– Ну, это временные трудности, поверь мне. – Что тебе нужно?
– Позволь мне помочь тебе.
– Ты мне уже помог в свое время. – Мне не хотелось вдаваться в нюансы наших отношений, да еще при посторонних, но Лапицкий, похоже, придерживался на этот счет совершенно другого мнения.
– Поговорим как взрослые люди. Долго ты еще собираешься скакать по стране без документов?
– Это мои трудности.
– Твои трудности закончатся в ближайшем отделении милиции.
– Возможно. Но это ничего не меняет.
– Меняет, и еще как! Найдется уйма прегрешений, за которые тебя можно упечь, и надолго. Взять хотя бы последние неприятности с творческими работниками киностудии “Мосфильм”…
Я откинулась На спинку сиденья и закрыла глаза. Похоже, все начинается снова. Костя не потерял надежды привлечь меня на свою сторону, он не оставляет мне права выбора, он хочет снова загнать меня в шкуру Анны Александровой, он хочет снова заставить меня делать то, от чего я бежала полгода назад…
– ..Тебя можно взять за жабры хотя бы за сокрытие преступления. Знать об убийстве и никуда не сообщить о нем, – это высоконравственный поступок, ничего не скажешь. И после этого ты еще будешь говорить мне о моральных принципах.
Я молчала, хотя вполне могла сказать: ты прав. Костя, ты прав во всем. Нет никаких смягчающих вину обстоятельств…
– Если уже ты такая целомудренная девушка, что даже с пачкой презервативов к тебе не подкатить, то почему ты еще живешь после всего того, что наваяла?
– А кто тебе сказал, что я живу? – устало спросила я.
– Только давай без мелодраматических эффектов. Прибереги их для кобельков с метровыми членами. После акта им очень интересно будет послушать, как ты каешься во всех смертных грехах. Но кое-какие грешки мы тебе можем навесить уже сейчас. Правда, Борька?
– Еще какая! – подтвердил Клепиков.
Я молчала. Я понимала, что веду себя глупо, но молчала. Мой уход от Лапицкого – тогда, полгода назад, уход, которым, как мне казалось, я подписала себе смертный приговор, ничего не значил. Он был всего лишь капризом, детской шалостью, разбитой вазой, пролитым молоком: меня лишь слегка пожурили и поставили в угол. Но, если я буду хорошей девочкой, меня защитят и почитают сказку на ночь. А пока я должна стоять в углу и думать о своем плохом поведении.
– Ну ладно, поразмышляй пока, – смягчился Лапицкий. – А мы двинем. Как созреешь – скажешь.
Он перебрался на водительское сиденье и завел машину…Ехали мы недолго. Спустя пятнадцать минут Лапицкий мягко притормозил.
– Уже приехали? – не выдержала я. – В ближайшее отделение милиции?
– Лучше. Решили тебя с Борькой пригласить на торжественный обед.
– Для обеда рановато.
– Ну, на торжественный завтрак.
– По какому случаю? – Мне было совершенно наплевать на то, что мне скажет Лапицкий, потому что главное он уже сказал: ты никуда не денешься, девочка. Я с тебя не слезу.
– У нашего Борьки праздник сегодня. Ну, и у меня тоже косвенно. Тяжелая сегодня была ночка, сплошные нервы, сплошные слезы, все жилы из нас вытянули, за такую работу приплачивать надо. Но вот он, – Лапицкий ткнул пальцем в Бориса, – вот он все распутал, психоаналитик хренов. Копался себе, копался, по архивам бегал, народ терзал. А в результате – ты просто умрешь от простоты замысла. И от его красоты.
– Что распутал? – спросила я.
– Он раскрыл все эти убийства…
* * *
…Блинная называлась “Паломник”.
Именно сюда Лапицкий зазвал нас для торжественного завтрака. Перед тем как выйти из машины, Борис все-таки снял с меня наручники, так что в блинную мы вошли вполне пристойно.
– Господи, куда ты нас привел, Костя? – спросил Борис, когда мы внедрились под низкие каменные своды “Паломника”.
– Ты, Борька, его еще оценишь и будешь сюда своих проституток водить, если, конечно, они крещеные.
– Ну, ты и тип, Лапицкий!
– Эта забегаловка на всю Москву одна-единственная. Настоящие блины с икрой, семгой, грибами и прочими прелестями. И все бесплатно, заметь.
– Бесплатно?
– Для друзей церкви и добрых самаритян. Они нарочно мучают меня, разговаривают ни о чем, вскользь бросив фразу о самом главном. Я исподтишка жадно разглядывала Бориса: неужели этот долговязый очкарик связал все нити и свел концы с концами?..
Лапицкий чувствовал себя в своей тарелке, он был здесь завсегдатаем. Наверняка собрал в свое время компромат на хозяев заведения и теперь вовсю этим пользовался, Боже мой, я действительно знаю все его прихваты!.. Он кивнул молоденькому херувиму за буфетной стойкой, выполненной в северорусском стиле: резное полированное дерево с повторяющимися в разных вариациях Сирином и Алконостом , и уверенно провел нас в глубь зала, к одному из столиков. Едва мы угнездились за ним, как к нам подошел еще один херувим, одетый так же, как и херувим за стойкой: длинная домотканая рубаха, жилетка, расшитая золотом, и маленькая шапочка, едва держащаяся на буйных кудрях. Из-под рубахи кокетливо выглядывали сафьяновые сапожки. Лапицкий что-то шепнул на ухо херувиму, и тот моментально исчез.
– Интересное заведеньице, – равнодушно сказал Борис, провожая херувима взглядом.
– Что ты, – Лапицкий понизил голос до шепота, – чрезвычайно интересное.
– Чую, что плачет по нему полиция нравов.
– Ну, где же еще искать порок, как не в сердце добродетели, – ухмыльнулся Лапицкий. – Вообще-то здесь паломники останавливаются, которые к святым местам шастают, кормят их бесплатно, поят монастырским квасом – и этот религиозный музыкальный момент даже находится под патронажем ближайшего, ничего не подозревающего прихода. Соответственно – послабление в налогах… Если бы знал отец Николай, что здесь делает дьявол, пока Бог спит!.. Все никак не удосужусь сообщить в патриархию.
– Вертеп без индульгенций? – проницательно заметил Борис.
– Не то слово! После девяти вечера – образа лицом к стенке, дабы не смущать святых угодников, и ну чудить. Здешние отроки нарасхват, видал, какие ангелы?
– Пед-кабак? – развеселился следователь.
– Ну, зачем так грубо? Респектабельный гей-клуб для состоятельных людей. Со всеми дополнительными видами услуг, включая добротную русскую баньку. Проходил у нас в разработке под именем “Содом и Гоморра”. Но люди оказались смышленые, покладистые, так что теперь мы с ними близко дружим.
Лапицкий засмеялся, и они со следователем ударили друг друга по рукам: ни дать ни взять яростные борцы за справедливость, неподкупные служители Фемиды в белых одеждах. Я тоже криво улыбнулась, “близко дружить”, по Косте, означало шантажом и угрозами выбивать нужную информацию и понуждать к сотрудничеству…
Тем временем к столику вернулся херувим в сафьяновых сапожках; сгибаясь под тяжестью подносов, он принес целую гору дымящихся румяных блинов и многочисленные блюда с потенциальной начинкой: красная и черная икра, лоснящаяся семга, сметана, масло… Возвышался над всем этим великолепием запотевший шкалик водки.
– Специальный заказ для специальных гостей, – высоким, немного манерным голосом сказал херувим.
– Спасибо, Андрюша. Кликну, если что-нибудь еще понадобится.
– Я сейчас еще воду принесу. – Андрюша широко улыбнулся Лапицкому и Борису. Меня он проигнорировал.
– Вообще-то я не запиваю водку. – Следователь поправил очки на переносице.
– Так это для рук, дурило, – попенял ему Костя. – Все как в просвещенной Европе. Ладно, накатим за твою светлую башку. Быть тебе Генеральным прокурором, если за взятки к тому времени не посадят. Или в ФБР не переманят, в отдел аналитических исследований.
Костя быстро разлил водку в стопки с толстыми хрустальными стенками. И, подняв стопку в руке, обратился ко мне:
– Хочу представить тебе своего друга, Бориса Клепикова…
– Представлял уже, – оборвала я.
– Не перебивай старших по званию… Так вот, хочу тебе еще раз представить своего друга Бориса Клепикова, который только сегодня утром… – Лапицкий поднес к лицу руку с часами, – три часа как.., блестяще закончил расследование серии убийств, произошедших за последнее время в ничем себя до этого не запятнавшем кинематографе. Красоту замысла убийцы еще оценят по достоинству, равно как и изящество разгадки. Ну, за тебя, Борис Иванович!..
Мы выпили и принялись за блины. Я ела почти без удовольствия, хотя понимала, что и икре, и блинам нужно отдать должное. Мужчины, казалось, были полностью поглощены только едой.
– Ну что, еще по одной? – не выдержала наконец я.
– Торопишься, девочка. Ну ладно, черт с тобой.
Мы снова выпили, и я уставилась на “светлую башку” в ожидании.
– Видишь, Борька, девочке не терпится услышать все с самого начала. Не будем томить коллегу, заодно и я еще раз послушаю. С удовольствием. Оч-чень мне эта история нравится.
– Ладно, – снизошел наконец Борис и, торопливо прожевав кусок, окунул руки в чашку с водой.
Вытершись салфеткой, он аккуратно снял очки с ужасающими линзами, и только теперь я поняла, что Борис Клепиков вполне симпатичный молодой человек с симпатичными глазами. Полуслепые растерянные зрачки напрочь убивали тот налет цинизма, который уже поселился в складках рта.
– Слушаем тебя внимательно, – подзадорил Бориса Лапицкий, отправляя в рот очередной ломоть блина с черной икрой.
– Значит, так, – начал Клепиков. – Для того чтобы всем присутствующим был понятен пафос преступления, необходимо углубиться в седую старину, в начало пятидесятых. Период “малокартинья” практически завершился, и уставшая за войну страна требовала разрядки.
Я метнула на Бориса быстрый взгляд, надо же, он даже знаком с термином “малокартинье”, завидная для простого следователя осведомленность!
– Так вот. Как раз в то время, после смерти “отца народов”, и стали появляться многочисленные музыкальные фильмы, фильмы-ревю, экранизированные оперетки в стиле “Девушки моей мечты” с Марикой Рекк и так далее. Ну, конечно, на наш советский манер, без разнузданных голых ляжек и прочих прелестей. Были и свои звезды, их обожали, за ними толпами ходили, из-за них стрелялся весь офицерский состав Вооруженных Сил от старлея до генерал-полковника. Им дарили трофейные ковры и трофейный саксонский фарфор. Персональные машины с персональным водителем. Военные и актрисы – это была каста…
– Да знаем, – перебил Лапицкий, – “Жди меня, и я вернусь…” Посвящается B.C. Ты давай к сути ближе…
– Хорошо. Была такая маленькая звездочка, Фаина Ковальская. Очень неплохие вокальные данные, фигурка и все прочее, словом, обаяние молодости. Несколько фильмов – и, соответственно, толпы поклонников. В нее влюбляется молодой блестящий военный с сомнительной фамилией Бергман. Сам-то он был из поволжских немцев, но скрыл этот факт в период разгула СМЕРШа и прочих прелестей чисток, уж как – неизвестно. Выдал себя за еврея, что тоже было нежелательно, но… Поскольку был он умница, штабист-аналитик от Бога, и сам маршал Рокоссовский ему покровительствовал, то на этот факт решили посмотреть сквозь пальцы. Так вот, Бергман при всех своих выдающихся способностях вполне мог стать маршалом со временем, но дослужился только до начштаба округа. Это в тридцать-то пять лет! И тридцатипятилетний начштаба влюбляется в эту самую Фанечку Ковальскую, и она становится его женой. Но, как говорится, счастье молодых продолжалось недолго. Потому что на горизонте появилась еще одна звездочка, поярче – Татьяна Александрова. У Татьяны и экстерьер был повнушительнее, и тянула она на романтическую героиню больше, чем Фанечка. Если брюнетка Фаина Ковальская-Бергман больше напоминала Зару Леандер , то роскошная блондинка Татьяна Александрова была вылитой Марикой Рекк. Естественно, все роли перекочевали от Бергман к Александровой, а потом туда же уплыл и муж. И Татьяна Александрова, может быть, сама того не желая, стала злым гением Фанечки Бергман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67