовестно проштудировал “Энциклопедию афоризмов” в свободное от тренажеров время.
Мне вдруг захотелось разрушить упорядоченное существование Митяя, надавать по морде его “физической нравственности”, заставить забыть о пунктуальных примечаниях “купить презерв.”. Это желание было таким сильным, что я едва сдержалась, чтобы тотчас же не отправиться в его келью, чтобы не коснуться губами его груди… Он может быть совсем другим, я же видела его глаза, меняющие цвет, его волосы, спутавшиеся от нашего бесплодного противостояния.
Нехорошо читать чужие ежедневники, Ева. А разве ты всегда поступала хорошо?
А впрочем, такие записи даже интимными не назовешь, никакого интереса они не представляют. Ничего интригующего. Только на одной из последних страниц я нашла странную запись: “Стерлинг-армалайт” – 3, “паркер-хейл” – 3, “энфилд-5,56” – 1, уж не тренажеры ли он закупает для своего клуба “Аякс”? Первое слово в ряду мне что-то смутно напоминало, наверняка фунты стерлингов, которые я никогда не видела в глаза…
В ежедневнике было только несколько чистых страниц. Я без сожаления вырвала их и только тут поняла, что они мне совершенно не годятся. Серьезная девушка Ева привыкла мыслить масштабно, для ее выкладок не подходит такое куцее пространство.
Я осмотрела комнату, неужели, кроме чертовых кубков и баскетбольного кольца, здесь нет ничего, что свидетельствовало о наличии у хозяина хотя бы среднего образования. А потом, наплевав на все условности, я распотрошила тумбочку под телевизором и за видеокассетами, кажется, нашла то, что мне было нужно.
Старые спортивные грамоты Митяя.
Замечательный глянец, девственно-чистая обратная сторона, признание заслуг и достижений на районном, областном и республиканском уровне. Первое место по спортивному ориентированию, первое место по стендовой стрельбе, третье место по настольному теннису (подкачал, подкачал, Митяй!), волейбол (сборная института физкультуры, все-таки начатки высшего образования у тебя имеются, ничего не скажешь!), баскетбол (снова институт), ручной мяч…
Я улеглась животом на пол, обложилась сигаретами, пепельницей (кубок за победу в соревнованиях по стендовой стрельбе, мой любимый), ворохом митяевских грамот. “Паркер” был идеальным оружием для этого поля битвы – он сразу же легко заскользил по глянцу. Он был рожден для того, чтобы вывести на гладкой поверхности одно-единственное слово “УБИЙСТВО”. Аккуратно заштрихованное, подчеркнутое двумя строгими линиями, оно выглядело вполне миролюбиво.
Оно не было опасным.
Но сначала необходимо восстановить хронологию ночи убийства. В ту ночь я не следила за временем и могла судить о нем лишь приблизительно. Спустя полчаса один из листов был заполнен. В моем изложении все события выглядели следующим образом:
1. Во время ночной смены (приблизительно около часа ночи) Александровой становится плохо. Съемку останавливают, и в гримерку вместе с ней отправляются: а) Анджей Братны, режиссер; б) Ева, ассистент режиссера; в) Леночка Ганькевич, художница по костюмам (ее присутствие в гримерке совершенно необязательно).
2. В гримерке происходит дикая сцена между Братны, Леночкой и старой актрисой. Братны спонтанно выгоняет из группы Леночку, а та обещает “устроить ему кино”.
3. Старуха просит оставить ее и говорит, что вернется на площадку сама. Через двадцать минут. Братны и Ева уходят. Ганькевич ушла еще раньше.
4. Братны и Ева возвращаются на площадку к съемочной группе. Там практически никого нет.
5. Братны устраивает скандал и уходит собирать группу (в районе половины второго ночи).
6. Примерно в это самое время Ирэн хочет забрать забытую в гримерке кассету. Дверь закрыта изнутри. Ирэн слышит голоса за дверью (убийца и жертва?).
7. Все возвращаются на площадку. Последним приходит режиссер.
8. Александрова не приходит ни через двадцать минут, ни через полчаса. Братны отправляет свою ассистентку Еву за актрисой.
9. Ева приходит в гримерку и обнаруживает старуху мертвой.
10. Ева приходит на площадку и сообщает о случившемся режиссеру. Вместе они возвращаются к трупу. Кассеты, о которой говорила Ирэн, на столике нет. Взял убийца? Взял случайный свидетель? Взял автор записок? Или это одно лицо? (Подумать.) 11. Режиссер распускает съемочную группу (уже после двух, точнее определить время пока не представляется возможным).
12. Когда Ева возвращается на место преступления, она застает там Братны и директора съемочной группы Кравчука.
13. Ева, Братны и Кравчук становятся сообщниками в сокрытии преступления. Еву под конвоем отправляют к Митяю. Остаток ночи Кравчук и Братны инсценируют уход старой актрисы со студии (как?!).
14. Братны сразу же берет новую актрису.
15. В гримерке Ева находит фотографию Александровой и кассету “Пурпурная роза Каира”. Связаны ли фотография и кассета между собой? Связаны ли они с записками, которые синхронно получили Ева, Братны и Кравчук?..
Я перечитала все пятнадцать пунктов и в третий раз подчеркнула слово “УБИЙСТВО”. Оно по-прежнему не выглядело опасным, всего лишь игра, о которой говорил Анджей. С Анджея я и начну.
Я выделила Анджею отдельный лист (грамота по стендовой стрельбе). Отдельный лист получил также Андрей Юрьевич Кравчук (грамота по спортивному ориентированию, в чутье ему не откажешь) и покойная Татьяна Петровна Александрова (грамота по настольному теннису). Все остальные вполне уместились на одном листе и шли в том порядке, в котором я успела узнать их:
СЕРГЕЙ ВОЛОШКО – главный оператор;
ВОВАН ТРАПЕЗНИКОВ – главный художник;
ЛЕНОЧКА ГАНЬКЕВИЧ – художница по костюмам;
ДЯДЯ ФЕДОР – ассистент художника по реквизиту;
БОГОМИЛ СТОЯНОВ – композитор;
ИРЭН – гримерша;
САДЫКОВ – съемочная техника;
АНТОША КУЗЬМИН – ассистент оператора.
Подумав, я приписала себя:
ЕВА – ассистент режиссера по работе с актерами.
Это был довольно безобидный список, напоминающий титры к еще не снятому фильму. Все, что произошло, так или иначе вертится вокруг съемочной группы, и, видимо, убийцу нужно искать именно здесь. И дело не в том, что старуху убили во время ночной смены, в течение каких-нибудь двадцати минут, когда в павильоне нет и не может быть посторонних, а если они и есть, то вряд ли посвящены в график работы. Двадцать минут – слишком маленький срок для убийства, нужно знать наверняка, что не проколешься. Нужно знать наверняка, что гримерка закрывается только изнутри, что гримерша Ирэн непосредственно во время съемок ею не пользуется, а все делает в маленьком закутке павильона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67