Он сразу же направился к нам, пожал плечо Ирэн, локоть Музы и мое предплечье: никакой эмоции на лице, кроме сдержанной скорби, смягчающей жесткие носогубные складки.
Привет, привет, змеиноглазый, тебя-то я и поджидаю.
– Ну что, – сквозь слезы спросила Ирэн, – ничего нового?
– Пока ничего, девочки, – осторожно подбирая слова, сказал Кравчук. – Вы искали меня, Ева?
– Да. Мне нужно с вами переговорить. Конфиденциально.
– Ну вот, крысы бегут с тонущего корабля, – ни к кому не обращаясь, сказала Муза, разом пожалев о коньяке, влитом в мою предательскую глотку.
– Тогда пойдемте.
– Да, конечно.
Сопровождаемые полным негодования взглядом Музы и равнодушным взглядом Ирэн, мы покинули кафе.
– Не надеялся вас увидеть, – сказал Кравчук совершенно искренне.
– Вы знаете, в какой-то момент мне тоже показалось, что я вас больше не увижу, – совершенно искренне ответила я.
– Вы занимаете меня все больше и больше.
– Что уж говорить обо мне!
Обмениваясь ничего не значащими фразами, каждая из которых таила двойное и тройное дно, мы покинули студийный корпус и вышли на улицу. Подойдя к стоянке у корпуса, Кравчук гостеприимно распахнул переднюю дверь своего “Вольво”.
– Прошу вас.
Я села в машину, подобрав полы своего старенького пальто, и сложила руки на коленях: изуродованные кончики ногтей еще раз напомнили мне о том, чего я и не забывала: вчерашний вечер на стыке Варшавского шоссе и Кольцевой…
Кравчук устроился рядом и тотчас же вставил кассету в магнитолу. По первым тактам я узнала “Прощальную симфонию” Гайдна. У этого подонка, однако, отменный вкус.
– Не возражаете? – запоздало спросил Кравчук.
– Нет, если это не намек на мое безрадостное будущее, – ответила я. – Куда мы поедем?
– Куда хотите. Можем поехать пообедать куда-нибудь. Можем остаться здесь и посидеть в машине.
– Так, пожалуй, будет удобнее. Вы сегодня без телохранителя.
– Сеня приболел. Такое иногда случается даже с телохранителями.
– Все мы люди.
Некоторое время мы молчали. Никто не хотел открываться, никто не хотел наносить удар первым – нет никакой гарантии, что не получишь в ответ апперкот в незащищенный подбородок.
– Так о чем вы хотели со мной поговорить? – наконец спросил он. Подстраховываешься, скотина, ну ладно!
– Вчера со мной произошел неприятный инцидент.
– Что вы говорите!
– Я чуть не погибла.
– Просто рок какой-то! Сначала одна актриса, потом другая, теперь вот вы… Надеюсь, все обошлось?
– Да. Более иди менее. – Я посмотрела на свои руки, и он перехватил мой взгляд.
Мы снова надолго замолчали. Так надолго, что это становилось неприличным. У кого-то из нас первого должны сдать нервы.
– Вам нравится Гайдн?
Ты еще спроси “Любите ли вы Брамса?” , идиот!
– Да. Но мне не нравится то, как вы разрешаете свои проблемы. Особенно те, которых не существует.
– Что вы хотите этим сказать? – Его лицо по-прежнему оставалось непроницаемым, только в глубине зрачков появился нетерпеливый блеск. Что ж, я открылась, посмотрим, чем ты мне ответишь.
– Я – несуществующая проблема. Во всяком случае, для вас. Я неопасна для вас – я уже говорила вам об этом. После происшедшего вчера – вы знаете, о чем идет речь, – я пришла, чтобы встретиться с вами. С моей стороны это сумасшествие, но это и единственный способ доказать вам свою лояльность. Братны взял меня в свою группу только по одному ему известным соображениям. Это было кстати, потому что у меня, кроме жалкого мосфильмовского пропуска, нет больше никаких документов. У меня были большие неприятности с.., с определенного рода службами… И я ушла от сотрудничества с ними, скажем так… Гораздо менее цивилизованно, чем в свое время вы. Мне пришлось кардинально изменить образ жизни, кардинально изменить свою внешность…
Теперь я надеялась только на свое лицо – полученное в свое время окольными путями, оно столько раз спасало меня, столько раз меня выручало, оно должно было вывезти меня и на этот раз.
– Вы профессиональный человек. Неужели вы бы не заподозрили двойное дно? Если вы опасаетесь чего-то… Вы бы никогда не поступили бы со мной так, как решили поступить вчера. Вы должны были прекрасно понимать, что подставляете себя под удар, при любых раскладах, кроме одного-единственного: вы решили избавиться от меня просто как от нежелательного свидетеля. Как от глупой бабы, у которой могут сдать нервы в любую минуту. Не больше. Вы правы. Я могла быть проблемой для вас, окажись я просто случайной истеричкой. Я случайна. Я появилась у вас только благодаря стечению обстоятельств. Только потому, что Братны посчитал нужным взять меня в группу. Я случайна. Но я не истеричка. И не глупая баба. Если бы я хотела сообщить кому-то о тех странных вещах, которые происходят здесь вокруг убийств, я бы нашла способ сделать это. А вы бы почувствовали, что я нашла этот способ. Вы же профессиональный человек. Повторяю, я неопасна для вас. Мы союзники. Я – проблема, которой для вас не существует в принципе…
– Да? Я бы так не сказал. – Он вдруг повернулся ко мне и подковой обхватил мой подбородок; его пальцы обладали невероятной силой, при желании он, наверное, смог бы сломать мне челюсть. И только тогда, когда я почувствовала эту жесткую, эту раскаленную хватку, я поняла, что выиграла. Он раскрылся. Он не раскрылся бы никогда, если бы не поверил хотя бы одному слову из моего страстного монолога. Моему отчаянному приходу сюда – при всех раскладах это было чревато, он не мог этого не понимать. Но он все-таки раскрылся. Он больше не считает меня опасной.
– Вчера я потерял человека по твоей милости. Я мог бы потерять значительно больше людей…
Человека… Значит, заплатил по счетам только один… Кто был этим одним – придурок Бадри или Митяй? Я вдруг отчетливо вспомнила удар, нанесенный Митяем Бадри, может быть, он был недостаточно ловким, но ему нельзя было отказать в силе. И я снова попыталась убедить себя, что удар был мощным, мощным, мощным… Гаечный ключ, опустившийся на переносицу, не оставляет никаких шансов. А с Митяем можно разобраться в рабочем порядке и не доводить дело до крайности… Я понимала всю нелепость проносившихся в голове мыслей, но мне страшно хотелось, чтобы случилось невозможное и он остался жив. Просто – остался жив. И пусть бы даже я никогда не увидела бы его. Никогда больше.
Митяй, Митяй…
– Я думаю, что никто не виноват в этом. Во всяком случае, я не виновата. Я честно соблюдала пакт о ненападении. – Ни один мускул не дрогнул на моем лице, неужели закрытая учебная клиника капитана Лапицкого и здесь дала о себе знать?
– Ну, хорошо. Допустим, я перестраховался. Если бы я не был так собранна, то я просто расхохоталась бы ему в лицо: “перестраховался” звучало в моем случае просто издевательством. Хорошенькая перестраховка!.
– А как бы ты поступила на моем месте? – спросил он.
– Не знаю. Возможно – так же.
– Ну что ж, ответ, достойный простой ассистентки режиссера. “ЗИГ-зауэр” (он не мог забыть мне того, как я навскидку определила марку Сениного пистолета на площадке между этажами), отличная реакция на замах. Я не ожидал тебя увидеть. С твоей стороны это наглость, граничащая с безумием. Но, как знать, может быть, это единственное, что может заставить меня тебе поверить. А если это хорошо продуманный ход…
– Это хорошо продуманный ход, – перебила я его. – Я уже сказала: других доказательств своей лояльности я представить не могу. Мы уже говорили с вами на эту тему.
– Возможно, я принял необдуманное решение. – Он наконец-то ослабил хватку, он наконец-то отпустил меня. – Но обстоятельства меня если не оправдывают, то, во всяком случае, извиняют.
– Да, пожалуй.
– Будем считать это недоразумением, – смягчился Кравчук и посмотрел на меня со жгучим интересом. И вдруг снова перешел на “вы”; к этой смене масти я, как всегда, оказалась не готова. – Поверьте, оно тоже стоило мне дорого. Сколько вам лет?
Господи, ну почему все мужчины так бесцеремонно интересуются моим возрастом? Но Кравчук заслуживает того, чтобы я была с ним максимально откровенна. Хотя бы в этом вопросе.
– Скажем, мне нет еще тридцати.
Он надолго замолчал и жадно ощупал глазами мое лицо.
– Вы выглядите намного старше. Во всяком случае, по первому впечатлению.
– Я знаю. Я же говорила вам, мне пришлось несколько видоизмениться.
– Должно быть, до этого ваша внешность была нестерпимо яркой.
– Вы даже представить себе не можете – насколько нестерпимой, – улыбнулась я.
– Ну, кое-кто успел это разглядеть. Конечно же, он имел в виду Митяя.
– Думаю, он поплатился за это совершенно напрасно… Конечно же, я имела в виду Митяя. Мне стоило огромных усилий не сорваться, не зарыдать, не забиться покрывшимся испариной лбом о безупречную панель управления “Вольво”, но я сдержалась и посмотрела на Кравчука спокойными и прозрачными глазами Анны Александровой: сейчас только она, с ее полным отсутствием каких-либо простых человеческих чувств, могла помочь мне. Вот я и прибегаю к ее услугам, капитан Лапицкий, вы можете бить в бубны и торжествовать.
– Да. Я не мог предположить, что это зайдет так далеко. Значит, все-таки Митяй. Держи себя в руках, поединок еще не закончен.
– Я тоже.
– Вы действовали с ним как профессиональная проститутка? – бесстыдно спросил Кравчук.
– Я думаю, что из-за проститутки, какой бы профессиональной она ни была, никто не станет класть голову на плаху, – так же бесстыдно ответила я.
– Вы очень необычная женщина. Жаль, что вы не в моем вкусе.
– Он тоже так говорил. Сначала.
Каждым своим словом, произнесенным с тем максимумом цинизма, на который я была способна, я предавала Митяя, так нелепо из-за меня погибшего. Я предавала его, хотя еще никогда не была ему такой верной…
– Где вы ночевали сегодня? – Вопрос прозвучал вполне невинно.
– У меня с этим были большие проблемы, – так же невинно ответила я. – Пришлось вернуться на студию и заночевать здесь…
Проверить это он не мог, даже если бы захотел, а я постаралась быть максимально убедительной:
– Видите ли, у меня большие проблемы с тех пор, как мой друг, у которого я.., жила последнее время, обзавелся подружкой.
– Да, я знаю. Мы навестили его вчера вечером, но он так и не смог сказать ничего вразумительного. Оперативно работаете, молодцы!..
– Сейчас я мало с ним общаюсь.
– И все равно я не могу понять. Почему он сделал это, – задумчиво сказал Кравчук. – Почему он рискнул собой ради вас?
– Мне жаль.
– Я бы хотел присмотреться к вам повнимательнее. Когда кончатся все эти неприятности. – И мы выйдем из этой полосы.
Я выразительно посмотрела на него.
– Вы сказали, что неопасны, – Кравчук ускользнул от моего взгляда, достал из “бардачка” плотный лист цветной бумаги и начал быстро складывать его. – Что ж, я вам почти поверил. Я не верю никому, но вам удалось выглядеть убедительно. Что вы собираетесь делать?
– Что будет с фильмом?
– Пока не знаю. Скажу только одно – закрыть его невозможно, ведь проект создавался на деньги из независимых источников. Скорее всего это вопрос времени. Сколько его понадобится Братны и что будет с группой, неизвестно.
– Крысы бегут с тонущего корабля, – повторила я слова, сказанные Музой в кафе.
– Самое удивительное, что с корабля бежит гораздо меньше крыс, чем принято в таких случаях…
– Я бы хотела остаться в группе.
– Вас ведь никто не увольнял, хотя Братны уже имел прецедент на этих съемках…
Конечно же, художница Леночка Ганькевич, легкие духи, сопутствующие первой из убитых, коллекционное шампанское, “я еще устрою тебе кино”…
– Да, я надеюсь сохранить это место. Тем более что сейчас мне понадобятся деньги, чтобы снять какой-нибудь угол…
– Вы позволите вам помочь? – мягко сказал Кравчук и протянул мне фигурку из бумаги: это была довольно симпатичная кошка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Привет, привет, змеиноглазый, тебя-то я и поджидаю.
– Ну что, – сквозь слезы спросила Ирэн, – ничего нового?
– Пока ничего, девочки, – осторожно подбирая слова, сказал Кравчук. – Вы искали меня, Ева?
– Да. Мне нужно с вами переговорить. Конфиденциально.
– Ну вот, крысы бегут с тонущего корабля, – ни к кому не обращаясь, сказала Муза, разом пожалев о коньяке, влитом в мою предательскую глотку.
– Тогда пойдемте.
– Да, конечно.
Сопровождаемые полным негодования взглядом Музы и равнодушным взглядом Ирэн, мы покинули кафе.
– Не надеялся вас увидеть, – сказал Кравчук совершенно искренне.
– Вы знаете, в какой-то момент мне тоже показалось, что я вас больше не увижу, – совершенно искренне ответила я.
– Вы занимаете меня все больше и больше.
– Что уж говорить обо мне!
Обмениваясь ничего не значащими фразами, каждая из которых таила двойное и тройное дно, мы покинули студийный корпус и вышли на улицу. Подойдя к стоянке у корпуса, Кравчук гостеприимно распахнул переднюю дверь своего “Вольво”.
– Прошу вас.
Я села в машину, подобрав полы своего старенького пальто, и сложила руки на коленях: изуродованные кончики ногтей еще раз напомнили мне о том, чего я и не забывала: вчерашний вечер на стыке Варшавского шоссе и Кольцевой…
Кравчук устроился рядом и тотчас же вставил кассету в магнитолу. По первым тактам я узнала “Прощальную симфонию” Гайдна. У этого подонка, однако, отменный вкус.
– Не возражаете? – запоздало спросил Кравчук.
– Нет, если это не намек на мое безрадостное будущее, – ответила я. – Куда мы поедем?
– Куда хотите. Можем поехать пообедать куда-нибудь. Можем остаться здесь и посидеть в машине.
– Так, пожалуй, будет удобнее. Вы сегодня без телохранителя.
– Сеня приболел. Такое иногда случается даже с телохранителями.
– Все мы люди.
Некоторое время мы молчали. Никто не хотел открываться, никто не хотел наносить удар первым – нет никакой гарантии, что не получишь в ответ апперкот в незащищенный подбородок.
– Так о чем вы хотели со мной поговорить? – наконец спросил он. Подстраховываешься, скотина, ну ладно!
– Вчера со мной произошел неприятный инцидент.
– Что вы говорите!
– Я чуть не погибла.
– Просто рок какой-то! Сначала одна актриса, потом другая, теперь вот вы… Надеюсь, все обошлось?
– Да. Более иди менее. – Я посмотрела на свои руки, и он перехватил мой взгляд.
Мы снова надолго замолчали. Так надолго, что это становилось неприличным. У кого-то из нас первого должны сдать нервы.
– Вам нравится Гайдн?
Ты еще спроси “Любите ли вы Брамса?” , идиот!
– Да. Но мне не нравится то, как вы разрешаете свои проблемы. Особенно те, которых не существует.
– Что вы хотите этим сказать? – Его лицо по-прежнему оставалось непроницаемым, только в глубине зрачков появился нетерпеливый блеск. Что ж, я открылась, посмотрим, чем ты мне ответишь.
– Я – несуществующая проблема. Во всяком случае, для вас. Я неопасна для вас – я уже говорила вам об этом. После происшедшего вчера – вы знаете, о чем идет речь, – я пришла, чтобы встретиться с вами. С моей стороны это сумасшествие, но это и единственный способ доказать вам свою лояльность. Братны взял меня в свою группу только по одному ему известным соображениям. Это было кстати, потому что у меня, кроме жалкого мосфильмовского пропуска, нет больше никаких документов. У меня были большие неприятности с.., с определенного рода службами… И я ушла от сотрудничества с ними, скажем так… Гораздо менее цивилизованно, чем в свое время вы. Мне пришлось кардинально изменить образ жизни, кардинально изменить свою внешность…
Теперь я надеялась только на свое лицо – полученное в свое время окольными путями, оно столько раз спасало меня, столько раз меня выручало, оно должно было вывезти меня и на этот раз.
– Вы профессиональный человек. Неужели вы бы не заподозрили двойное дно? Если вы опасаетесь чего-то… Вы бы никогда не поступили бы со мной так, как решили поступить вчера. Вы должны были прекрасно понимать, что подставляете себя под удар, при любых раскладах, кроме одного-единственного: вы решили избавиться от меня просто как от нежелательного свидетеля. Как от глупой бабы, у которой могут сдать нервы в любую минуту. Не больше. Вы правы. Я могла быть проблемой для вас, окажись я просто случайной истеричкой. Я случайна. Я появилась у вас только благодаря стечению обстоятельств. Только потому, что Братны посчитал нужным взять меня в группу. Я случайна. Но я не истеричка. И не глупая баба. Если бы я хотела сообщить кому-то о тех странных вещах, которые происходят здесь вокруг убийств, я бы нашла способ сделать это. А вы бы почувствовали, что я нашла этот способ. Вы же профессиональный человек. Повторяю, я неопасна для вас. Мы союзники. Я – проблема, которой для вас не существует в принципе…
– Да? Я бы так не сказал. – Он вдруг повернулся ко мне и подковой обхватил мой подбородок; его пальцы обладали невероятной силой, при желании он, наверное, смог бы сломать мне челюсть. И только тогда, когда я почувствовала эту жесткую, эту раскаленную хватку, я поняла, что выиграла. Он раскрылся. Он не раскрылся бы никогда, если бы не поверил хотя бы одному слову из моего страстного монолога. Моему отчаянному приходу сюда – при всех раскладах это было чревато, он не мог этого не понимать. Но он все-таки раскрылся. Он больше не считает меня опасной.
– Вчера я потерял человека по твоей милости. Я мог бы потерять значительно больше людей…
Человека… Значит, заплатил по счетам только один… Кто был этим одним – придурок Бадри или Митяй? Я вдруг отчетливо вспомнила удар, нанесенный Митяем Бадри, может быть, он был недостаточно ловким, но ему нельзя было отказать в силе. И я снова попыталась убедить себя, что удар был мощным, мощным, мощным… Гаечный ключ, опустившийся на переносицу, не оставляет никаких шансов. А с Митяем можно разобраться в рабочем порядке и не доводить дело до крайности… Я понимала всю нелепость проносившихся в голове мыслей, но мне страшно хотелось, чтобы случилось невозможное и он остался жив. Просто – остался жив. И пусть бы даже я никогда не увидела бы его. Никогда больше.
Митяй, Митяй…
– Я думаю, что никто не виноват в этом. Во всяком случае, я не виновата. Я честно соблюдала пакт о ненападении. – Ни один мускул не дрогнул на моем лице, неужели закрытая учебная клиника капитана Лапицкого и здесь дала о себе знать?
– Ну, хорошо. Допустим, я перестраховался. Если бы я не был так собранна, то я просто расхохоталась бы ему в лицо: “перестраховался” звучало в моем случае просто издевательством. Хорошенькая перестраховка!.
– А как бы ты поступила на моем месте? – спросил он.
– Не знаю. Возможно – так же.
– Ну что ж, ответ, достойный простой ассистентки режиссера. “ЗИГ-зауэр” (он не мог забыть мне того, как я навскидку определила марку Сениного пистолета на площадке между этажами), отличная реакция на замах. Я не ожидал тебя увидеть. С твоей стороны это наглость, граничащая с безумием. Но, как знать, может быть, это единственное, что может заставить меня тебе поверить. А если это хорошо продуманный ход…
– Это хорошо продуманный ход, – перебила я его. – Я уже сказала: других доказательств своей лояльности я представить не могу. Мы уже говорили с вами на эту тему.
– Возможно, я принял необдуманное решение. – Он наконец-то ослабил хватку, он наконец-то отпустил меня. – Но обстоятельства меня если не оправдывают, то, во всяком случае, извиняют.
– Да, пожалуй.
– Будем считать это недоразумением, – смягчился Кравчук и посмотрел на меня со жгучим интересом. И вдруг снова перешел на “вы”; к этой смене масти я, как всегда, оказалась не готова. – Поверьте, оно тоже стоило мне дорого. Сколько вам лет?
Господи, ну почему все мужчины так бесцеремонно интересуются моим возрастом? Но Кравчук заслуживает того, чтобы я была с ним максимально откровенна. Хотя бы в этом вопросе.
– Скажем, мне нет еще тридцати.
Он надолго замолчал и жадно ощупал глазами мое лицо.
– Вы выглядите намного старше. Во всяком случае, по первому впечатлению.
– Я знаю. Я же говорила вам, мне пришлось несколько видоизмениться.
– Должно быть, до этого ваша внешность была нестерпимо яркой.
– Вы даже представить себе не можете – насколько нестерпимой, – улыбнулась я.
– Ну, кое-кто успел это разглядеть. Конечно же, он имел в виду Митяя.
– Думаю, он поплатился за это совершенно напрасно… Конечно же, я имела в виду Митяя. Мне стоило огромных усилий не сорваться, не зарыдать, не забиться покрывшимся испариной лбом о безупречную панель управления “Вольво”, но я сдержалась и посмотрела на Кравчука спокойными и прозрачными глазами Анны Александровой: сейчас только она, с ее полным отсутствием каких-либо простых человеческих чувств, могла помочь мне. Вот я и прибегаю к ее услугам, капитан Лапицкий, вы можете бить в бубны и торжествовать.
– Да. Я не мог предположить, что это зайдет так далеко. Значит, все-таки Митяй. Держи себя в руках, поединок еще не закончен.
– Я тоже.
– Вы действовали с ним как профессиональная проститутка? – бесстыдно спросил Кравчук.
– Я думаю, что из-за проститутки, какой бы профессиональной она ни была, никто не станет класть голову на плаху, – так же бесстыдно ответила я.
– Вы очень необычная женщина. Жаль, что вы не в моем вкусе.
– Он тоже так говорил. Сначала.
Каждым своим словом, произнесенным с тем максимумом цинизма, на который я была способна, я предавала Митяя, так нелепо из-за меня погибшего. Я предавала его, хотя еще никогда не была ему такой верной…
– Где вы ночевали сегодня? – Вопрос прозвучал вполне невинно.
– У меня с этим были большие проблемы, – так же невинно ответила я. – Пришлось вернуться на студию и заночевать здесь…
Проверить это он не мог, даже если бы захотел, а я постаралась быть максимально убедительной:
– Видите ли, у меня большие проблемы с тех пор, как мой друг, у которого я.., жила последнее время, обзавелся подружкой.
– Да, я знаю. Мы навестили его вчера вечером, но он так и не смог сказать ничего вразумительного. Оперативно работаете, молодцы!..
– Сейчас я мало с ним общаюсь.
– И все равно я не могу понять. Почему он сделал это, – задумчиво сказал Кравчук. – Почему он рискнул собой ради вас?
– Мне жаль.
– Я бы хотел присмотреться к вам повнимательнее. Когда кончатся все эти неприятности. – И мы выйдем из этой полосы.
Я выразительно посмотрела на него.
– Вы сказали, что неопасны, – Кравчук ускользнул от моего взгляда, достал из “бардачка” плотный лист цветной бумаги и начал быстро складывать его. – Что ж, я вам почти поверил. Я не верю никому, но вам удалось выглядеть убедительно. Что вы собираетесь делать?
– Что будет с фильмом?
– Пока не знаю. Скажу только одно – закрыть его невозможно, ведь проект создавался на деньги из независимых источников. Скорее всего это вопрос времени. Сколько его понадобится Братны и что будет с группой, неизвестно.
– Крысы бегут с тонущего корабля, – повторила я слова, сказанные Музой в кафе.
– Самое удивительное, что с корабля бежит гораздо меньше крыс, чем принято в таких случаях…
– Я бы хотела остаться в группе.
– Вас ведь никто не увольнял, хотя Братны уже имел прецедент на этих съемках…
Конечно же, художница Леночка Ганькевич, легкие духи, сопутствующие первой из убитых, коллекционное шампанское, “я еще устрою тебе кино”…
– Да, я надеюсь сохранить это место. Тем более что сейчас мне понадобятся деньги, чтобы снять какой-нибудь угол…
– Вы позволите вам помочь? – мягко сказал Кравчук и протянул мне фигурку из бумаги: это была довольно симпатичная кошка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67