Он сказал:
– Вам нужно присутствовать на допросе, который сейчас происходит здесь.
– Честное слово, – сказал я, – мне начинает нравиться эта новая тенденция в нашем сотрудничестве.
В комнате для слуг стояли несколько элегантных полицейских и помятый пузатый инспектор Уэлч. В середине комнаты на стуле, поставленном на плетеный ковер, сидела смазливая пухлая девица лет двадцати в черном костюме горничной с кружевным фартуком. У нее были короткие русые волосы, бегающие карие глаза, круглое лицо и слегка выступающие вперед передние зубы, делающие ее немного похожей на прелестного бурундучка. В руках, которые у нее лежали на коленях, она сжимала белый носовой платок.
Позади нее, положив пальцы на клавиатуру машинки, сидел полицейский-стенограф в штатском.
– Мисс Шарп, – сказал Шварцкопф, – мы должны взять у вас показания.
– Я уже дала вам показания, – сказала она властным тоном, хотя, возможно, это впечатление производил ее английский акцент.
– Нам хотелось бы уточнить некоторые детали.
Она поджала губы, подняла подбородок и проговорила надменно, будто строптивая ученица:
– Почему вас так интересует моя личная жизнь? Занимайтесь своим делом и разыскивайте этих похитителей.
Она держалась холодно и вызывающе, но видно было, что это большей частью маска; ее глаза и руки непрерывно двигались. Она нервничала, как женщина, у которой муж нашел под кроватью любовника.
Вмешался инспектор Уэлч:
– Послушай, сестренка. Мы только выполняем работу. Не делай хуже себе. Разумеется, такой красотке, как ты, нечего скрывать.
Уэлч пытался говорить ласково, но у него получалась угроза.
Не надо меня пугать, – сказала она.
Уэлч вытаращился на Шварцкопфа, который сказал:
– Все остальные слуги из дома Морроу охотно ответили на наши вопросы. Почему вы такая упрямая, мисс Шарп?
– Хотя меня возмущает этот допрос, я тоже ответила на ваши вопросы, потому что у меня не было другого выхода!
Ее вызывающее поведение удивляло, но меня не проведешь. Я видел, что за показной дерзостью скрываются слабость и страх.
Шварцкопф сказал почти умоляющим тоном:
– Разве вы не хотите помочь мистеру и миссис Линдберг вернуть их ребенка домой?
Она опустила голову и кивнула. Потом вздохнула.
– Ладно. Задавайте ваши вопросы.
Уэлч кивнул стенографу, чтобы тот начинал печатать, и сказал:
– Пожалуйста, назовите ваше имя, возраст и место рождения.
– Меня зовут Вайолет Шарп. Я родилась в 1904 году в Англии, в Беркшире. Около двух с половиной лет назад я переехала из Англии в Канаду. Я пробыла там примерно девять месяцев и приехала в Нью-Йорк.
– И начали работать на семью Морроу?
– Вначале я зарегистрировалась в бюро по трудоустройству Хатчинсона на Медисон-авеню, где у меня взяли интервью для миссис Морроу, а потом я получила должность кухарки, которую занимаю по сей день.
– Вы обзавелись друзьями мужского или женского пола в Нью-Йорке или Нью-Джерси?
– Нет, друзей у меня не было.
Она была слишком хорошенькая, чтобы это была правда.
В голосе инспектора послышалось раздражение.
– С тех пор как вы приехали в Нью-Йорк из Канады, вы ни разу не выходили погулять в обществе друга или подруги?
– Нет. У меня здесь никого нет, кроме сестры Эмили.
– Где она проживает?
– В Энглвуде. Она работает на одного из друзей семьи Морроу.
Уэлч подошел к ней с другой стороны и сделал еще одну попытку:
– С момента вашего приезда в эту страну вы хоть раз бывали на приемах, на вечеринках, в театре, в кино или в ресторане с любым мужчиной или любой женщиной?
Она подумала, потом сказала:
– Да.
Уэлч проговорил с напускным сарказмом:
– Ну и расскажите нам об этом, мисс Шарп.
– В воскресенье пополудни мы с сестрой шли по Энглвуду...
– В какое воскресенье?
– Двадцать восьмого февраля.
– Этого года?
– Этого года. Мы шли с ней по Дайдекер-стрит, и из машины нам помахал какой-то мужчина. Я приняла его за одного из работников Морроу и помахала в ответ. Он остановил машину, я подошла к нему, поняла свою ошибку и объяснила, что приняла его за другого.
– Что он сказал?
– Он сказал: «Все в порядке. Куда вы идете?» И я ответила: «Мы идем в город». Он пригласил меня и сестру поехать туда в его машине, что мы и сделали. Во время поездки мы любезно беседовали, и тот джентльмен сказал, что хотел бы однажды вечером пойти со мной в кино, если я не против.
– Что вы сказали?
– Я сказала, что согласна.
Согласилась слишком быстро для девушки, которая в течение нескольких лет обходилась без дружка или подружки.
– И что он сказал?
– Он попросил у меня телефонный номер, и я дала его ему.
– Вы имеете в виду номер телефона в доме Морроу?
– Да. Он поинтересовался, кого ему спросить, когда он позвонит, и я сказала, чтобы он попросил Вайолет.
– Он позвонил?
Она кивнула:
– Примерно без десяти восемь вечером первого марта.
То есть в день похищения.
– Что он сказал?
– Он спросил, не хочу ли я с ним прогуляться. Я сказала, что хочу, но освобожусь не скоро, потому что еще не приготовила обед. Вскоре после этого он подошел к черному входу в кладовой в доме Морроу.
– Что вы сделали?
– Я надела шляпу, пальто и вышла. С ним было еще двое мужчин, которых я никогда раньше не видела. Вчетвером мы поехали в кинотеатр в Энглвуд, и после окончания фильма он привез меня обратно к дому Морроу. Было, кажется, одиннадцать часов ночи.
– Вы встречались с ним после этого?
– Нет. Я назначила ему второе свидание на шестое марта, но в тот день была очень занята. С тех пор я не видела его и не разговаривала с ним по телефону.
Вмешался Шварцкопф, который сказал с вежливой улыбкой:
– Все идет хорошо, мисс Шарп. Просто замечательно. А сейчас, пожалуйста, заполните несколько бланков...
Лицо ее вновь приняло презрительное выражение.
– Какие бланки?
– Для начала запишите имена.
– Я уже вам говорила! Я не помню никаких имен.
– Вы не помните имени своего приятеля? Вы ездили с ним на прогулку в то воскресенье, провели с ним целый вечер...
– Я не помню.
– Послушайте, – сказал Уэлч, – мы понимаем, что вы нервничаете. Просто расслабьтесь, и имена вспомнятся сами по себе.
– Я не волнуюсь. Я не смогу вспомнить его чертово имя!
– А как насчет двух других парней? – спросил Шварцкопф. – Вы помните их?
Она подняла голову, и на лице ее заиграла саркастическая улыбка.
– Нет. Их имена я тоже не помню.
– Вы встречались с этими людьми меньше недели назад, – сказал Уэлч, – и вы не можете вспомнить их имена?
Стенограф прекратил работать, не зная, стоит ли ему печатать одно и то же.
Вайолет скрестила руки на груди и высоко приподняла подбородок, однако она дрожала. И она не удостоила ответом приставанье Уэлча.
– Какой фильм вы смотрели, Вайолет? – спросил я.
Уэлч и Шварцкопф удивленно посмотрели на меня.
– Кто вы? – спросила она.
– Меня зовут Геллер. Я полицейский, как и все остальные присутствующие здесь мужчины.
– В не имеете права совать нос в мою личную жизнь. Не имеете никакого права!
– Успокойтесь, – сказал я. – Просто скажите, о чем был этот фильм? Вспомните хоть что-нибудь – события, актеров, которые в нем играли.
Ред Джонсон тоже прошел через этот тест и успешно.
Однако Вайолет Шарп ничего не ответила.
– Как назывался кинотеатр, в который вы ходили? – спросил я.
– Он находился в Энглвуде. Это все, что я знаю.
Уэлч и Шварцкопф посмотрели на меня, я пожал плечами. У меня допрос получался не лучше, чем у них.
– Благодарю вас, мисс Шарп, – сказал Шварцкопф и обратился к Уэлчу. – Отвезите ее обратно в Энглвуд.
Шварцкопф вышел, я вышел вслед за ним, и мы направились на командный пункт, где по-прежнему царили толкотня и суматоха.
– Мне очень хотелось напустить на нее Уэлча, – сказал Шварцкопф, – чтобы он испытал на ней свое обаяние.
– Если бы вы поступили так, то это было бы большой глупостью, – сказал я.
– А что вы предлагаете?
– Никаких резиновых шлангов – лишь настойчивый, скрупулезный допрос. Согласен, ее нелегко было допрашивать, но почему вы отпустили ее, едва мы начали?
Шварцкопф резко остановился и вздохнул.
– Она одна из любимых служанок миссис Морроу. Если бы мы надавили на нее слишком сильно, то у нас возникли бы неприятности с семейством Морроу.
– Ну и что, черт возьми?
Шварцкопф сделал гримасу.
– Если у нас возникнут неприятности с семьей Морроу, то у нас возникнут неприятности и с полковником Линдбергом.
– Ну, тогда подключите ее к детектору лжи. Черт, подключите к детектору лжи всех слуг Линдбергов и слуг Морроу тоже!
– Вы полагаете, я не думал об этом? Полковник Линдберг не позволит сделать это. Он говорит, что использование детектора лжи – вторжение в личную жизнь, которое оскорбит его работников.
Спустя полчаса появился ухмыляющийся констебль Уиллис Диксон из полицейского управления Хоупуэлла и начал докладывать Шварцкопфу.
– Я нашел кое-что интересное в комнате этой горничной, – сообщил он, улыбаясь своей редкозубой улыбкой.
Значит, Шварцкопф послал Диксона, а не своих людей сделать обыск в комнате Ваойлет в Энглвуде, пока ее здесь допрашивали. Шварцкопф был по-прежнему умен и изворотлив: к чему причинять неприятности своим людям, ведь семья Морроу может возмутиться тем, что беспокоят ее любимую горничную.
– Во-первых, – сказал Диксон, – слуги там говорят, что у Вайолет был роман с мужчиной, который гораздо старше ее, – с дворецким. Я полагаю, это Септимус Бэнкс.
– Кто это? – спросил я.
– Старший дворецкий семьи Морроу, – пояснил Шварцкопф. – Горький пьяница.
– Как бы там ни было, я обнаружил в ее комнате нечто интересное, джентльмены, – сказал Диксон. – Книжку с написанными от руки непристойными рассказами. Адресную книгу с двадцатью шестью именами. И сберегательную книжку на банк в Нью-Йорке.
– Вы ничего не взяли с собой? – с беспокойством спросил Шварцкопф.
– Нет! Но я внимательно все просмотрел. Вы знаете, Ваойлет зарабатывает сто баксов в месяц и работает меньше двух лет. И еще мне сказали, что значительную часть своего заработка она отсылает родителям в Великобританию.
– Ну и что? – спросил я.
– Откуда тогда у нее почти две тысячи долларов на сберегательном счете? – ответил Диксон вопросом на вопрос.
Глава 11
Оранжевые костры, разложенные дежурившими полицейскими, освещали ночь на окраинах имения Линдбергов; языки пламени от них безуспешно пытались бороться с ледяным ветром.
На командном посту в гараже дежурили два сотрудника полиции штата Нью-Джерси, коротая время за колодой карт. Эти двое полицейских – молодой парень по имени Харрисон и мужчина лет тридцати по имени Питере – присоединились ко мне и Диксону, чтобы спокойно поиграть в покер. Вскоре после полуночи оставшиеся полицейские растянулись и захрапели на своих армейских койках.
Остался дежурить на коммутаторе только парень по имени Смит, однако вскоре и он опустил голову на стол и заснул. Редкие звонки, которые раздавались время от времени, адресовались самим полицейским: Линдберг отверг предложение Шварцкопфа, чтобы все звонки в дом вначале контролировались на командном пункте. Любой человек, сумевший добыть номер телефона в Хоупуэлле, не внесенный в телефонную книгу, мог позвонить прямо в дом: один телефон стоял на столе Линди, другой – в коридоре, третий – наверху (хотя ночью последний отключался).
Один раз инспектор Уэлч поднял трубку телефона, что стоял в коридоре, и Линдберг набросился на него со словами:
– Какого черта вы тут делаете?
Надо заметить, что Линдберг крайне редко позволял себе крепкие слова.
– Он зазвонил, и я взял трубку, – сказал Уэлч.
С суровым выражением на лице и не менее суровым тоном Линдберг произнес:
– Я хочу, чтобы вы ясно поняли и прямо сейчас, что ни вы, ни любой другой полицейский ни в коем случае не должны трогать этот телефон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
– Вам нужно присутствовать на допросе, который сейчас происходит здесь.
– Честное слово, – сказал я, – мне начинает нравиться эта новая тенденция в нашем сотрудничестве.
В комнате для слуг стояли несколько элегантных полицейских и помятый пузатый инспектор Уэлч. В середине комнаты на стуле, поставленном на плетеный ковер, сидела смазливая пухлая девица лет двадцати в черном костюме горничной с кружевным фартуком. У нее были короткие русые волосы, бегающие карие глаза, круглое лицо и слегка выступающие вперед передние зубы, делающие ее немного похожей на прелестного бурундучка. В руках, которые у нее лежали на коленях, она сжимала белый носовой платок.
Позади нее, положив пальцы на клавиатуру машинки, сидел полицейский-стенограф в штатском.
– Мисс Шарп, – сказал Шварцкопф, – мы должны взять у вас показания.
– Я уже дала вам показания, – сказала она властным тоном, хотя, возможно, это впечатление производил ее английский акцент.
– Нам хотелось бы уточнить некоторые детали.
Она поджала губы, подняла подбородок и проговорила надменно, будто строптивая ученица:
– Почему вас так интересует моя личная жизнь? Занимайтесь своим делом и разыскивайте этих похитителей.
Она держалась холодно и вызывающе, но видно было, что это большей частью маска; ее глаза и руки непрерывно двигались. Она нервничала, как женщина, у которой муж нашел под кроватью любовника.
Вмешался инспектор Уэлч:
– Послушай, сестренка. Мы только выполняем работу. Не делай хуже себе. Разумеется, такой красотке, как ты, нечего скрывать.
Уэлч пытался говорить ласково, но у него получалась угроза.
Не надо меня пугать, – сказала она.
Уэлч вытаращился на Шварцкопфа, который сказал:
– Все остальные слуги из дома Морроу охотно ответили на наши вопросы. Почему вы такая упрямая, мисс Шарп?
– Хотя меня возмущает этот допрос, я тоже ответила на ваши вопросы, потому что у меня не было другого выхода!
Ее вызывающее поведение удивляло, но меня не проведешь. Я видел, что за показной дерзостью скрываются слабость и страх.
Шварцкопф сказал почти умоляющим тоном:
– Разве вы не хотите помочь мистеру и миссис Линдберг вернуть их ребенка домой?
Она опустила голову и кивнула. Потом вздохнула.
– Ладно. Задавайте ваши вопросы.
Уэлч кивнул стенографу, чтобы тот начинал печатать, и сказал:
– Пожалуйста, назовите ваше имя, возраст и место рождения.
– Меня зовут Вайолет Шарп. Я родилась в 1904 году в Англии, в Беркшире. Около двух с половиной лет назад я переехала из Англии в Канаду. Я пробыла там примерно девять месяцев и приехала в Нью-Йорк.
– И начали работать на семью Морроу?
– Вначале я зарегистрировалась в бюро по трудоустройству Хатчинсона на Медисон-авеню, где у меня взяли интервью для миссис Морроу, а потом я получила должность кухарки, которую занимаю по сей день.
– Вы обзавелись друзьями мужского или женского пола в Нью-Йорке или Нью-Джерси?
– Нет, друзей у меня не было.
Она была слишком хорошенькая, чтобы это была правда.
В голосе инспектора послышалось раздражение.
– С тех пор как вы приехали в Нью-Йорк из Канады, вы ни разу не выходили погулять в обществе друга или подруги?
– Нет. У меня здесь никого нет, кроме сестры Эмили.
– Где она проживает?
– В Энглвуде. Она работает на одного из друзей семьи Морроу.
Уэлч подошел к ней с другой стороны и сделал еще одну попытку:
– С момента вашего приезда в эту страну вы хоть раз бывали на приемах, на вечеринках, в театре, в кино или в ресторане с любым мужчиной или любой женщиной?
Она подумала, потом сказала:
– Да.
Уэлч проговорил с напускным сарказмом:
– Ну и расскажите нам об этом, мисс Шарп.
– В воскресенье пополудни мы с сестрой шли по Энглвуду...
– В какое воскресенье?
– Двадцать восьмого февраля.
– Этого года?
– Этого года. Мы шли с ней по Дайдекер-стрит, и из машины нам помахал какой-то мужчина. Я приняла его за одного из работников Морроу и помахала в ответ. Он остановил машину, я подошла к нему, поняла свою ошибку и объяснила, что приняла его за другого.
– Что он сказал?
– Он сказал: «Все в порядке. Куда вы идете?» И я ответила: «Мы идем в город». Он пригласил меня и сестру поехать туда в его машине, что мы и сделали. Во время поездки мы любезно беседовали, и тот джентльмен сказал, что хотел бы однажды вечером пойти со мной в кино, если я не против.
– Что вы сказали?
– Я сказала, что согласна.
Согласилась слишком быстро для девушки, которая в течение нескольких лет обходилась без дружка или подружки.
– И что он сказал?
– Он попросил у меня телефонный номер, и я дала его ему.
– Вы имеете в виду номер телефона в доме Морроу?
– Да. Он поинтересовался, кого ему спросить, когда он позвонит, и я сказала, чтобы он попросил Вайолет.
– Он позвонил?
Она кивнула:
– Примерно без десяти восемь вечером первого марта.
То есть в день похищения.
– Что он сказал?
– Он спросил, не хочу ли я с ним прогуляться. Я сказала, что хочу, но освобожусь не скоро, потому что еще не приготовила обед. Вскоре после этого он подошел к черному входу в кладовой в доме Морроу.
– Что вы сделали?
– Я надела шляпу, пальто и вышла. С ним было еще двое мужчин, которых я никогда раньше не видела. Вчетвером мы поехали в кинотеатр в Энглвуд, и после окончания фильма он привез меня обратно к дому Морроу. Было, кажется, одиннадцать часов ночи.
– Вы встречались с ним после этого?
– Нет. Я назначила ему второе свидание на шестое марта, но в тот день была очень занята. С тех пор я не видела его и не разговаривала с ним по телефону.
Вмешался Шварцкопф, который сказал с вежливой улыбкой:
– Все идет хорошо, мисс Шарп. Просто замечательно. А сейчас, пожалуйста, заполните несколько бланков...
Лицо ее вновь приняло презрительное выражение.
– Какие бланки?
– Для начала запишите имена.
– Я уже вам говорила! Я не помню никаких имен.
– Вы не помните имени своего приятеля? Вы ездили с ним на прогулку в то воскресенье, провели с ним целый вечер...
– Я не помню.
– Послушайте, – сказал Уэлч, – мы понимаем, что вы нервничаете. Просто расслабьтесь, и имена вспомнятся сами по себе.
– Я не волнуюсь. Я не смогу вспомнить его чертово имя!
– А как насчет двух других парней? – спросил Шварцкопф. – Вы помните их?
Она подняла голову, и на лице ее заиграла саркастическая улыбка.
– Нет. Их имена я тоже не помню.
– Вы встречались с этими людьми меньше недели назад, – сказал Уэлч, – и вы не можете вспомнить их имена?
Стенограф прекратил работать, не зная, стоит ли ему печатать одно и то же.
Вайолет скрестила руки на груди и высоко приподняла подбородок, однако она дрожала. И она не удостоила ответом приставанье Уэлча.
– Какой фильм вы смотрели, Вайолет? – спросил я.
Уэлч и Шварцкопф удивленно посмотрели на меня.
– Кто вы? – спросила она.
– Меня зовут Геллер. Я полицейский, как и все остальные присутствующие здесь мужчины.
– В не имеете права совать нос в мою личную жизнь. Не имеете никакого права!
– Успокойтесь, – сказал я. – Просто скажите, о чем был этот фильм? Вспомните хоть что-нибудь – события, актеров, которые в нем играли.
Ред Джонсон тоже прошел через этот тест и успешно.
Однако Вайолет Шарп ничего не ответила.
– Как назывался кинотеатр, в который вы ходили? – спросил я.
– Он находился в Энглвуде. Это все, что я знаю.
Уэлч и Шварцкопф посмотрели на меня, я пожал плечами. У меня допрос получался не лучше, чем у них.
– Благодарю вас, мисс Шарп, – сказал Шварцкопф и обратился к Уэлчу. – Отвезите ее обратно в Энглвуд.
Шварцкопф вышел, я вышел вслед за ним, и мы направились на командный пункт, где по-прежнему царили толкотня и суматоха.
– Мне очень хотелось напустить на нее Уэлча, – сказал Шварцкопф, – чтобы он испытал на ней свое обаяние.
– Если бы вы поступили так, то это было бы большой глупостью, – сказал я.
– А что вы предлагаете?
– Никаких резиновых шлангов – лишь настойчивый, скрупулезный допрос. Согласен, ее нелегко было допрашивать, но почему вы отпустили ее, едва мы начали?
Шварцкопф резко остановился и вздохнул.
– Она одна из любимых служанок миссис Морроу. Если бы мы надавили на нее слишком сильно, то у нас возникли бы неприятности с семейством Морроу.
– Ну и что, черт возьми?
Шварцкопф сделал гримасу.
– Если у нас возникнут неприятности с семьей Морроу, то у нас возникнут неприятности и с полковником Линдбергом.
– Ну, тогда подключите ее к детектору лжи. Черт, подключите к детектору лжи всех слуг Линдбергов и слуг Морроу тоже!
– Вы полагаете, я не думал об этом? Полковник Линдберг не позволит сделать это. Он говорит, что использование детектора лжи – вторжение в личную жизнь, которое оскорбит его работников.
Спустя полчаса появился ухмыляющийся констебль Уиллис Диксон из полицейского управления Хоупуэлла и начал докладывать Шварцкопфу.
– Я нашел кое-что интересное в комнате этой горничной, – сообщил он, улыбаясь своей редкозубой улыбкой.
Значит, Шварцкопф послал Диксона, а не своих людей сделать обыск в комнате Ваойлет в Энглвуде, пока ее здесь допрашивали. Шварцкопф был по-прежнему умен и изворотлив: к чему причинять неприятности своим людям, ведь семья Морроу может возмутиться тем, что беспокоят ее любимую горничную.
– Во-первых, – сказал Диксон, – слуги там говорят, что у Вайолет был роман с мужчиной, который гораздо старше ее, – с дворецким. Я полагаю, это Септимус Бэнкс.
– Кто это? – спросил я.
– Старший дворецкий семьи Морроу, – пояснил Шварцкопф. – Горький пьяница.
– Как бы там ни было, я обнаружил в ее комнате нечто интересное, джентльмены, – сказал Диксон. – Книжку с написанными от руки непристойными рассказами. Адресную книгу с двадцатью шестью именами. И сберегательную книжку на банк в Нью-Йорке.
– Вы ничего не взяли с собой? – с беспокойством спросил Шварцкопф.
– Нет! Но я внимательно все просмотрел. Вы знаете, Ваойлет зарабатывает сто баксов в месяц и работает меньше двух лет. И еще мне сказали, что значительную часть своего заработка она отсылает родителям в Великобританию.
– Ну и что? – спросил я.
– Откуда тогда у нее почти две тысячи долларов на сберегательном счете? – ответил Диксон вопросом на вопрос.
Глава 11
Оранжевые костры, разложенные дежурившими полицейскими, освещали ночь на окраинах имения Линдбергов; языки пламени от них безуспешно пытались бороться с ледяным ветром.
На командном посту в гараже дежурили два сотрудника полиции штата Нью-Джерси, коротая время за колодой карт. Эти двое полицейских – молодой парень по имени Харрисон и мужчина лет тридцати по имени Питере – присоединились ко мне и Диксону, чтобы спокойно поиграть в покер. Вскоре после полуночи оставшиеся полицейские растянулись и захрапели на своих армейских койках.
Остался дежурить на коммутаторе только парень по имени Смит, однако вскоре и он опустил голову на стол и заснул. Редкие звонки, которые раздавались время от времени, адресовались самим полицейским: Линдберг отверг предложение Шварцкопфа, чтобы все звонки в дом вначале контролировались на командном пункте. Любой человек, сумевший добыть номер телефона в Хоупуэлле, не внесенный в телефонную книгу, мог позвонить прямо в дом: один телефон стоял на столе Линди, другой – в коридоре, третий – наверху (хотя ночью последний отключался).
Один раз инспектор Уэлч поднял трубку телефона, что стоял в коридоре, и Линдберг набросился на него со словами:
– Какого черта вы тут делаете?
Надо заметить, что Линдберг крайне редко позволял себе крепкие слова.
– Он зазвонил, и я взял трубку, – сказал Уэлч.
С суровым выражением на лице и не менее суровым тоном Линдберг произнес:
– Я хочу, чтобы вы ясно поняли и прямо сейчас, что ни вы, ни любой другой полицейский ни в коем случае не должны трогать этот телефон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84