Потому что он все и всегда аккуратно вписывал туда. И что тогда означают цифры?..
Мысль, которая посетила меня, показалась безумной. Но я уже знала себя. Я знала, что безумные мысли – это единственные мысли, которые заслуживают внимания. Что это единственные мысли, которым можно доверять…
Почему я не вспомнила о винтовках, когда прочла еженедельник Митяя? Ведь я же знала и их названия, и их характеристики…
Еженедельник Митяя. Митяй – человек Кравчука. Был человеком Кравчука… Но это не меняет дела, запись в еженедельнике остается. Забыв о моделях платьев, которые мне так хотелось примерить, я выскочила в большую комнату и сразу же наткнулась на телефон. Стоит ли звонить? Не буду ли я выглядеть идиоткой?..
Нет, в глазах Кости я никогда не буду выглядеть идиоткой.
Я тотчас же набрала номер Лапицкого, удивляясь той легкости, с которой я его вспомнила, той готовности, с которой я захотела его вспомнить.
Извечные длинные гудки, еще бы, ночь на дворе. Давай же, Костик, твоя знакомая добропорядочная Ева хочет поделиться с тобой информацией.
Наконец он снял трубку: “Лапицкий на проводе”, – Боже мой, я совсем забыла, как он представляется по телефону. Именно эти слова он сказал мне, когда я позвонила ему первый раз – совершенно одинокая, совершенно потерянная, потерявшая память… Впрочем, и сейчас моя жизнь не слишком отличается от той жизни, в которой я звонила Лапицкому первый раз.
– Лапицкий на проводе, – снова повторил он.
– Это я.
– Привет, – он сразу же узнал меня, – что новенького?
– А у тебя?
– Рою, как свинья под дубом. Откуда ты звонишь? Я звоню от женщины, которую подозреваю в убийстве. В двух убийствах. И в одном возможном покушении на убийство… Неужели ты действительно ее подозреваешь, Ева? Я не могла сказать ни “да”, ни “нет”, слишком сложным казался путь, по которому шла Леночка Ганькевич, слишком эфемерными были улики…
– От подруги.
– У тебя уже появились подруги? Наращиваешь мускулы, поздравляю. Обрастаешь легендой. Внедряешься в жизнь со свистом. Ты по поводу расчески?
– Что? – не поняла я.
– Ты забыла у меня свою расческу.
– Надо же, а я ее сегодня весь вечер искала…
– Не беспокойся, она у меня. Все?
– Почти. Кстати, как тебе “паркер-хейл”? На другом конце провода повисло молчание.
– “Паркер-хейл”, по-моему, неплохая игрушка, ты как думаешь?
– Тебе предлагают? – осторожно спросил Костя.
– Предлагают не мне. Но мне кажется, я знаю, кто предлагает.
– Что еще предлагают?
– “Энфилд”. “Стерлинг-армалайт”.
– Ну, это ты загибаешь. Как могли эти дивные создания оказаться в нашей Тмутаракани?
– Ты же не зря по студии шастаешь. Сообрази, что к чему. Мне кажется, что наш общий друг имеет к ним какое-то отношение.
– Да, – после долгого молчания сказал Лапицкий, – ты, как всегда, меня поражаешь, Анна…
Я бросила трубку на рычаг. А потом вдруг поняла, что сержусь на Лапицкого напрасно. Он знал меня только под этим именем, он сам его для меня выбрал…
Оставаться в квартире Леночки было бессмысленно – я не хотела быть свидетельницей ее тяжелого душевного расстройства. Лучше всего, конечно, было бы закрыть ее и никуда не выпускать из дому, а после переговорить с Лапицким: в стройных колоннах его ведомства есть дипломированные психиатры. Хотя сеансы психоанализа уже не помогут – здесь нужно радикальное вмешательство… Я захлопнула за собой дверь ее квартиры, но не почувствовала облегчения. Даже если убийства совершила она, я никогда не смогу воспользоваться этим знанием. Я не судья. Убийца никогда не станет судьей убийцы, в лучшем случае он займет место эксперта. И, как эксперт, я могу удостоверить только одно: Братны, со всей его гениальностью, со всем его магнетизмом, убивает все, к чему прикасается…
* * *
…Я напрасно беспокоилась об охране Марго, я даже не успела сказать об этом Братны: он уже сам обо всем позаботился: с самого начала съемок к Марго был приставлен телохранитель, самый смышленый и самый интеллигентный из обоймы Кравчука, – Вениамин. В свое время он закончил факультет военных переводчиков, в свободное время довольно удачно переводил Китса и Шелли и был выдернут Кравчуком для своих нужд во время очередной реорганизации ФСБ.
Ките в переводе Вениамина имел большой успех у Марго в первые два дня съемок.
А на третий день ее убили.
Ее убили в перерыве между съемками – самое удобное время, – когда Вениамин, находящийся при ней неотлучно, выскочил на несколько минут в соседнюю кондитерскую, чтобы принести кофе: для Марго и для себя.
В соседней кондитерской варили очень хороший кофе по-турецки…
…Для продолжения съемок Братны и Кравчук подыскали небольшой особняк, затерянный в самом сердце старой Москвы. Совсем недавно его купил какой-то нефтяной магнат, на которого вышел Кравчук и которого, как всегда, блистательно обработал Братны. Впрочем, преуспевающего бизнесмена даже уговаривать не пришлось, как только он узнал, кто будет играть главную роль. Братны с его Пальмой был для бизнесмена пустым звуком, а вот Марго оказалась сто первой детской любовью: “Неужели это вы, я видел вас в первой роли, я видел все ваши фильмы…” И – почтительный поцелуй, и – фраза достойная мецената: “Вы можете оставаться здесь сколько угодно, если, конечно, я вытребую себе право на ужин с вами…” Марго рассмеялась, но предложение приняла.
Особняк был только что отремонтирован и напичкан самой современной техникой слежения: видеокамеры располагались по всему периметру здания. Несколько месяцев назад нефтяной магнат потерял соучредителя своей компании, расстрелянного в одном из ночных клубов, и теперь справедливо опасался за свою жизнь. В комплекте с видеокамерами группа получила еще троих охранников с двумя доберманами, так что могла считать себя в относительной безопасности.
В первый же день в группу наведался один из следователей, ведущих дело о смерти Бергман. Дело грозило перейти в разряд “висяков”: ни мотивов, ни улик, одно из тех типичных бессмысленных преступлений, которые совершают психически не совсем адекватные люди. (“Да говорите уж – маньяки, – перебил Братны следователя, – чего вокруг да около ходить”.) Следователь о чем-то переговорил с Кравчуком, уточнил показания Братны и так же тихо удалился, облаянный доберманами.
Братны даже не пришлось уговаривать группу, что Марго – это идеальный вариант для картины, только весельчак Трапезников отпустил мутную шуточку, смысл которой сводился к следующему: “Хорошее – враг лучшего. И если что-нибудь случится и с Марго, то следующей, кого мы пригласим, будет Катрин Денев”. С приходом в группу Марго у Братны начались сложности с Володей Чернышевым – актер влюбился в Марго со всем пылом, с которым только может влюбиться в стареющую красивую женщину молодой мужчина.
Марго нравилась всем. Еще больше всем нравился особняк нефтяного магната. Реквизит, привезенный с большими предосторожностями со студии, заиграл в реальных стенах реального дома совершенно новыми красками. И у всех появилась уверенность, что все сложится хорошо. Она продержалась ровно два дня.
В день, когда убили Марго, на съемки приехала Леночка Ганькевич.
С тех пор как Братны выгнал ее, Леночка никогда не появлялась в группе открыто. Она с кем-то встречалась в долгих коридорах “Мосфильма”, жалко сидела в буфете, поджидая дядю Федора, с которым была дружна, или техника Садыкова, с которым иногда спала под водку и хорошую закусь. Теперь же ее появление здесь можно было считать вызовом.
Она довольно легко преодолела редуты внешнего охранения (я подозревала, что каждому из охранников она пообещала себя в качестве утешительного приза). Братны был слишком увлечен съемкой, чтобы бросить все и выгнать Леночку с площадки, а она сразу же нашла меня. Некоторое время мы молча наблюдали за съемками и за Марго.
– Мне нужно поговорить с тобой, – шепнула она, – нужно объясниться…
– Да. – Сердце у меня упало: я надеялась, что Леночка напрочь забыла о моем к ней визите.
Стараясь не привлекать ничьего внимания, мы удалились со съемочной площадки.
– Хочешь выпить? – деловито предложила мне Леночка, заранее предполагая мой отрицательный ответ.
– Нет, ты же знаешь…
– Как хочешь. А я, пожалуй, хлебну. – Она достала из сумки бутылку “Баккарди” и приложилась прямо к горлышку. – За новую актрису. Она действительно хороша, вот только я думала, что она выглядит чуть старше…
– Ты много пьешь, – сказала я, ненавидя себя за менторский тон.
– Да. Я много пью и много трахаюсь, и вообще много на себя беру… Я хочу извиниться за тот вечер.
– Что ты, ничего страшного не произошло, – фальшиво сказала я, и Леночка сразу же уловила фальшь в моем голосе.
– Я наговорила тебе глупостей.
– Разве?
– Я наговорила тебе глупостей, я помню это… Смутно, но помню…
– Ничего страшного ты не сказала.
– Если можешь, забудь все то, что я тебе говорила.
– Да я и не пыталась запомнить, – сфальшивила я.
– Ну что ж, тогда ладно, – видно было, что Леночка не поверила ни одному моему слову, – заезжай ко мне как-нибудь…
– Как-нибудь заеду, – сказала я, прекрасно зная, что никогда больше не появлюсь в ее доме.
– У тебя неплохая фигура, – Леночка заискивающе посмотрела мне в глаза, – очень универсальная. Поверь мне, я знаю в этом толк… Я ведь модельер. Говорили – очень хороший модельер… Я бы хотела, чтобы ты что-нибудь выбрала для себя. Мне было бы приятно.
Наверное, мне тоже было бы приятно. На секунду прикрыв глаза, я вспомнила модели Леночки, которые видела в тот вечер, – восхитительно совершенные линии, восхитительно небрежные складки, платья, созданные для любви, платья, созданные для того, чтобы их нежно надевали и яростно скрывали, – как эта молодая, так тонко чувствующая женщина могла попасться в ловушку безумия?
В комнату заглянул техник Садыков и, увидев Леночку, по-свойски подмигнул ей и просемафорил тупым заросшим подбородком: “Заболталась, старуха, пора и ноги позадирать слегонца”.
– Жарко здесь у вас, – сказала Леночка и тотчас же скинула дубленку, оставшись в облегающем черном платье.
– Да вроде не очень.
– Где здесь у вас туалет?
– Направо по коридору.
Направо по коридору. Но ты пойдешь в другую сторону, где тебя встретит техник Садыков, только для того, чтобы тупо отодрать в пустой детской, где через месяц-другой поставят кроватки для двухлетних девочек-близнецов, дочек нефтяного магната. И забьют углы мягкими игрушками… Ты будешь заниматься этим и каждую минуту, каждую секунду знать, что совсем рядом совсем равнодушный к тебе Братны снимает совсем ненужное тебе кино. А мы с тобой неплохо поговорили, ты ждала от меня каких-то слов, которые я так и не сказала…
Мне стало так тошно, что я взяла бутылку “Баккарди” и сделала крупный глоток. И только потом, повернув голову, увидела в раскрытой сумочке Ганькевич краешек фотографии.
Еще не достав ее, я знала, что это за фотография.
И все-таки заставила себя вытащить фотографию из сумки.
Марго.
Я знала эти фотографии из серии “Актеры Советского кино”. Их собирала маленькая девочка в маленьком южном городе. Ей очень хотелось, чтобы у нее были волосы артистки Анастасии Вертинской и чтобы артистка Светлана Тома вышла замуж за актера Олега Видова. Она даже поместила их вместе на одной странице альбома.
А вот фотографии Марго она так и не купила…
– Роешься в чужих сумках? – услышала я голос Леночки и вздрогнула.
– Иногда. Откуда у тебя эта фотография?
– Из альбома. Я в детстве собирала актеров. А ты?
– Зачем ты ее принесла? – Я сбилась на тон следователя по особо важным делам и тут же пожалела об этом.
– А тебе какое дело? – тут же ощерилась Леночка. – Хочу взять у нее автограф.
– Верится с трудом.
– У тебя есть свои предположения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Мысль, которая посетила меня, показалась безумной. Но я уже знала себя. Я знала, что безумные мысли – это единственные мысли, которые заслуживают внимания. Что это единственные мысли, которым можно доверять…
Почему я не вспомнила о винтовках, когда прочла еженедельник Митяя? Ведь я же знала и их названия, и их характеристики…
Еженедельник Митяя. Митяй – человек Кравчука. Был человеком Кравчука… Но это не меняет дела, запись в еженедельнике остается. Забыв о моделях платьев, которые мне так хотелось примерить, я выскочила в большую комнату и сразу же наткнулась на телефон. Стоит ли звонить? Не буду ли я выглядеть идиоткой?..
Нет, в глазах Кости я никогда не буду выглядеть идиоткой.
Я тотчас же набрала номер Лапицкого, удивляясь той легкости, с которой я его вспомнила, той готовности, с которой я захотела его вспомнить.
Извечные длинные гудки, еще бы, ночь на дворе. Давай же, Костик, твоя знакомая добропорядочная Ева хочет поделиться с тобой информацией.
Наконец он снял трубку: “Лапицкий на проводе”, – Боже мой, я совсем забыла, как он представляется по телефону. Именно эти слова он сказал мне, когда я позвонила ему первый раз – совершенно одинокая, совершенно потерянная, потерявшая память… Впрочем, и сейчас моя жизнь не слишком отличается от той жизни, в которой я звонила Лапицкому первый раз.
– Лапицкий на проводе, – снова повторил он.
– Это я.
– Привет, – он сразу же узнал меня, – что новенького?
– А у тебя?
– Рою, как свинья под дубом. Откуда ты звонишь? Я звоню от женщины, которую подозреваю в убийстве. В двух убийствах. И в одном возможном покушении на убийство… Неужели ты действительно ее подозреваешь, Ева? Я не могла сказать ни “да”, ни “нет”, слишком сложным казался путь, по которому шла Леночка Ганькевич, слишком эфемерными были улики…
– От подруги.
– У тебя уже появились подруги? Наращиваешь мускулы, поздравляю. Обрастаешь легендой. Внедряешься в жизнь со свистом. Ты по поводу расчески?
– Что? – не поняла я.
– Ты забыла у меня свою расческу.
– Надо же, а я ее сегодня весь вечер искала…
– Не беспокойся, она у меня. Все?
– Почти. Кстати, как тебе “паркер-хейл”? На другом конце провода повисло молчание.
– “Паркер-хейл”, по-моему, неплохая игрушка, ты как думаешь?
– Тебе предлагают? – осторожно спросил Костя.
– Предлагают не мне. Но мне кажется, я знаю, кто предлагает.
– Что еще предлагают?
– “Энфилд”. “Стерлинг-армалайт”.
– Ну, это ты загибаешь. Как могли эти дивные создания оказаться в нашей Тмутаракани?
– Ты же не зря по студии шастаешь. Сообрази, что к чему. Мне кажется, что наш общий друг имеет к ним какое-то отношение.
– Да, – после долгого молчания сказал Лапицкий, – ты, как всегда, меня поражаешь, Анна…
Я бросила трубку на рычаг. А потом вдруг поняла, что сержусь на Лапицкого напрасно. Он знал меня только под этим именем, он сам его для меня выбрал…
Оставаться в квартире Леночки было бессмысленно – я не хотела быть свидетельницей ее тяжелого душевного расстройства. Лучше всего, конечно, было бы закрыть ее и никуда не выпускать из дому, а после переговорить с Лапицким: в стройных колоннах его ведомства есть дипломированные психиатры. Хотя сеансы психоанализа уже не помогут – здесь нужно радикальное вмешательство… Я захлопнула за собой дверь ее квартиры, но не почувствовала облегчения. Даже если убийства совершила она, я никогда не смогу воспользоваться этим знанием. Я не судья. Убийца никогда не станет судьей убийцы, в лучшем случае он займет место эксперта. И, как эксперт, я могу удостоверить только одно: Братны, со всей его гениальностью, со всем его магнетизмом, убивает все, к чему прикасается…
* * *
…Я напрасно беспокоилась об охране Марго, я даже не успела сказать об этом Братны: он уже сам обо всем позаботился: с самого начала съемок к Марго был приставлен телохранитель, самый смышленый и самый интеллигентный из обоймы Кравчука, – Вениамин. В свое время он закончил факультет военных переводчиков, в свободное время довольно удачно переводил Китса и Шелли и был выдернут Кравчуком для своих нужд во время очередной реорганизации ФСБ.
Ките в переводе Вениамина имел большой успех у Марго в первые два дня съемок.
А на третий день ее убили.
Ее убили в перерыве между съемками – самое удобное время, – когда Вениамин, находящийся при ней неотлучно, выскочил на несколько минут в соседнюю кондитерскую, чтобы принести кофе: для Марго и для себя.
В соседней кондитерской варили очень хороший кофе по-турецки…
…Для продолжения съемок Братны и Кравчук подыскали небольшой особняк, затерянный в самом сердце старой Москвы. Совсем недавно его купил какой-то нефтяной магнат, на которого вышел Кравчук и которого, как всегда, блистательно обработал Братны. Впрочем, преуспевающего бизнесмена даже уговаривать не пришлось, как только он узнал, кто будет играть главную роль. Братны с его Пальмой был для бизнесмена пустым звуком, а вот Марго оказалась сто первой детской любовью: “Неужели это вы, я видел вас в первой роли, я видел все ваши фильмы…” И – почтительный поцелуй, и – фраза достойная мецената: “Вы можете оставаться здесь сколько угодно, если, конечно, я вытребую себе право на ужин с вами…” Марго рассмеялась, но предложение приняла.
Особняк был только что отремонтирован и напичкан самой современной техникой слежения: видеокамеры располагались по всему периметру здания. Несколько месяцев назад нефтяной магнат потерял соучредителя своей компании, расстрелянного в одном из ночных клубов, и теперь справедливо опасался за свою жизнь. В комплекте с видеокамерами группа получила еще троих охранников с двумя доберманами, так что могла считать себя в относительной безопасности.
В первый же день в группу наведался один из следователей, ведущих дело о смерти Бергман. Дело грозило перейти в разряд “висяков”: ни мотивов, ни улик, одно из тех типичных бессмысленных преступлений, которые совершают психически не совсем адекватные люди. (“Да говорите уж – маньяки, – перебил Братны следователя, – чего вокруг да около ходить”.) Следователь о чем-то переговорил с Кравчуком, уточнил показания Братны и так же тихо удалился, облаянный доберманами.
Братны даже не пришлось уговаривать группу, что Марго – это идеальный вариант для картины, только весельчак Трапезников отпустил мутную шуточку, смысл которой сводился к следующему: “Хорошее – враг лучшего. И если что-нибудь случится и с Марго, то следующей, кого мы пригласим, будет Катрин Денев”. С приходом в группу Марго у Братны начались сложности с Володей Чернышевым – актер влюбился в Марго со всем пылом, с которым только может влюбиться в стареющую красивую женщину молодой мужчина.
Марго нравилась всем. Еще больше всем нравился особняк нефтяного магната. Реквизит, привезенный с большими предосторожностями со студии, заиграл в реальных стенах реального дома совершенно новыми красками. И у всех появилась уверенность, что все сложится хорошо. Она продержалась ровно два дня.
В день, когда убили Марго, на съемки приехала Леночка Ганькевич.
С тех пор как Братны выгнал ее, Леночка никогда не появлялась в группе открыто. Она с кем-то встречалась в долгих коридорах “Мосфильма”, жалко сидела в буфете, поджидая дядю Федора, с которым была дружна, или техника Садыкова, с которым иногда спала под водку и хорошую закусь. Теперь же ее появление здесь можно было считать вызовом.
Она довольно легко преодолела редуты внешнего охранения (я подозревала, что каждому из охранников она пообещала себя в качестве утешительного приза). Братны был слишком увлечен съемкой, чтобы бросить все и выгнать Леночку с площадки, а она сразу же нашла меня. Некоторое время мы молча наблюдали за съемками и за Марго.
– Мне нужно поговорить с тобой, – шепнула она, – нужно объясниться…
– Да. – Сердце у меня упало: я надеялась, что Леночка напрочь забыла о моем к ней визите.
Стараясь не привлекать ничьего внимания, мы удалились со съемочной площадки.
– Хочешь выпить? – деловито предложила мне Леночка, заранее предполагая мой отрицательный ответ.
– Нет, ты же знаешь…
– Как хочешь. А я, пожалуй, хлебну. – Она достала из сумки бутылку “Баккарди” и приложилась прямо к горлышку. – За новую актрису. Она действительно хороша, вот только я думала, что она выглядит чуть старше…
– Ты много пьешь, – сказала я, ненавидя себя за менторский тон.
– Да. Я много пью и много трахаюсь, и вообще много на себя беру… Я хочу извиниться за тот вечер.
– Что ты, ничего страшного не произошло, – фальшиво сказала я, и Леночка сразу же уловила фальшь в моем голосе.
– Я наговорила тебе глупостей.
– Разве?
– Я наговорила тебе глупостей, я помню это… Смутно, но помню…
– Ничего страшного ты не сказала.
– Если можешь, забудь все то, что я тебе говорила.
– Да я и не пыталась запомнить, – сфальшивила я.
– Ну что ж, тогда ладно, – видно было, что Леночка не поверила ни одному моему слову, – заезжай ко мне как-нибудь…
– Как-нибудь заеду, – сказала я, прекрасно зная, что никогда больше не появлюсь в ее доме.
– У тебя неплохая фигура, – Леночка заискивающе посмотрела мне в глаза, – очень универсальная. Поверь мне, я знаю в этом толк… Я ведь модельер. Говорили – очень хороший модельер… Я бы хотела, чтобы ты что-нибудь выбрала для себя. Мне было бы приятно.
Наверное, мне тоже было бы приятно. На секунду прикрыв глаза, я вспомнила модели Леночки, которые видела в тот вечер, – восхитительно совершенные линии, восхитительно небрежные складки, платья, созданные для любви, платья, созданные для того, чтобы их нежно надевали и яростно скрывали, – как эта молодая, так тонко чувствующая женщина могла попасться в ловушку безумия?
В комнату заглянул техник Садыков и, увидев Леночку, по-свойски подмигнул ей и просемафорил тупым заросшим подбородком: “Заболталась, старуха, пора и ноги позадирать слегонца”.
– Жарко здесь у вас, – сказала Леночка и тотчас же скинула дубленку, оставшись в облегающем черном платье.
– Да вроде не очень.
– Где здесь у вас туалет?
– Направо по коридору.
Направо по коридору. Но ты пойдешь в другую сторону, где тебя встретит техник Садыков, только для того, чтобы тупо отодрать в пустой детской, где через месяц-другой поставят кроватки для двухлетних девочек-близнецов, дочек нефтяного магната. И забьют углы мягкими игрушками… Ты будешь заниматься этим и каждую минуту, каждую секунду знать, что совсем рядом совсем равнодушный к тебе Братны снимает совсем ненужное тебе кино. А мы с тобой неплохо поговорили, ты ждала от меня каких-то слов, которые я так и не сказала…
Мне стало так тошно, что я взяла бутылку “Баккарди” и сделала крупный глоток. И только потом, повернув голову, увидела в раскрытой сумочке Ганькевич краешек фотографии.
Еще не достав ее, я знала, что это за фотография.
И все-таки заставила себя вытащить фотографию из сумки.
Марго.
Я знала эти фотографии из серии “Актеры Советского кино”. Их собирала маленькая девочка в маленьком южном городе. Ей очень хотелось, чтобы у нее были волосы артистки Анастасии Вертинской и чтобы артистка Светлана Тома вышла замуж за актера Олега Видова. Она даже поместила их вместе на одной странице альбома.
А вот фотографии Марго она так и не купила…
– Роешься в чужих сумках? – услышала я голос Леночки и вздрогнула.
– Иногда. Откуда у тебя эта фотография?
– Из альбома. Я в детстве собирала актеров. А ты?
– Зачем ты ее принесла? – Я сбилась на тон следователя по особо важным делам и тут же пожалела об этом.
– А тебе какое дело? – тут же ощерилась Леночка. – Хочу взять у нее автограф.
– Верится с трудом.
– У тебя есть свои предположения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67