– Мне тоже это не кажется, но, вероятно, иначе и быть не могло, ведь он работал на подрядной основе... немного и по-дилетантски промышлял на рынке акций, а его жена работала подавальщицей в булочной. Но теперь давай заглянем в знаменитые чуланы.
В комнате, которая раньше была детской, я нашел чулан, обшивка которого была снята, чтобы предъявить присяжным в качестве «доказательства» написанный на ней номер телефона Джефси. Накануне ночью я рассказал Эвелин о репортере из «Дейли Ньюз» по имени Тим О'Нейл, который, по общему мнению, создал эту улику ради сенсации. Она была крайне возмущена и поинтересовалась, «займемся» ли мы этим парнем. Я сказал, что займемся.
За коридором, в потолке чулана, где, по-видимому, хранилось постельное белье, имелось закрытое фанерой отверстие, через которое можно было попасть в мансарду.
– Лучше я проделаю это путешествие в одиночку, – сказал я Эвелин, которая, заглянув внутрь, согласилась со мной. Я отдал ей свой пиджак.
Чтобы добраться до лаза, мне пришлось снять полки, сложить их в коридоре и, как рисковому скалолазу, подниматься по выступам к потолку.
– Осторожней! – сказала она.
– Должно быть, Хауптману чертовски нужна была та доска, – проговорил я, тяжело дыша и цепляясь за стену чулана, как жук, – раз он полез искать ее в мансарде.
С трудом сохраняя равновесие, я схватился за выступ одной рукой, другой приподнял кусок фанеры и протиснулся в узкое отверстие-квадрат шириной дюймов пятнадцать. Мансарда представляла собой темную, затхлую и пыльную конуру, имеющую форму перевернутой буквы "V", где даже карлик заболел бы клаустрофобией.
Сидя на краю лаза, я опустил голову и посмотрел вниз на Эвелин, которая напряженно вглядывалась вверх из чулана, задрав голову.
– Узнай, нет ли у твоей хозяйки фонаря, – сказал я.
– Фонарь есть в машине.
– Принеси его.
Я ждал, продолжая сидеть на краю отверстия: воздух там был лучше, и я подумал о пухлом губернаторе Хоффмане, которому по крайней мере один раз пришлось пролезть сквозь это отверстие. Эта мысль заставила меня улыбнуться.
Вскоре, встав на цыпочки, она протянула мне фонарь, и я смог лучше осмотреть недоделанную мансарду. Настил пола проходил посередине мансарды, а по краям, там, где крыша опускалась достаточно низко, были видны обнаженные балки, обрешетка и штукатурка.
С помощью фонаря я легко отыскал половицу, которая была наполовину короче других, ту, от которой Хауптман предположительно отпилил кусок для лестницы. Нетрудно было понять, почему эта улика сразу бросалась в глаза: по одну сторону от конька крыши было тринадцать досок, по другую – четырнадцать. Четырнадцатая доска казалась лишней – и не только потому, что она была короче других: без нее мансарда имела бы симметричный, более привлекательный вид. Плотник едва ли стал бы прибивать эту доску. Все половицы были прибиты к балкам семью гвоздями, короткая – двадцатью пятью.
Я подал Эвелин фонарь, опустился и спрыгнул, заставив пол затрястись под моим весом. Я рассказал ей обо всем, что видел.
– Я слышала, там наверху побывало около тридцати пяти копов, – с презрительной улыбкой проговорила Эвелин, – прежде чем кто-то разглядел эту лишнюю, отпиленную доску.
– Нам нужно заглянуть еще в один чулан, – сказал я, надевая пиджак. – Я хочу посмотреть на самый знаменитый чулан Хауптмана, где лежала коробка Фиша.
Он находился возле кухни, и единственная полка в нем не показалась мне особенно высокой; это был чулан для веников, швабр и щеток – в нем еще оставался крючок, на который миссис Хауптман вешала свой фартук. Даже маленькая Эвелин почти доставала до полки, коробку на которой не заметила Анна Хауптман.
– Ничего не понимаю, – сказал я, глядя на низко расположенную полку. – Уиленз поставил жену Хауптмана в неловкое положение на суде, вынудив ее признаться, что на краю этой полки она держала банку с табаком «Принц Альберт»... У нее также хранились там талоны на мыло, и она утверждала, что с трудом дотягивается до этой полки.
– Потом Уиленз представил фотографии и данные, доказывающие, что полка эта расположена ниже, чем говорила Анна, – сказала Эвелин.
Это был неприятный момент для миссис Хауптман.
– Зачем ей было лгать о том, что так легко доказать? Давай посмотрим повнимательнее...
Я снял единственную полку и посветил фонарем на стену.
– Любопытно, – сказал я. – Оказывается, этот чулан недавно красили.
– Что?
– Я не думаю, что другие чуланы тоже свежевыкрашенные. – Мы вернулись и повторно осмотрели все чуланы: все они были покрашены давно, краска на них потрескалась и облезла.
Я вернулся к кухонному чулану и провел рукой по его стене, как слепой, читающий книгу, написанную шрифтом Брайля.
– Боже, – сказал я. – Дай-ка мне этот фонарь еще раз.
Она подала мне фонарь.
– Чулан действительно красили недавно, но здесь, выше... – я поднял луч фонаря на шесть футов выше подпорок для полки, – ... есть выемка.
– Выемка?
– Да. На этих стенах несколько слоев краски. За многие годы, когда красили этот чулан, никто не потрудился снять полку. Стены и полку просто красили одним цветом.
– Да. Но... что это?..
– Здесь наверху, – сказал я, проведя пальцем по стене в чулане, – краска имеет лишь один или два слоя. Давай я тебе покажу.
Я взял ее за крошечную талию и приподнял, чтобы она смогла сама провести по стене пальцами.
– Ты прав! Натан, ты прав...
Я опустил ее на пол.
– Веди обратно сюда своего криминолога, – сказал я. – С помощью необходимых химических реагентов он сможет доказать, что эту полку переставили. Я думаю, он сможет найти место, где раньше крепились эти подпорки. Очевидно, отверстия замазали шпаклевкой и затем закрасили. Первоначально эта полка находилась здесь, выше, и Анна говорила правду.
– Значит, она действительно не могла видеть этой коробки!
– Да, не могла. Копы опустили полку, чтобы выставить ее лгуньей.
Радостное лицо Эвелин нахмурилось.
– Мерзавцы. Ну мерзавцы!
Я пожал плечами:
– Копы есть копы.
– Эй! – раздался мужской голос в другой комнате.
– Мы здесь, – отозвалась Эвелин.
– Ты кого-то ждешь? – спросил я.
Она кивнула. На ее лице появилась жеманная улыбка кошки, съевшей канарейку.
В кухню неторопливым шагом вошел высокий худощавый парень в очках лет тридцати, в мягкой шляпе и помятом плаще, из-под которого выглядывал синий галстук-бабочка. У него были светлые волосы, тонкие усы и ухмылка на лице.
– Вы миссис Мак-Лин? – сказал он, ухмыляясь и снимая шляпу.
– Да, – сказала она и протянула ему руку в перчатке. – Спасибо, что вы пришли, мистер О'Нейл.
– О'Нейл? – удивился я.
Она кивнула мне с улыбкой.
– Я позволила себе попросить мистера О'Нейла заехать ко мне. Позвонила ему сегодня утром из гостиницы, пообещав, что мы предоставим ему эксклюзивную информацию по делу Хауптмана.
– Вы Тим О'Нейл из «Дейли Ньюз»? – спросил я.
– Да, – сказал он и протянул мне руку.
Я одним ударом сбил его с ног.
Он сел на полу кухни, расставив ноги и потирая челюсть, глаза растерянные, как у тонущего котенка.
– За что, черт побери?
Я наклонился над ним со сжатыми кулаками:
– За то, что ты написал этот проклятый номер в чулане в другой комнате.
Лицо его размякло, глаза наполнились страхом и еще чем-то. Может быть, раскаянием?
– Боже, – сказал он. – Кто вы?
– Тот, кто спустит с тебя три шкуры, если ты не признаешься.
Не отрывая своего зада от пола, он, словно большая крыса, забился в угол между кухонными шкафами и плитой.
– Послушайте... я не хочу неприятностей... Это никому ничего не даст.
Я подошел, схватил его за воротник плаща, поднял и начал бить открытой рукой по лицу; его очки отлетели в сторону. Наблюдавшая за этой сценой Эвелин нервно вздрагивала при каждом ударе, но ей это нравилось.
– Прекратите! – сказал он. – Прекратите!
Я прекратил. Мне стало немного не по себе. Парень совсем не сопротивлялся.
– Прекратите, – тихо повторил он, и я увидел что он плачет.
– Господи, – проговорил я и отпустил его.
Он сел на пол и разревелся.
– Я бил его не очень сильно, – обратился я к Эвелин.
Кажется, она тоже смутилась.
– Я не думаю, что ты его сильно бил... Я думаю, он не из-за этого...
Я опустился на корточки и сказал:
– Вы хотите что-то сказать, Тим?
Теперь мы все чувствовали себя неловко.
– Черт, – сказал он, вытирая с лица слезы и сопли своими большими руками. Потом обратился к Эвелин: – Извините меня, мэм.
Я дал ему платок. Он вытер им лицо и высморкался. Со смущенным видом протянул платок мне обратно.
– Теперь он ваш, – сказал я и помог ему подняться на ноги. Эвелин подала ему очки; они не сломались.
– Вы... вы правы, – сказал он, надев очки. – Вы били меня не сильно. И все-таки, как вас зовут?
– Меня зовут Геллер. Я детектив из Чикаго.
– С чего бы это чикагские копы вспомнили об этом деле, когда столько времени прошло?
– Я частный детектив. Работаю здесь на губернатора Хоффмана и миссис Мак-Лин. Это же вы написали номер телефона Джефси на обшивке чулана, не так ли?
Он кивнул с тяжелым вздохом:
– Я первым опубликовал это сенсационное сообщение на первой полосе, и имя мое стало известным. Но я никогда не думал, что этот номер станет одной из основных улик, на основании которых арестуют этого несчастного сукиного сына.
– Первый раз встречаю совестливого репортера.
– Я не подозревал, что у меня есть совесть, пока вы не начали колотить меня по лицу.
– Значит, это вас гложет.
– Видимо, больше даже, чем я предполагал. Извините меня. Распустил нюни, как ребенок... это, правда, унизительно...
– Вы расскажете об этом полиции?
– Нет, – сказал он.
– Нет?! – повторила ошеломленная Эвелин. Кровь и все сочувствие к нему отхлынули с ее лица. Она схватила меня за руку.
– Нейт, проверь его на детекторе лжи по-чикагски!
– Что? – сказал О'Нейл. Глаза его были испуганными и расширенными.
– Успокойся, Эвелин, – сказал я. – Я уже не так молод и не так безрассуден, как прежде.
К тому же пистолета при мне не было.
Я тяжело опустил руку на плечо О'Нейла; он был дюйма на три выше меня, но зато я был тяжелее его на двадцать пять фунтов.
– Вы не хотите опять очутиться на полу, правда?
– Нет, я не могу рассказать об этом, – он, словно нищий, вытянул вперед руки с раскрытыми ладонями. – Именно потому, что эта информация попала в суд в качестве доказательства. Меня могут посадить за это. Я могу потерять работу. Я окажусь в очень неприятном положении.
– Вы и так попали в неприятное положение, – сказал я.
– Нет, – ответил он. – Вы можете ударить меня еще пару раз, но теперь я готов дать вам сдачи... Но это ничего не изменит. Вы сами попадете в тюрьму за нападение на меня. А миссис Мак-Лин я предъявлю иск на крупную сумму, ведь денег у нее, как известно, куры не клюют.
Он был прав. Я действительно мало что мог сделать в данном случае.
– Но если вы расследуете дело Бруно, – сказал он, – чтобы спасти его от смерти в последнюю минуту, то я могу вам помочь.
– Что?
Он энергично закивал. Лицо его было изможденным, под глазами – черные круги.
– Вы можете это проверить. После той утки с номером телефона Джефси я собрал и опубликовал массу информации, укрепляющей позиции Хауптмана.
– Вы хотите сказать, что стараетесь очистить его от подозрений?
– Не совсем так. Я репортер и просто делаю свое дело... но я действительно работаю в этом направлении, – он ткнул себя в грудь большим пальцем. – Именно я обнаружил документацию агентства по трудоустройству, доказывающую, что 1 марта 1932 года Хауптман работал в «Маджестик Апартментс», как он и говорил... в то время, как копы «потеряли» табель за эту неделю.
– Вы пытаетесь загладить свою вину, не так ли, Тим? Что вы можете мне предложить?
– Как насчет всей подноготной об Иззи Фише? – спросил он с озорной улыбкой на лице, словно ювелир, собравшийся показать Эвелин крупный драгоценный камень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84